Один друг однажды описал мое решение покинуть относительную безопасность корпоративного мира, чтобы стать писателем и посвятить этому делу все свое время, как «отважное и глупое». Это решение все еще балансирует туда-сюда между полюсами отваги и глупости. После десяти лет работы у меня все еще бывают такие дни, когда я нервно шагаю по дому, ожидая прихода чека среди других электронных писем в моем ящике – денег, которые необходимы для оплаты счетов. Клянусь, в такие моменты я явственно чувствую, как моя теща переворачивается в гробу. Это заставляет меня думать, что каким-то образом она незримо присутствует в нашей семье, предостерегая меня от куда более глупых решений.
В качестве предосторожности, однако, я настаиваю на том, чтобы самому себе готовить яйца по сей день. Потому что иногда дочь Долорес, которая с годами трансформировала этот холодный пристальный взгляд матери в нечто, что может быть описано как «Этот Взгляд», выдвигает предположение о том, что это, вероятно, была мудрая школа, научившая меня тому, как действовать решительно.
Больше чем слова
Разве мы не два тома одной книги?
На прошлой неделе мой муж Боб и я отмечали нашу двадцать пятую годовщину свадьбы. Я думаю, что одна из причин, почему наш брак до сих пор жив, – это то, что мы так хорошо умеем разговаривать без слов.
Недавно мы были на утреннем приеме, где один неприятнейший человек разглагольствовал о политике. Боб и я сели за стол лицом к лицу. Лишь взглянув друг на друга, мы заговорили: «Фу… фу…» Мы продолжали этот разговор, однако ни один из нас не произнес ни слова вслух.
«Мы можем идти?» – спросил Боб взглядом, который был мне очень хорошо знаком.
Я налила ему немного вина. Это значило: «Еще нет».
«Давай уберемся отсюда», – умолял он меня глазами.
Я села с ним рядом. «Я думаю, думаю!» – сказала я молча.
Я и мой муж Боб отлично умеем разговаривать без слов, и это одна из причин, почему наш брак до сих пор жив.
Он кашлянул. Я взяла его за руку, что означало: «Не надо этих гриппозных штучек. Все всегда знают, что ты хитришь».
Он стиснул мою руку. «Скажи, что у тебя проблемы по-женски, никто не спросит тебя ни о чем», – могла прочесть я в его жесте.
Я сжала его руку в ответ: «Я уже делала это в прошлом месяце. Если я скажу это еще раз, люди начнут думать, что я больна».
Он дотронулся до своей верхней губы, что говорило мне: «У тебя на лице какая-то белая дрянь прилипла».
Я смахнула это и кивнула молча: «Спасибо».
Я нервничала на вечеринках. Ну ладно, я нервничала везде. Но на одной праздничной встрече писателей я заставила себя заговорить с женщиной, к которой в обычной обстановке страшно боялась приблизиться. К счастью, Боб был рядом. И наш молчаливый разговор действительно много значил для меня.
– Мне понравились ваши рассказы, – сказала я ей.
В этот момент Боб был сзади меня и мог видеть, что моя блузка задралась, открыв не только бархатные брюки, но и колготки, торчавшие из-под них. Это было не очень мило.
Он подошел ко мне вплотную, украдкой делая быстрые движения глазами в направлении моих колготок.
«Не здесь, – сказала я без слов. – Ты спятил, что ли?»
Он положил руку мне на талию, посмотрел на мое озадаченное лицо и быстро поправил блузку. Я благодарно ему улыбнулась.
«Ты не проверишь мои волосы, не застрял ли там случайно кусочек туалетной бумаги? – услышал он мои мысли. – В прошлом году такой кусочек был на моей голове. Я до сих пор не могу сообразить, как он там оказался».
Он посмотрел на меня сверху.
«Ты такая простодушная. Я люблю это в тебе», – подумал он.
«Я вовсе не простодушная», – беззвучно ответила я, намазывая пальцами на крекер сыр бри.
И вот вечером, накануне нашей двадцать пятой годовщины, я получила из Индианы дюжину пончиков «Криспи Крим» для Боба. Их не продают в том месте, где мы живем.
Это сразило его. Но вы только представьте, что придумал он. Он сделал своими руками вышивку со словами нашей любимой песни: «I’ll be loving you… always»[36]. Это была самая красивая вышивка, какую только можно вообразить.
Но знаете что? Если бы на ней не было слов, я бы догадалась, что он хотел мне сказать. И когда речь идет о том, что позволяет нам сохранить отношения, я думаю, что именно вот ЭТО. Взаимочувствование. Теплота Боба, когда я чем-то напугана ночью. Прыжок в его объятия, когда историю, которую я написала, приняли в издательстве. Объятие «не сдавайся», когда следующие десять историй были отвергнуты. Пожимание плечами «ничего страшного», когда я чертовски сконфужена, потому что на вечеринке сказала что-то, чего не должна была говорить, или наоборот, не сказала, что должна была сказать.
Молчаливая беседа – она вмещает в себя больше, чем могут выразить любые слова.
Молчаливая беседа. Могу поспорить, что мы все делаем это десятки раз за день. Но когда мы с любимым человеком, ничего важнее этих моментов не существует. Потому что они вмещают в себя больше, чем могут выразить любые слова.
«Одно из тех утр»
Цветы вырастают из темноты.
Раздражающий визг будильника вытащил меня из сладких сновидений. Я вытянул руки из-под одеяла, чтобы выключить его. Мои неуклюжие пальцы нащупали кнопку «подремать», нажали, но тут же отскочили, ощутив ледяной пластик.
– О нет, – простонал я, – только не снова!
Перекатившись на бок, я натянул одеяло повыше на плечи, прижался к жене Кэрол, повернувшись к ней лицом, и осторожно поцеловал ее. Радио щелкнуло, и утренний ведущий с местной радиостанции подтвердил мои опасения. Накануне вечером температура в Ориллии упала до рекордных тридцати градусов ниже нуля. Это было «одно из тех утр».
Будучи новобрачными, Кэрол и я столкнулись с множеством испытаний, и не последним из них была жизнь в старом доме на Среднем Севере Канады. Одной из самых тяжелых оказалась первая зима. Была середина февраля 1970 года, и я преподавал в близлежащем городке. Мы страстно желали перебраться в сердце «коттеджной страны» Онтарио, как и большинство молодых пар. Кэрол и я имели далеко идущие планы и при этом были весьма ограничены в деньгах. Тем не менее нам удалось наскрести первоначальный взнос, и накануне рождественских каникул мы покинули нашу удобную квартиру в городе и въехали в очень старый домик на берегу озера Коучичин.
И хотя летом наш новый домик был полон идиллии, зимой он превращался в изолированное от всего мира, непригодное для жилья место. Мы смогли устроить туалет на улице и душ, но условия по-прежнему были спартанскими. Крошечный камин и темпераментная керосиновая плитка были нашими единственными источниками тепла, и в доме не было изоляции, так что замерзшие трубы и канализация были обычным делом и вечным источником проблем в нашем замерзшем жилище. Мы гордились собой, что нам удается все это преодолевать. Снарядившись в арктические сапоги и сплошные зимние комбинезоны, мы провели ту первую зиму, перелопатив тонны снега, нарубив целый лес дров и используя фен для размораживания водопроводных труб в по-настоящему холодные дни. Наша любовь крепла, когда мы вместе вступали в ежедневную борьбу с суровым сельским бытом. Однако оказалось, что то утро принесло нам самое тяжелое испытание.
Мы проснулись в морозилке! Тридцатиградусный мороз превратил керосин в печке в желе, отрезав течение горючего по теплопроводу, и я уже знал, что наш водопровод тоже, должно быть, замерз. Это мог бы быть идеальный день, чтобы не выбираться из постели. Но, как преподаватель на испытательном сроке, я был обязан идти в школу.
Я протестировал температуру, выдохнув на постельное покрывало и с ужасом наблюдая за тем, как паровое облако поднимается к потолку. Взяв себя в руки, я сбросил одеяло и ступил на пол. Ледяной холод линолеума обжигал мои голые ноги, пока я, как начинающий йог, ходящий по раскаленным углям, протанцовывал свой путь к коридору и обогревателю. Я открыл резервный бак, чиркнул спичкой, и, слава богу, пламя занялось.
К счастью, трубы в ванной не разорвались, и после некоторых осторожных манипуляций с феном горячая вода заструилась из водопровода. С благодарностью в мыслях разместившись в прекрасной теплоте воды, я услышал какой-то глухой шум из передней комнаты. Должно быть, это Кэрол встала, чтобы начать свою повседневную работу по дому. После отогрева кранов на кухне она оставляла их открытыми, чтобы вода прочистила систему труб, а затем шла орудовать своим надежным топориком, чтобы наколоть щепок для камина.
«Какая команда!» – думал я, лежа в ванне, не подозревая о драме, разворачивающейся на кухне.
Несмотря на то что краны на кухне были разморожены, трубы раковины все еще оставались замерзшими, не позволяя стечь воде. Вскоре раковина переполнилась, и вода начала выплескиваться на суперледяную поверхность линолеума. В этот момент Кэрол отвлеклась от своего дела, в ту самую секунду, когда топорик опускался вниз. Пронзительный крик боли наполнил арктический воздух дома.
Возбужденный, я выскочил из ванны, вода лилась с моего тела, когда я спешил спасти ее. Когда я достиг передней комнаты, то столкнулся с ужасающей сценой.
Моя любимая сидела напротив камина, левая рука была зажата в правой, кровь сочилась сквозь пальцы и капала в топку.
Она плакала:
– Я отрубила себе палец! Я отрубила себе палец!
Сосредоточившись на Кэрол, я совсем упустил из виду опасность, которая поджидала меня самого, и решительно зашагал голым и неподготовленным по скользкому ледяному полу кухни. И когда я меньше всего этого ожидал, мои ноги стали скользить и я грохнулся на пол, ударившись головой, а затем прокатился по комнате и врезался в стену. К тому моменту, когда моя голова прояснилась, Кэрол поминутно то плакала от боли, то смеялась надо мной.