И от ее радости ребятам стало еще грустнее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,в которой перед ребятами предстала новая цель
Казалось, что зима в этом году только в календаре обозначена. До половины января совсем не было похоже на зиму — глубокая осень, и только. Лишь числа шестнадцатого, не то семнадцатого в одну ночь просохла земля, покрылись тонкой ледовой пленкой лужи, небо стало выше, очистилось от опротивевших серых туч. Подул северный ветер, нагнал холодного воздуха, ударили морозы, сковали озеро прозрачным зеленоватым льдом. Приунывший лес покрылся инеем, сделался совершенно неузнаваемым, красивым, празднично торжественным.
Заядлые конькобежцы рвались на озеро. Леонид Максимович строго-настрого запретил кататься на льду. То ли пугали учеников или в самом деле озеро было слишком коварным — замерзало неравномерно, потому что в нем были какие-то теплые ключи, расплавлявшие лед снизу. Как бы там ни было, приказ директора был законом для интернатовцев: старшие наблюдали за младшими, младшие тем же отплачивали старшим, поэтому на таком соблазнительном катке стояла невероятная для зимы тишина.
Директор школы не оставлял своих питомцев без дела. Школьный день был до предела уплотнен, каждому работы хватало — начинали затемно и кончали затемно. Утренняя зарядка, уроки, завтрак, обед, ужин, внеклассные задания, кружковая работа, пионерские и комсомольские собрания, работа в мастерских, библиотека, читальня — да мало ли у школьника дел? А еще частенько и кинофильмы показывались, проводились торжественные вечера, концерты самодеятельности. Да если все это перечислить, то и всех двадцати четырех часов в сутки не хватит.
И все же были ребята, которые скучали, бродили из угла в угол, не встречая себе дела по нраву. И не то чтобы какие-нибудь лодыри или сорвиголовы, но даже хорошие, инициативные ученики иной раз оказывались на бездорожье.
Почти то же было и у Миколки с Андреем. Задания они выполняли быстро, много читали и все же тянуло к любимому делу, у обоих руки зудели повозиться в столярной мастерской. Так разохотились поработать, а тут неприятности. К тому же кто-то прослышал о том, как их приняли с рамой, пошли насмешки, подковырки. Особенно Конопельский старался:
— Так что, мистер Северинов, может, и меня примите в свое акционерное общество? Говорят, у вас с Курилой выгодный бизнес? Будто цена ваших акций идет в гору?
Маслов без обиняков говорил гадости:
— Напрасно выслуживались, голубчики! Ждали славы, а получили шиш в нос.
Ребята терпеливо молчали. Что им ответишь, этим нахалам? Верно, вылезла им рама эта боком. Вот и думали теперь, чем бы заняться интересным, полезным? Придумать ничего не могли. Ну и опустились руки у хлопцев.
Неожиданно их вызвал Леонид Максимович. Шли с неохотой, чай, давно известно, что вызывают к директору чаще по неприятным делам, чем по хорошим. Шли и думали: за что же это их? Как ни раздумывали, все выходило — за раму. Скорее всего, тот главный написал директору. Но что? А может, он передумал, решил дать согласие?
— Так мы ему теперь и согласились, — насупился Миколка, припомнив недавнюю обиду.
— Но это же не для него лично, — колебался Андрей.
— Все равно лучше с каким-нибудь другим строительством связаться, — уперся Миколка, будто их и в самом деле просили сделать рамы.
Леонид Максимович встретил ребят приветливо. И у них немного отлегло от сердца — значит «по-хорошему» вызвали.
Леонид Максимович расспросил, как им живется. Не обижает ли кто. Спросил про Конопельского, про Маслова. Миколка промолчал, а Андрей обоих взял под защиту:
— Ребята они неплохие, исправляются, но человек ведь не может стать сразу хорошим. Постепенно преодолевают свои недочеты.
Леонид Максимович улыбался одними глазами. Не то знал больше, чем предполагали ребята, не то тешили его уж слишком серьезные рассуждения Андрея Северинова.
Затем он спросил, почему Миколке не сиделось в каникулы дома, почему быстро вернулся в школу.
Миколка краснел, моргал глазами — и правды не хотелось говорить, и директора обмануть не мог. Ответил как-то неуверенно:
— Дома делать нечего... И вообще... Мама на работе, а здесь... веселее и ...
— Одним словом, ты привык, Николай, к школе?
Миколка кивнул головой.
— Убегать не собираешься?
Ну, это уже шутка. Хотя Миколка и глядел в пол, но тон, которым спросил Леонид Максимович, до него дошел, и он только ниже склонил голову.
Андрей — тот улыбается, обменивается с директором весьма красноречивым взглядом: теперь, мол, Миколка не побежит ни на какие острова.
Леонид Максимович согнал с губ улыбку и вполне серьезно:
— А раму вы смастерили хорошую, на совесть...
Тут уж и Андрей потупился. Догадался, что из-за рамы-то их и вызвали. Только кто знает, куда разговор пойдет.
— Вы и раньше столярничали?
Ребята облегченно вздохнули.
— Мы с папой частенько мастерили, рамки, табуретки, полочки разные делали, — охотно пояснял Андрей.
— И мы с папой, — добавил в свою очередь и Миколка.
— Это хорошо, что дерево любите. Я сам очень люблю и пилить и строгать, только у меня что-то не клеится, — сознался директор.
Ребята понимающе улыбнулись: ценим, мол, вашу скромность, Леонид Максимович.
Директор перешел на деловой тон:
— Я вас пригласил, друзья, по такому делу. Подходит весна, а у нас нет ни оранжереи, ни даже обычного парника. Скоро надо уже цветы высевать. Знаете, чтобы и на клумбах, и по сторонам дорожек, и на грядках — всюду росли бы цветы. Ведь это не школа, если она не утопает в цветах... Ведь правда, ребята?
Правда, разве это школа, если она не утопает в цветах — в синих, розовых, красных, белых, ну, одним словом, в разных-разных цветах? Разве же это школа, если она не имеет собственной оранжереи или хотя бы плохонького парника? Но неужели Леонид Максимович их для того и вызвал, чтобы предложить заняться цветоводством? Возиться с цветами... Слишком уж несолидно, во всяком случае, не мальчишечье это дело.
Но директор имел в виду другое:
— А потом уж наши девочки позаботятся. Говорят: «А где мы рассаду возьмем?» Да и в самом деле: не покупать же нам рассаду... Это дорого, а наша школа не миллионер. Да и неудобно как-то на всякую мелочь у государства просить.
Ребята не понимали, чем они тут могут помочь. И тут Леонид Максимович наконец сказал, зачем вызвал друзей:
— Так вот, мы решили просить вас, наших столяров, изготовить для парника рамы. Стекло у нас есть, купим алмаз, застеклим рамы, выкопаем парник и будем иметь собственную рассаду. Ну, как ваше мнение?
— Да мы... У нас уже целый кружок... а делать нечего...
— С Маратом Нилычем посоветуемся...
— Вот-вот, с учителем посоветуйтесь, обсудите все хорошенько, взвесьте, прикиньте все это и приходите, составим план строительства.
Ребятам уже не сиделось на месте. Ведь это ж подумать только: «наше строительство»! Шутка ли — парникй! Собственными руками сделанные. Не надо кланяться какому-то «главному». Подумаешь, за доски испугался — как будто их в школе съедят или разворуют...
— Хорошо, Леонид Максимович!
— Сделаем!
Сначала рамы для парников, а там... В воображении ребят заблестели частые переплеты оранжерейных рам, а за ними — живые цветущие деревья, нежные яркие цветы. Кругом бело, трещит мороз, а в их школьной оранжерее все цветет, живет, улыбается, тешит взгляд...
— И оранжерею устроим.
— А чего ж, все можно сделать!
Директор остался очень доволен таким разговором.
— К профессору в гости зайдите, неудобно же чураться добрых людей...
Снова ребята потупились. Действительно, неудобно получилось, занялись, замотались с этой рамой, забыли старичка профессора.
— А у профессора есть свой парник, небольшой, правда, но нам хотя бы такой на первое время. Вот вы посмотрите его, да и смастерите такой же.
— Ладно.
Выйдя от директора, остановились у двери кабинета, заглянули друг другу в глаза:
— Ну?
— То-то...
— Живем?
— Еще как!
И зашагали по коридору. Коридор сразу стал шире и выше, и окна светились сегодня как-то веселее.
А тут и Каринка навстречу. Идет, усмехается. Будто уже знает тайну. И они не выдержали, похвастались:
— Парники будем делать.
— Что, что?
— Не покупать же весной рассаду. А знаешь, сколько цветов нужно?
— А в парниках высеем заранее...
— Всю школу обсадим.
— Ой!
Поняла, в чем дело, захлопала в ладоши. Вся засияла:
— Вы сами и сделаете?
— Пустяки.
— Ой, мальчишки! Какие же вы хорошие! Умницы!
Ребятам очень приятны все эти эпитеты. Но они для порядка хмурятся, отмахиваются:
— Ну, заговорила!
— Как будто и вправду что-то особенное...
— Обыкновенные парники.
Возле них собрались школьники. Вскоре про эту новость узнал весь интернат.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,в которой случилось непоправимое
Школа-интернат — это вовсе не крепость. В нее входят и из нее выходят совершенно свободно. Даже школьники.
Однако интернатовцы не всегда выходят за пределы школьной усадьбы одной и той же дорогой.
Вот хотя бы и сегодня. Андрейка с Миколкой вышли за школьные ворота не спеша, с серьезным видом, даже постояли у калитки немного, заспорив, как лучше пойти: возле озера или лесом? И так и так можно было добраться до усадьбы профессора.
— Увидим, замерзло ли озеро, — доказывал Миколка преимущества тропки, проходившей вдоль берега.
— А так разве не видно, что оно замерзло? — возражал Андрей. — Мороз ударил, ну и замерзло.
— А-а! Уж и мороз! Разве это зима?
— В лесу, может, зайца вспугнем.
Миколка колебался. Заяц — это совсем другое дело. Вспугнуть длинноухого, крикнуть, свистнуть на него, пробежать за ним хотя бы с полкилометра — для этой потехи можно и озером поступиться.
И они дружно шагают лесной тропой.
Вышли бы ребята пораньше, минут на двадцать, обязательно встретили бы здесь, на этой тропе, Конопельского с Масловым. А так подзадержались, и те успели свернуть на другую дорогу.