В этот момент я поняла, что в конверте что-то осталось. Письмо внутри было адресовано моему ушедшему мужу. Это было письмо-извинение, в котором говорилось, что, хотя они обещали доставку к Рождеству, произошла задержка, и они частично возмещали таким образом принесенные неудобства. Чек был приложен к написанной от руки записке моего мужа. Там было следующее: «Когда будешь надевать этого прекрасного ангела, всегда знай, что я рядом».
Прочитав это, я словно почувствовала присутствие мужа и практически увидела, как он улыбается. Я застегнула цепочку на шее, зная, что он будет рядом со мной всегда, указывая мне путь и помогая одной воспитывать нашу дочь. Меня окутал покой, и в тот момент я поняла, что ради него и дочери я должна взять себя в руки и продолжать жить.
К счастью для меня, отец проигнорировал все мои просьбы. Мебель по-прежнему оставалась в доме, где мы с мужем жили с того самого дня, как поженились. Уведомление, которое я попросила отправить отца, все еще лежало в его кармане.
На следующий же день мы с Мишель поехали домой. Я приняла решение последовать своей давней мечте и стать писателем. Осенью я записалась на писательские курсы. Спустя годы мои работы наконец стали продаваться. Как гордился бы мной мой дорогой муж.
Скорбь не прошла мгновенно. Иногда я просыпалась в холодном поту, испуганная и одинокая. Когда это случалось, я сжимала в руке своего ангела и легонько терла его. Всегда после этого меня окутывал покой, и я погружалась в глубокий сон.
Несколько лет назад я потеряла своего ангела. Сначала мое сердце было разбито. Но потом я поняла, что больше нет нужды зависеть от него, чтобы получить покой и утешение. Единственное, чего я желала, – это чтобы ангел принес покой и утешение человеку, нашедшему его. Он всегда останется моим особенным ангелом, и я никогда не забуду этого подарка, посланного мне мужем с небес. Поистине это был подарок любви.
Последняя валентинка
Любовная игра никогда не прекращается по причине темноты.
В тот вечер (накануне Дня святого Валентина) я по обыкновению смотрела на безрадостную картину, открывавшуюся из маленького окошка больничной палаты, вот уже в тысячный раз желая увидеть хоть что-то новое, какой-нибудь знак надежды, манящей из-за невидимого горизонта. Вместо этого все, что я могла видеть, был слабый свет над машинами и бетонное покрытие парковки. Казалось, что и внутри свет вот-вот погаснет, смягчая на время стерильную обстановку, в которой теперь находился мой отец.
Я повернулась к его кровати. Папа дышал спокойно, как будто не желая никого потревожить, поддерживая то благородное достоинство, которое так соответствовало его одинокой натуре. Я успокоилась, он выглядел расслабленным. Эта болезнь, скрытая и медленная, продолжалась уже так долго, что люди больше не присылали цветы или открытки. Они больше не знали, что говорить, и их интерес, как свет в этой комнате, просто постепенно погас.
Я была молода и еще не привыкла к часам ожидания, столь знакомым тем, кто беспомощно наблюдает за неизлечимо больным любимым человеком. Мой рассудок возвращался в более счастливые времена, и я, как на пленке, просматривала воспоминания об отце. На каждой картине он был с моей матерью. Он дарил ей цветы, и она хлопала в ладоши и мурлыкала своим сладким голосом с южным акцентом: «О, Дэйв! Это так мило!» Затем мягкий поцелуй на его щеке, и вот он уже краснеет от удовольствия. Она хранила его открытки в старой деревянной коробке, которая после долгих лет совместной жизни была переполнена настолько, что больше не могла нормально закрываться.
А сейчас моя мать, никогда прежде не оставлявшая его, находилась дома, пытаясь выспаться, в чем так отчаянно нуждалась. Без нее тишина в этой комнате была какой-то зловещей и пугающей. Повисшее в воздухе невидимое, но ощущаемое горе будто поджидало нас. Молитвы с просьбами о его выздоровлении казались бесполезными и неблагоразумными. Господи, почему мой отец медленно умирает, мучаясь от боли? Я закрыла глаза и тихо шептала, обращаясь к ним обоим: «Отец… Отец…»
Медсестра энергично вошла в палату, разрушая тишину важной деловитостью. Затем с привычной интонацией, но странной и не к месту оживленностью пропела:
– Как наш пациент?
Я отвернулась от окна и улыбнулась, но не ответила, естественно. Держа податливое запястье отца и измеряя его слабый пульс, она о чем-то щебетала. Слушая вполовину уха, я скользнула в кресло в углу комнаты и посмотрела оттуда на окно. Уже темно. Ничего не видно.
Мгновение спустя осколки ее слов вытащили меня из оцепенения и задумчивости.
– Завтра… День святого Валентина… Вы уже купили валентинки?
Магазин подарков был открыт еще час, и она сказала, что если я хочу, то могу сбегать и купить несколько открыток, а она будет рада посидеть с отцом, пока я не вернусь. В первый раз я взглянула на нее и увидела мягкий розовый свитер, молодые руки, держащие старые руки моего отца. Я благодарно кивнула и поспешила к лифту.
В магазине подарков я уставилась на ряды открыток. Взяла некоторые с надписью «Для моего отца», и неожиданно слезы заскользили по моему лицу. Почему я должна покупать ему валентинку, когда он может просто не дожить до этого дня? Почему вообще его должен заботить этот День святого Валентина?
Я возвращала их на полку, когда мой взгляд задержался на одной с надписью «Моей жене на День святого Валентина». Я вспомнила те открытки из старой коробки матери – свидетельство их почти сорока лет совместной жизни – и затем без раздумий о невозможности того, что я собиралась сделать, купила эту открытку и поспешила обратно в палату отца.
После того как ушла медсестра, я перегнулась над кроватью, слушая его слабое дыхание, и прошептала:
– Папочка, тебе нужно сделать еще кое-что. Пожалуйста, папочка. Всего одну только вещь.
Ответа не было.
Я вставила ручку в его руку и положила раскрытую открытку на его грудь. Он не шевелился.
– Пожалуйста, папочка. Это для мамы. Валентинка. Ты никогда не забывал.
Ему, казалось, не было никакого дела до моей нужды, до моей детской просьбы, и он по-прежнему не двигался.
Я шагнула в сторону от кровати, испытывая чувство стыда, что попросила его о чем-то, чего он больше не мог сделать, и прошептала молитву о прощении к Богу, что повела себя как идиотка. Время ползло медленно. До рассвета была еще уйма времени. Я подвинула кресло ближе к кровати, опускаясь в него все глубже, и закрыла глаза. И заснула.
Последнее слово всегда будет за любовью.
Несколько часов спустя я проснулась от какого-то толчка, в первые секунды не понимая, где нахожусь, и наконец осознав, что сон срубил меня, когда я была рядом с отцом у его кровати. Я поднялась с кресла и потянулась, чтобы забрать ручку из его руки. Валентинка соскользнула вниз, и, потянувшись, чтобы достать ее, я увидела, как губы отца шевелятся. Я наклонилась вперед, но не могла расслышать его. На его лице был еле заметный, тончайший след улыбки. Рука, которая держала ручку, слегка двинулась. Я взяла открытку и посмотрела внутрь. Там нетвердыми буквами было выведено: «Люблю, Дэйв».
– Спасибо, папочка, – прошептала я. – Маме это понравится.
Отец поднял свои пальцы в виде благословения, и я обняла его хрупкое тело еще раз, прежде чем он впал в забытье.
Он умер три часа спустя, когда рассвет уже набирал силу и готов был пролиться на эту часть ожидающего мира. И когда моя мама вошла в комнату, она нашла возле подушки последнюю валентинку, чудесным образом подписанную отцом, потому что последнее слово всегда будет за любовью.
Идеальный подарок
Если я и знаю, что такое любовь, то лишь благодаря тебе.
Десять лет назад в приступе ярости мой бывший муж Дэвид уничтожил мои семейные корни, когда зажег спичку над фамильной ценностью – лоскутными покрывалами, которые передавались из поколения в поколение и достались мне от бабушки. Я стояла беспомощно рядом, пока свидетельство ее любви, смелости, веры в Бога и тяжелой работы пожирало пламя.
Всякий раз, когда мне было плохо и тоскливо, я доставала эти лоскутные сокровища, аккуратно сложенные в ее кедровом сундуке, и закутывалась в них, чтобы ощутить поддержку и тепло, которые они источали. Они всегда давали мне смелость посмотреть в лицо моим страхам и встретить будущее с надеждой. Эти покрывала высвобождали из памяти теплые воспоминания, ведь сшиты они были из моих стареньких платьев. Они уносили меня назад, в то время простых радостей, когда я уютно сворачивалась калачиком под этими стегаными одеялами на деревенской кровати с пологом, а бабушка читала мне сказки на ночь. Я чувствовала, что укрыта Всемогущим, ведь бабушка говорила мне, что в каждом стежке была молитва, которой Господь благословит меня, и сохранит, и пошлет мне ангелов, которые всегда будут рядом.
Дэвид сжег даже бабушкины пяльцы, с помощью которых я собиралась сделать лоскутные одеяла для двух моих дочек и будущих внуков.
Рассказывая своему парню Тодду о жестокости Дэвида, я не могла сдержать слезы при упоминании о бабушкиных покрывалах, которые потеряла навсегда. За последние семь лет, что мы встречались с Тоддом, он предлагал выйти за него много раз, и я постоянно отказывала, ощущая себя просто мастером отговорок. Во время одной ссоры Тодд спросил, почему я постоянно ему отказываю. Наконец я призналась, что после своего первого опыта больше не хочу думать о замужестве. Как я могу рисковать, ожидая, что меня снова ранят? Как я могу научиться доверять кому-либо снова всем сердцем и какие ценные вещи у меня еще остались?
Сердечная доброта Тодда вернула мою веру в людей и дала мне смелость полюбить снова.