– Мама, все хорошо?
– Ну конечно, мой милый, – ответила я, улыбнулась и крепко обняла его. – У меня все очень хорошо.
Свергая горы
В Андах жили два враждующих племени, одно в низине, а второе – высоко в горах. Однажды горцы напали на жителей долины и в качестве трофея забрали с собой в горы маленького ребенка одной из семей.
Жители низин не умели забираться в горы. Они не знали горных троп, не знали, где искать горцев и как выследить их на круче.
И все равно они снарядили своих лучших бойцов в горы, чтобы те вернули ребенка домой.
Мужчины пробовали один способ скалолазания за другим. Они испытывали одну тропу за другой. Но за несколько дней тяжелых усилий смогли вскарабкаться лишь на пару сотен футов.
Решив вернуться, они увидели, как к ним идет мать ребенка. Они поняли, что она спускается с горы, на которую им не удалось взобраться.
А затем они увидели, что на спине она несет ребенка. Как такое возможно?
Один из мужчин поприветствовал ее и сказал:
– Мы, сильнейшие мужчины деревни, не смогли забраться на эту гору. Как же тебе это удалось?
Он пожала плечами и ответила:
– Просто это был не ваш ребенок.
Сердца в разных концах мира
Грохоча под палящим солнцем, наш поезд приближался к городу Нагпур на юге Индии. Рядом со мной в этот День благодарения сидел муж с двумя нашими приемными индийскими сыновьями. Мы ехали в Нагпур на встречу с маленькой девочкой, которую хотели удочерить, чтобы дополнить нашу семью. К сожалению, из-за долгой процедуры усыновления нам нельзя было тут же забрать дочку домой, в Соединенные Штаты. Но мы хотя бы несколько часов могли побыть вместе.
Три года назад я уже приезжала в Индию из Мэриленда. Тогда я обустроила нам новый дом в Хайдарабаде недалеко от сиротского приюта, где в то время жили мои сыновья. Теперь я снова остановилась в Хайдарабаде, и мой муж ненадолго приехал из Мэриленда: его компания поддержала наше желание удочерить маленькую девочку. Неизвестно было, сколько я пробуду в Индии. Это решал неспешный индийский суд по вопросам усыновления – система, которая была неподвластна нашему контролю. И все же мы сможем в этот жаркий день хоть недолго побыть одной семьей.
Вскоре после обеда велорикша привез нас к переполненному приюту, где сотня детишек жаждала, чтобы их забрали домой. Вид их лиц разбивал мне сердце. Но я знала, что об этих детях искренне заботились воспитатели, и их скромные условия жизни выглядели нормальными.
Мы ерзали на стульях от нетерпения, дожидаясь, когда же приведут нашу маленькую нежную девочку. Я тут же узнала ребенка, за которого молилась каждый день почти год. Гита, наша дочка! Мы радостно обняли и поцеловали ее, создав в тот момент узы, которые свяжут нас на всю жизнь.
Гита ни слова не знала по-английски, но это было не важно. Она была нашей дочкой, и наконец наша семья стала полной. Мы съели мороженое и почитали книжки с картинками, а затем расстались с улыбкой и слезами на глазах, зная, что через месяц сможем быть вместе навсегда.
В толпе жаждущих лиц я увидела лишь одно – сияющее личико, и услышала: «Мама!»
Мой муж вернулся на работу в Штаты, а я обосновалась с сыновьями в Хайдарабаде, почти в трехстах милях от приюта в Нагпуре, нервно ожидая уведомления о готовности документов Гиты. Я часто лежала ночью без сна, представляя, как держу ее на руках и защищаю от невзгод в переполненном приюте. Она была такой нежной, такой доверчивой.
Наконец мне сообщили, что нужно срочно ехать в Нагпур, чтобы забрать дочку под свою опеку. Не теряя времени, я решила лететь самолетом, чтобы сыновьям не пришлось ночевать одним. Но случилась беда: индуистский храм в Айодхья на севере Индии разбомбили мусульмане. Мы были в тысячах миль от того места, но в Хайдарабаде жило очень много мусульман. Все авиарейсы отменили из-за угрозы теракта, и в городе объявили комендантский час.
Я решила ехать в Нагпур на поезде, договорившись оставить сыновей у друзей. Но наш водитель, преданный мусульманин, отговорил меня.
– Мэм, вы не выживете!
Он объяснил, что одинокая американка будет легкой мишенью для чужой агрессии. Близкие друзья-индуисты дали мне тот же совет, заставив отказаться от этого плана.
Затем мне пришла в голову идея поехать в Нагпур на машине. Все-таки мой водитель был мусульманином, и я ему доверяла. Он даже помогал нам пополнять запасы еды во время комендантского часа, когда мы с детьми не могли выйти из дома. Но он вновь отговорил меня.
– Мэм, – сказал он, – я один. Что я сделаю против банды грабителей? Останьтесь дома, в безопасности!
Я вспомнила, что отвечаю и за тех детей, что уже были со мной, и сдалась перед суровой реальностью. Оставалось только ждать.
Гита ни слова не знала по-английски, но это было не важно. Она была нашей дочкой, и наконец наша семья стала полной.
Дни превращались в недели, а недели в месяцы. Я каждый день молилась за мою маленькую дочку в приюте. Что она подумала? Знает ли она, почему я не приехала? Мои сыновья все сильнее нервничали и становились неуправляемыми. Я отчаянно нуждалась в поддержке, но мой муж и друзья были в десяти тысячах миль от меня. Мои испытания становились все суровее, и я поняла, что с ними придется справляться самой, своими силами. Сохраняй спокойствие. Старайся вести себя как обычно. Господи, дай же мне сил пройти через все это!
Постепенно напряжение между индуистами и мусульманами улеглось, комендантский час отменили, и жизнь в городе пошла своим чередом. Был уже март. С того солнечного Дня благодарения, когда мы познакомились с Гитой, прошло четыре месяца. Мой муж снова приехал навестить нас, и мне казалось, что я выдержала очень суровую проверку. Наконец я смогла глубоко вздохнуть и почувствовать, как с моего сердца свалился камень – теперь его заполняла Гита.
О чудо – самолеты вновь летают в Нагпур! Мы помчались быстрее молнии и уже через несколько часов сжимали в руках заветные билеты на завтрашний рейс.
Велорикша вез нас до приюта, как в замедленной съемке. Я еле держала себя в руках. И вот настал миг, которого мы все так ждали. В толпе жаждущих лиц я увидела лишь одно – сияющее личико, и услышала: «Мама!»
Это было ее первое английское слово. Когда она произносила его, в ее огромных глазах могла уместиться вся Вселенная, а любви в ее голосе хватило бы мне на всю жизнь.
Настоящее зрение
Моя подруга Мишель слепая, но вы бы ни за что этого не заметили. Так здорово она пользуется остальными чувствами, включая «шестое» – интуицию.
Мишель воспитывает своих детей почти так же, как и все остальные, только она никогда не разменивается на мелочи. Ее шестилетней дочке Саре и девятилетнему сыну Аарону расслабленный настрой их мамы идет только на пользу. Однажды Мишель сказала мне, что ей, наверное, не понравилось бы, как одеваются ее дети. Видите ли, она просит мужа и друзей выбирать для них одежду. Но раз ни друзья, ни папа не понимают, что нравится детям, Сара и Аарон часто сами решают, что надеть. Однако Мишель с ними не спорит. Для нее главное – чтобы одежда была чистой и по погоде. И она уверена, что в шесть и девять лет ее дети сами могут понять, жарко им или холодно.
Еще Мишель редко препирается со своими детьми из-за порядка в доме. Дело не в том, что Мишель не видит беспорядка. Если она наступит на кучу неприбранных игрушек, она поймет, что пора делать уборку. Но дети Мишель научились убирать вещи за собой, потому что мама из-за этого не просто рассердится, а может пораниться. И действительно, Мишель так стремительно перемещается по дому, что гости иногда не понимают, что ее глаза не видят.
Я поняла это в первый раз, когда моя шестилетняя Кайла пошла к ним в гости. Вернувшись домой, она без умолку рассказывала о том, как прошел ее день. Они пекли печенье, играли в игры и занимались творчеством. Особенно ей понравилось рисовать пальцами.
– Мама, представляешь? – сказала Кайла, сияя. – Сегодня я научилась смешивать цвета! Из синего с красным получается фиолетовый, а из желтого с синим – зеленый! Так круто! И Мишель рисовала вместе с нами. Она сказала, что ей нравится, как краска хлюпает между пальцев.
Я слушала, как мой ребенок рассыпается в восторгах, и думала о том, что никогда не давала ей краски для рисования пальцами. Мне не хотелось разводить грязь. В результате мой ребенок узнал о смешивании цветов от моей слепой подруги. Осознав всю иронию, я присела и задумалась о наших отношениях с дочкой.
А Кайла продолжала:
– Мишель сказала, что моя картина выражает радость, гордость и успех!
Кайла не знала, что краски такие приятные на ощупь, пока Мишель, не глядя на бумагу, не научила ее рисовать.
Тогда я поняла: Кайла не знает, что Мишель слепая. Я просто никогда не упоминала об этом.
Когда я объяснила это дочке, она на мгновение затихла. Вначале она не поверила мне.
– Но мама, Мишель точно поняла, что я нарисовала! – настаивала Кайла.
И я знала, что моя дочь права, ведь Мишель слушала, как Кайла описывает свою работу. А еще Мишель слышала, как Кайла гордится своим рисунком, как удивляется, что цвета можно смешивать, как восхищается текстурой краски.
Мы немного посидели в тишине. Потом Кайла медленно сказала:
– Знаешь, мама, Мишель на самом деле не видела мою картинку. Она просто смотрела моими глазами.
Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл Мишель инвалидом. Она им и не является. У Мишель есть особое зрение, которым могли бы пользоваться все мамы.