[30] из комедии «Уилл и Грейс» (из-за чего порой я задавалась вопросом, был ли интерес Оскара к внешнему виду моего мужа только коммерческим). И да, на случай, если вам вдруг интересно, мой муж много экспериментировал с одеколонами (но он не токсикоман).
Второй элемент, определяющий метросексуала, – это вкус ко всему утонченному и изысканному. При первой встрече с моим отцом муж описывал вино как «напоминающее траву» (мой отец вырос в Ньюарке, и поэтому он куда ближе был знаком с «Пабст»,[31] чем с пино нуар[32]). Совсем недавно, когда мы пытались вспомнить название одного шоколатье в Париже, мой муж велел мне заглянуть в его закладки в браузере и поискать это имя в метке «Темный шоколад». Даже не стоит говорить, что дома мы пьем исключительно кофе эспрессо. И разумеется, мы вместе слишком долго, чтобы меня могло удивить видео, которое он прислал мне недавно по электронной почте, где подробно рассказывалось о наилучшем способе вспенивать молоко. Я уже говорила про йогу?..
И наконец, метросексуал имеет признанную страсть к гаджетам. Машина для приготовления эспрессо за $1200 и пара измельчителей специй, вероятно, самые очевидные свидетельства этой его особенности в нашем доме. Мой муж всегда читает каталоги таких заведений, как «Левенжерс»[33], делая нас счастливыми обладателями (перечислю только немногое) этой волшебной штучки, которая удерживает ваш бублик, пока вы разрезаете его пополам… этой необходимейшей подставочки, что держит вашу газету таким образом, что вы можете читать одну колонку зараз… и этого миниатюрного бритвенного лезвия, которое поможет вам вырезать газетные заметки вместо ножниц. Когда мы разгружали наши сумки после очередного опустошения «Таргета»[34], я совершенно не удивилась, обнаружив устройство, разделяющее пополам авокадо и идеально нарезающее его. Потому что никогда не знаешь, когда может понадобиться одна из таких штучек…
Безусловно, имеются и некоторые преимущества жизни с мужем, который – выражаясь на родном наречии моей страны – не ужасно «туп». Во-первых, у меня есть свой собственный консультант по стилю. Хорошо заточенное европейское чувство стиля означает: что бы я ни надела, это становится предметом его критических замечаний.
– Тебе действительно не следует носить завышенную талию, – заметит он, когда я буду спускаться в шортах, которые закрывают пупок на сантиметр.
Или:
– О, нет! Баклажанный цвет определенно не твой.
И хотя я, признаться, частенько не выношу подобных комментариев, он неизменно оказывается прав. Думаю, я единственная женщина – среди наших знакомых, – которая покупает бюстгальтеры со своим мужем.
Во-вторых, я постигла несколько действительно полезных навыков по ходу нашей совместной жизни. В прошлом имея скромненькую кофемашину, теперь я могу готовить эспрессо на самой лучшей из них. В таком городе, как Лондон, где капучино может обойтись в пять баксов, способность конкурировать с лучшими бариста на Хай-стрит весьма окупается. И сколько людей вы знаете, которые могут идеально располовинить и нарезать авокадо всего одним плавным движением?
Наконец, какой другой мужчина согласился бы смотреть со мной все эти фильмы производства «Мерчант энд Айвори»[35].
По большей части, однако, я получаю удовольствие от тех нюансов, что связаны с вызывающей метросексуальностью моего мужа. Юнг как-то превосходно сказал, что все мужчины скрывают внутреннюю женщину в своем бессознательном. Мне нравится думать, что мои дети только выиграют от того, что их отец куда более близок, чем обычный мужчина, со своей внутренней женщиной. Мой сын, в частности, знает, что это совершенно нормально – играть на скрипке и любить музеи и что нет необходимости отказываться от этих увлечений только потому, что ему также нравится футбол. И в нашем мире, с его самыми разными стереотипами, основанными на гендерных различиях, – порой имеющими глубокие последствия для государственной политики – я счастлива иметь мужа, который с легкостью игнорирует любые навязанные ярлыки. В конце концов, как это здорово, что и после пятнадцати лет брака – даже несмотря на те штаны для йоги – я по-прежнему ловлю себя на том, что согласна с одним практикантом из моего офиса, который однажды сообщил мне по секрету, что мой муж «очень даже ничего».
Не желаете ли чашечку эспрессо?
Долорес и яйца
Вы знаете, как они говорят: «Сын остается мне сыном, пока не женится, а дочь остается мне дочерью всю жизнь».
Долорес была одна на кухне, готовила завтрак, когда я вошел и сел за стол. Мы обменялись вежливым, но осторожным «Доброе утро», и я стал наблюдать за ней, суетящейся у плиты. Она жарила яйца, и почему-то я заключил, что слезы, выступившие на ее глазах, были не от порезанного на омлет лука.
Со своей будущей тещей я встретился впервые прошлой ночью. Я недавно вернулся в Штаты, два с половиной года проскитавшись по Европе после окончания колледжа в 1971 году. Это было обычным делом в те времена, и я прибыл в ее дом, щеголяя типичными регалиями тех бродячих времен: волосы до плеч, пышная борода и абсолютное отсутствие каких-либо перспектив на будущее, за исключением женитьбы на единственной дочери Долорес – Денис, с которой мы встретились во время моих странствий. Эта новость предшествовала моему приезду, и я смог немедленно распознать, что моя наружность нисколько не смягчила шока от этой весьма оригинальной новости.
Я наблюдал за ней, уставившейся на свою сковородку так, будто это был экран авиадиспетчера. Она пыталась скрыть слезы, но у нее не очень-то получалось.
– Эти слезы из-за меня, да? – спросил я.
Она кивнула утвердительно.
– Это потому что я женюсь на вашей дочери?
Ее подтверждение снова было незамедлительным.
– И вы боитесь, что я буду неспособен стать для нее хорошим мужем?
Ее не совсем охотный кивок подтвердил, что попадания было три из трех. Я восторгался ее честностью, параллельно думая о том, что ей бы чертовски хотелось сейчас отравить меня этими яйцами, не дав попробовать затем ни кусочка своей дочери.
С годами мое вступление в брак приобретало в глазах тещи куда меньшее значение, чем принятие мной решений в рамках семейной жизни. Как, например, в тот раз, когда я впервые оставил свое место банковского служащего без поджидающей меня какой-либо другой работы. Побуждающим мотивом этого моего решения было третье вооруженное ограбление банка менее чем за год, и это казалось неубедительным оправданием по сравнению с тем фактом, что ее дочь подвергалась опасности остаться без средств к существованию. Или мое колебание по поводу детей. Или тот раз, когда я решил купить наш первый дом в Южной Филадельфии, что пока еще не намекало ей на «ответ» в том, демографическом смысле. Или в тот раз, когда я решил устроиться на работу далеко на севере штата Нью-Йорк, отправив таким образом в изгнание ее единственную любимую дочь и теперь еще внуков-близняшек в американскую Сибирь. К тому времени, я уверен, мои непрерывные обязательства по отношению к браку стали менее важными с ее точки зрения. Так что дом, который я купил там и который, по словам моего тестя, был «странной и уродливой развалюхой», вероятно, стал последней каплей, убеждающей Долорес в том, что я приношу с собой все только самое ужасное из перечисляемого в свадебных обетах новобрачных (то есть бедность, болезни и смерть).
Но наряду с тем, что Долорес не могла скрыть своих чувств по поводу меня (это был очень пристальный взгляд без единого слова, который она бросала на меня, будто на какой-то удаленный холм, на котором виднелся, вероятно, силуэт дерева), ей всегда удавалось быть тактичной. Во всех отношениях она вела себя как идеальная теща, никогда не вмешиваясь и не вторгаясь в семейные отношения своей дочери – ну, исключая разве что редкие тычки по поводу детей, которых я в конечном счете по-мужски помогал произвести на свет. После того как я сам стал отцом взрослых дочерей, я мог оглянуться назад и лучше понять, какой ходячей катастрофой я ей казался тогда. Я чертовски восхищаюсь ей. И она была лучшей бабушкой, какую вы только можете себе вообразить для своих детей.
Несколько лет спустя я согласился на переезд в более гостеприимную Атланту. И в это последнее наше пристанище, что смогла увидеть Долорес, еще будучи в живых, она приехала, чтобы навестить нас. Это был светлый, современный, в колониальном стиле дом с алюминиевым сайдингом и открытой террасой, которая выходила на частную площадку для игры в гольф. Это не было ни Южной Филадельфией, ни северным Нью-Йорком. Я признался как-то раз Долорес, что купил наконец дом, который ее дочь всегда считала домом мечты. Долорес метнула в меня такой узнаваемый взгляд осуждения и уничижения, но на этот раз сопроводила его словами.
– И давно пора! – воскликнула она с особым ударением, которое, казалось, отдалось эхом во всех тех прежних годах вплоть до той первой встречи на ее кухне.
Долорес скончалась в этом доме мечты своей дочери в один из визитов в Атланту. Возможно, она чувствовала, что ее работа по защите дочери была наконец завершена и она может доверить мне принимать правильные решения отныне и навсегда. С многих точек зрения Долорес ушла слишком рано, что же касается принятия мной верных решений, то с этой точки зрения ее уход был, пожалуй, самым преждевременным. Затем последовали два сомнительных перемещения на Средний Запад, прежде чем я сделал разумный ход и мы вернулись назад в Филадельфию. Но даже при всем этом был еще один поворот судьбы, который, я уверен, заставил бы ее сожалеть о решении не класть что-нибудь в те яйца, когда у нее был такой шанс.