У Конопельского с Масловым тоже были дела за пределами школы. Только они на эти дела ни у кого разрешения не спрашивали, попросту говоря, удрали из школы. Вышли не через калитку, не спорили, какую дорогу выбрать, — потихоньку пробрались за мастерские, а там, воровато оглядываясь, юркнули за глухую стену. Здесь постояли, прислушались к тому, что творилось на школьном дворе. Отравили холодный зимний воздух табачным дымом и, не дотянув папирос до конца, старательно затоптали окурки в песок, чтоб и следов не осталось, и только после этого, настороженно оглядевшись, подошли к забору, отодвинули доску, державшуюся только на верхнем гвозде, и сразу очутились в зимнем лесу.
Здесь уже можно не оглядываться. Голые дубы и березы сонно клонили к земле свои ветви. Желтая поникшая трава выгибала лисью рыжую спину. Только сосны задумчиво шумели зелеными вершинами.
Мерзлая, твердая, как камень, земля глухо стонала под ногами.
Конопельский с Масловым не спеша зашли в густой дубняк, порылись в коричневой опавшей листве, достали из нее две пары коньков.
Перекинув через плечо коньки, направились напрямик лесом к озеру.
— Надо подальше от школы уйти, — советовал опытный в таких делах Конопельский.
— Ничего, и здесь никого черти не носят, — буркнул Маслов.
Однако все же пошел следом за Конопельским.
Некоторое время шли молча. И, только почувствовав, что им не грозит никакая опасность, развеселились.
— Ох, и покатаемся же! — торжествовал Конопельский. — Сколько дожидаться пришлось.
— Зима нынче какая-то идиотская, — бросил Маслов.
— Теперь каждый день кататься будем.
— А что ж. Кто нам укажет?
Конопельский презрительно сощурил глаза:
— Тем более, что начальство наше занято. Теперь и дневать и ночевать будут в мастерской. То всё раму строгали, теперь парники...
— Подлизы!
Конопельский был согласен с заключением Маслова:
— Как же! Так бы Леонид Максимович им и предложил делать парники. Сами набились! На стройке ничего не вышло, теперь за парники уцепились.
— Ненавижу выскочек!
— Есть такие типы. Им лишь бы перед учителями и директором себя показать, чтобы внимание на них обратили...
— Морды б таким бить!..
— Чтобы у всех на виду, да в газету бы про них написали, похвалили...
— Из-за таких и честному человеку житья нет...
— Ну, ничего, пусть подлизываются, стараются. Мы им что-нибудь такое... Что-нибудь такое придумаем! Будут им парнички...
За разговорами не заметили, как пересекли лесную тропинку, и перед ними широко раскинулось зеленоватой гладью притихшее озеро.
Не сговариваясь, начали прикреплять коньки.
А Миколка с Андреем в это время шли по тропинке, внимательно всматриваясь в лесную чащу, отыскивая таинственные лесные следы. Трудно на земле, еще не покрытой снегом, что-либо заметить. Поэтому неудивительно, что они не заметили следов Маслова и Конопельского.
В лесу тенькали синицы. Так же, как и летом, они перелетали стайками, обшаривали каждое деревцо, заглядывали в каждую щель промерзлой коры, громко посвистывая, перекликаясь. Заметив ребят, птички улетели так же быстро и неожиданно, как и появились.
Потом заприметили белок. Рыженькие и пушистые, со снеговой накипью по бокам и на спинках, они беспечно играли на стволе огромной сосны. С писком и урчанием гоняясь друг за другом, зверьки бегали вокруг по стволу так быстро, что начинало казаться, будто большой рыжий шарф обвился вокруг дерева.
Ребята долго наблюдали лесных шалуний, переглядывались и восторженно качали головами: вот, мол, фокусницы, вот спортсменки!
Зайцы были осмотрительнее синиц и белок. Они не спали вблизи дороги, а может, и совсем не дневали в лесу, потому что сколько ни присматривались к кустам ребята — ни одного зайчишки нигде не заметили.
А вот и лесу конец, вон уже хаты виднеются, дымком от жилищ потянуло.
Бросили зайцев. Повели разговор о более будничных вещах.
— Ух ты! Сосна как вымахала! — задрал кверху голову Миколка.
— Корабельная, — знающе оценил Андрей.
— Вот из такой досок бы напилить — первый сорт.
— А мне жаль деревья рубить. Пусть бы росли, — вздохнул Андрей.
— И мне жаль, — признался Миколка. — Я очень люблю сажать деревца.
Они долго смотрели вверх, меряя взглядом от корней до верхушки красавицу сосну. Такие сосны должны расти вечно. Вечно шуметь ветвями. Нашептывать чудесные легенды о прошлом, заглядывать в будущее.
— Я, может, когда окончу школу, в лесной институт пойду, — задумчиво произнес Миколка. — А ты?
— Я?
Андрейка, видно, никак не мог избавиться от какой-то назойливой мысли.
— Я? В металлургический. Заводы строить хочу. Как папа с мамой.
Миколка одобрительно кивнул головой. Что ж, мол, дело стоит внимания.
— А столярничать? — все же спросил он.
— Это так. Интересно, вот и столярничаю. Я все люблю делать. Потому что в жизни нужно уметь и знать все. А взрослый человек должен одно дело знать. Но как? Так знать, как таблицу умножения, как свои пять пальцев.
— Строить заводы трудно. Столярничать легче.
— Столярничать легче, — согласился Андрей. — Ты знаешь, Микола, что такое металлургический завод? Это — чудо. Ух, и красиво же, когда сталь льется! Как солнце расплавленное, так и тянет ладони подставить. Даже не верится, что она в один миг испепелить тебя может.
Миколка жадно смотрит в лицо Андрею.
— А потом сталь остывать начнет... То ослепительно белая, а то сразу черными пятнами покрывается, становится красной, как солнце, когда оно заходит. А дальше малиновой сделается, потом и синеет, и зеленеет, и в серый цвет бросится — ну, все, все цвета радуги... Всех цветов насмотришься, пока сталь застынет.
Вот и сошлись две тропки — та, что шла возле озера, и та, что вилась прямиком через лес. Озеро — рукой подать: ровное, синеватое, так и манит. Вот бы по такому ледку на коньках покататься или хоть просто так, на подошвах!
Но ни Миколка, ни Андрей и не подумали приблизиться к озеру: во-первых, приказ директора, а во-вторых, — к профессору надо спешить.
Лед на озере затрещал, зазвенели коньки. Ребята насторожились. Кто же это катается, не боится, что лед еще молодой, провалиться можно?
Ага, двое мчатся. Впереди длинный, согнулся чуть не до самого льда, ловко выписывает ногами, размахивая зажатой в руках палкой.
Да это же Конопельский!
А следом за ним, неуклюже, лениво режет блестящую поверхность Маслов.
Переглянулись друзья, свернули с тропинки, направились к озеру — нужно прогнать нарушителей дисциплины.
Но не успели. Конопельский с ними поравнялся и... провалился в полынью. Ушел с головой под воду. Только палка зацепилась за лед. Это и спасло. Через секунду его голова показалась над водой:
— Спа... спасите!!
Маслов растерялся. С минуту он стоял, с диким ужасом глядя на тонувшего товарища, потом повернул назад, сбросил на ходу с ног коньки и исчез в лесу.
К Конопельскому не раздумывая бросился Андрей. За ним Миколка.
— Держись, Валентин! — крикнул Северинов. — Мы сейчас! — И Миколке: — Найди в лесу палку!
А сам уже был на льду. Лед трещал, от берега к полынье побежали темные линии. Андрей в нерешительности остановился. Затем быстро скинул с себя пальто, бросил его перед собою на лед, лег на него животом и по-пластунски пополз к Конопельскому.
— З-замерзаю... помогите!.. — Валентин стучал зубами.
— Держись, держись! Мы сейчас...
Посиневшими руками Конопельский сжимал палку. Он перебирал ногами, и они все больше и больше у него дубенели, делались непослушными.
В таком лесу непросто найти не только жердь, а даже подходящую палку. Здесь все подберут, вплоть до хвои и шишек. Поэтому Миколка метался туда и сюда, но тщетно. Он подбежал к молодой сосенке и остервенело набросился на нее, навалившись всей тяжестью, гнул к земле. И сосна поддалась, повалилась на землю. Миколка вырвал ее из земли с корнем и, вскинув на плечо, побежал с ней к озеру.
Андрей был уже возле полыньи. Протянув руку, он схватил Конопельского за голову. Но в руке осталась только шапка. Андрей выбросил ее на лед.
— Андрей! Вот палка...
Андрей обернулся:
— Давай! Да не беги, а ползи, ползи, говорю!..
Толкая перед собой сосну, Миколка пополз к полынье.
Им удалось пододвинуть комлем сосенку к Конопельскому. Тот судорожно ухватился за нее:
— Тяни-и-те!..
Дернули, но вытащить не смогли. Андрей на момент задумался. Потом приказал:
— Перебирай руками. Давай, положим сосну над полыньей.
Деревцо легло через полынью. Конопельский, напрягая все силы, ухватился за нее. Вот показались его плечи, а тут и Андреева рука до него дотянулась.
— Миколка, держи меня за ноги!
Миколка уцепился обеими руками за Андреевы ботинки, а тот сперва схватил Конопельского за волосы, потом за ворот и изо всех сил тянул к себе.
Лед трещал и обламывался, но Конопельский все же постепенно выбрался из полыньи. Его, мокрого, посиневшего и дрожащего, ребята тащили подальше от воды.
На берегу перевели дух. Андрей посмотрел на полынью. Возле нее лежала Валентинова шапка. Андрей лег на лед и пополз за ней. Шапка — школьное имущество. Конопельскому придется отвечать за нее, да и холодно...
Конопельский сел и, кряхтя, стал снимать с задеревеневших ног коньки. Миколка принялся ему помогать.
Они не видели того, что произошло на льду. Послышался треск, крик. Когда оба они обернулись, то только и увидели острый край зеленоватой льдины, накрывшей голову Андрея.
— Андрей!!! — в отчаянье крикнул Миколка.
Лед закачался, свет померк...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,самая грустная
Андрейкина кровать так и стояла с того дня нетронутая. Аккуратно заправленная, она ждала — не могла дождаться своего хозяина. На тумбочке стопкой лежали его книги, тетради. На стене — фото. Круглолицый загорелый мужчина с орденом Ленина на лацкане легкого летнего пиджака, рядом с ним — женщина. Спокойное, умное лицо, по глазам видно, очень добрая. Это отец и мать Андрея. Они далеко. В жаркой Индии. Там, где н