Что здесь?
Студенты, кофе, споры.
За нашим столиком галантный ты,
Одет с иголочки: высокий ворот, джинсы.
Густые волосы и озорство в глазах.
Окутал шармом всех, а с ними и меня.
Души не чаяла в тебе официантка,
Все время подливала в чашку.
«Еще салфетку?» – «Да!» –
«В суп крекеров?» – «Спасибо!»
Ты флиртовал с хозяйкой заведения,
Звал на беседы, мало съел еды
И дважды покидал наш стол.
Ходил так важно и у парочки столов
Сверкнул улыбкой, на беседу вызывая.
И видно было мне, что одержал победу
Над их сердцами и моим.
Ты наконец свернул салфетку
И положил ее на стол –
Настало время уходить,
Я, подойдя к тебе, сказала:
«Давай помашем всем рукой».
Подняв тебя и посадив в коляску,
Я вышла из кафе.
А ты махал всем на прощанье
И «до свиданья» говорил.
Совместный первый наш поход в кафе:
Я бабушка, тебе два года.
Нам нужна скала
День накануне рождения моего сына мне не забыть никогда. Моя мать находилась в больнице: восстанавливалась после инсульта, парализовавшего ее левую сторону и нарушившего речь. Каждый день мы с сестрой приходили к ней, чтобы поддержать и попытаться вернуть ей речь. Доктор считал, она заговорит, только когда ей будет что сказать.
В тот день мама пыталась кое-что произнести. Ее взгляд был направлен на меня, а потом на дверь. Она пыталась сформировать слова, и ее разум разрывался, но рот отказывался содействовать. Я обняла ее, и мы вместе заплакали. Я знала, она беспокоится обо мне и хочет, чтобы я шла домой, но я также знала, что ребенок родится через месяц, и хотела остаться с ней. На самом деле нам не нужно было слов для общения, но хотя бы одно мамино слово дало бы нам столько надежды.
– Я завтра вернусь, – наконец сказала я, помахала ей рукой и вышла из палаты.
Я видела, как она покачала головой, словно говорила: «Оставайся дома и отдыхай».
Мама была права. Мне следовало отдыхать. Семь часов спустя я оказалась в палате интенсивной терапии той же больницы. Доктора сказали, что у меня предлежание плаценты. Все, что я знала, – это что мы с ребенком в опасности.
Благодаря Богу и докторам я лежала в палате этажом выше, и у меня был красивый маленький мальчик на руках. Разглядывая его, я пыталась подобрать ему имя. Имя очень важно. Имя должно обладать историей, которой бы гордился ребенок. Имя должно уходить корнями во что-то значимое. Но в тот момент я была слишком вымотана кесаревым сечением, которое оказалось единственным правильным решением в моей ситуации.
У нашего старшего сына было имя отца, Дэниэл. У среднего – второе имя отца, Майкл. К сожалению, у Дэна больше не осталось имен. Дочь мы назвали в честь самого красивого графства Ирландии, Кэрри. Все другие имена семьи были по два или три раза заимствованы многими из наших племянников. Мой дядя сказал, что Финбар был святым покровителем нашей семьи, но я полагала, что Финбару Райану пришлось бы научиться защищать себя еще до того, как он научится ходить.
Имя очень важно. Имя должно обладать историей, которой бы гордился ребенок.
Время истекало, и медсестры давили на меня. Как вдруг у меня появилась идея. Я позвала медсестру и попросила ее отнести вниз, на третий этаж, записку для моей матери: Мама, это мальчик. Дашь ему имя? С любовью, Кэти.
Весь день я ждала ответа. Каждый раз, укачивая ребенка на руках, я шептала: «Скоро у тебя будет имя». Потом я начинала думать о маме, и мои глаза наполнялись слезами. Мне так хотелось быть рядом с ней. Неожиданно я увидела медсестру, стоявшую в дверном проеме и хитро смотревшую на меня.
Она взяла ребенка и прошептала: «Шшш».
Чувствуя волнение, я спросила:
– Что происходит?
Она подошла, усадила меня в кресло-каталку, продолжая молчать. Другая медсестра взяла ребенка и отнесла в детское отделение. Меня катили вниз по темному коридору. Там, напротив детского отделения, стояли Дэн и моя мать, у которой на лице была самая широкая кривая улыбка на свете.
– Мама, – позвала я, с наворачивающимися слезами.
Это был ее первый спуск с третьего этажа. Молчание затянулось. Вдруг мама подняла левую руку и указала на окно детского отделения, к которому в этот момент поднесли моего ребенка.
С огромным трудом, очень медленно она произнесла:
– Питер. Нам… нужна… скала…
Глава 10. Спасибо, мама
Всем, чего я достиг, я обязан своей матери.
Мама и мисс Джордан
Мы надеемся оставить нашим детям две вечные вещи в наследство.
Первая – это корни; вторая – это крылья.
Мама позвала меня, с силой схватив рукой за подбородок. Это означало, что она требует внимания. Я стала отходить ото сна и поняла, что уже почти полночь. Выражение лица у нее было суровым.
– Мэри, – сказала она, – где твоя домашняя работа?
И потом я вспомнила. Я не выполнила задание. Я оставила недоделанную работу на кухонном столе, там, где ее точно увидела бы мама, вернувшись с последней из трех своих работ.
– О, мама, я заснула, – прошептала я.
– Что ж, тебе лучше встать и закончить работу. Учеба превыше всего! – сказала она, отпуская наконец мой подбородок.
Я вытащила себя из постели, нашла книги и тетради и настроилась закончить работу. Как только я сделала это, во мне поднялось обжигающее чувство несправедливости. Почему я? Почему мама всегда выделяет меня? Почему она так строга ко мне?
Но с мамой невозможно спорить. Ты только слушаешься. Я закончила работу и отдала ей на проверку. К тому времени она уже дремала в кресле-качалке, утомленная рабочим днем, который начинался до восхода солнца.
Моя мать, Джозефин Хатвуд, хотела стать медсестрой, но ее родители умерли, когда она была ребенком, и ей пришлось бросить школу в шестом классе. С того времени она начала работать.
Я помню наш маленький дом в Алтависте, штат Вирджиния. Вокруг него был небольшой сад. Мой отец работал строителем. Это были счастливые годы.
Потом папа заболел. Чтобы навестить его в больнице, нам с мамой приходилось ездить на поезде в Линчбург. Папе становилось все хуже и хуже, и на обратном пути у мамы в глазах стояли слезы.
Спустя некоторое время папа умер, и у нас не было страховки, чтобы покрыть гору медицинских счетов. Мы потеряли дом и переехали в Линчбург, где мама стала выполнять домашнюю работу в трех семьях, а также убирать в церквях, чтобы прокормить и одеть мою сестру Энн и меня.
Я помню, как солнечным сентябрьским днем мы с Энн шли в школу с босыми ногами. Наша обувь полностью износилась, а у мамы не было денег на покупку новой. Директор школы посмотрел на нас и поднял брови, но не сказал ни слова. На следующий день мы думали, что он все-таки заговорит, но снова нет. На третий день он встретил нас у двери.
– Почему вы без обуви?
Мы объяснили, что у мамы нет денег, чтобы ее купить.
– Что ж, – сказал он, – вам придется вернуться домой. Мы не можем вам позволить ходить в школу с босыми ногами. Вам придется сказать об этом своей матери.
Энн взяла меня за руку, мы развернулись и пошли домой. Я, проказливая от природы, предложила сестре провести день недалеко на кукурузном поле, вместо того чтобы идти домой.
Прямо перед окончанием занятий мы отправились домой. И мама ждала нас. Это было крайне непривычным, но слухи в таком городе, как Линчбург, доходят быстрее, чем переводы «Вестерн Юнион».
Мама смотрела на нас неодобрительно и стояла прямо, словно опора для палатки. Она спросила, где мы были. Я придумала историю, чтобы не расстраивать ее. И она начала плакать:
– Вас не было в школе.
Мама знала. Она стала говорить, что важно получить образование и никогда не нужно стыдиться бедности.
– Важно, не что на тебе, а кто ты, – сказала она. – Именно это имеет значение.
Несколько дней спустя она получила зарплату и вместо оплаты счетов купила нам новую обувь.
Нам так редко удавалось побыть вместе с мамой, что мы ценили каждый из этих моментов, а особенно любили читать с ней вслух. Я забиралась к ней в кровать и ждала своей очереди, пока читала моя сестра.
Однако, несмотря на всю теплоту, я чувствовала строгость мамы по отношению ко мне. Я не могла избавиться от мысли, что радую ее меньше других детей и что мне никогда не дождаться от нее добрых слов. Моя сестра Марианна – сирота, удочеренная мамой, – наслаждалась преимуществами, о каких я и мечтать не могла. Я помню свою зависть, когда Марианне купили еще одно пальто, в то время как мне пришлось чинить свое старое и изношенное. Я не могла этого понять. Но мама чувствовала, что нужды Марианны были важнее моих из-за ее ранней утраты.
Однако от мамы мне достался один дар – радоваться каждой мелочи. Даже если в моем маленьком мире недоставало солнца, я не грустила. Еще я любила поговорить, и эта черта не заслуживала одобрения мисс Джордан, которая вела английский в десятом классе.
Мисс Джордан была моим самым нелюбимым учителем в силу своей сверхмерной строгости. Худая, ростом чуть выше пяти футов, она зачесывала волосы назад, что делало ее похожей на лошадь. Она носила полукруглые очки для чтения и, когда ее что-то расстраивало, опускала голову и пристально смотрела поверх них. От такого взгляда у меня все стыло внутри.
Однажды я так увлеклась болтовней, что не заметила, как мисс Джордан остановилась рядом и уставилась на меня своим сердитым взглядом.