К 1946 году мои родители, Мэри Сильвер и Уолтер Джонсон, были женаты семь лет, и у них родилось уже четверо весьма бойких и шумных детей. Я, шестилетняя, была старшей; остальные немногим младше – два мальчика, четырех и двух лет, и совсем еще крошечная девочка. Мы жили в очень старом доме, соседей поблизости не было.
Я мало знаю о жизни родителей в то время, но поскольку сама вырастила двоих детей, живя в дальних уголках страны, то могу представить, каково было моей матери. С маленькими детьми, мужем, чьего чувства долга хватало лишь на то, чтобы приносить домой немного бекона и подстригать газон, без соседей и друзей, у нее не было никакой отдушины от груза ответственности.
Однажды отец ни с того ни с сего решил, что она «блудит». Когда у нее было на это время и с кем она вообще могла познакомиться, не говоря о том, чтобы «блудить» – ведь мы постоянно путались у нее под ногами, – для меня загадка. Но отец так решил, и переубедить его было невозможно. Однажды весной 1946 года мама пошла за молоком, а когда вернулась, отец стоял в окне второго этажа с ружьем.
– Мэри, – сказал он. – Только попробуй войти в дом, и я убью твоих детей.
Так он дал ей понять, что подает на развод. Тогда моя мать в последний раз видела свой дом. Ей пришлось уйти в чем есть, с теми деньгами, что остались в кошельке – и литром молока.
Сегодня у нее, вероятно, было бы несколько вариантов: приют, «горячая линия», друзья, с которыми она познакомилась бы на работе. В кармане лежала бы чековая книжка или кредитные карточки. И она могла бы без стыда обратиться за помощью к своей семье. Но в 1946 году мама осталась совершенно одна. Отцу даже удалось настроить ее отца против нее. Мой дед запретил моей бабушке общаться с дочерью именно тогда, когда та нуждалась в ней больше всего.
Незадолго до суда отец сказал:
– Слушай, Мэри, я на самом деле не хочу развода – я просто хотел тебя проучить.
Но мама понимала: как бы ни было тяжело, все лучше, чем вернуться и позволить такому отцу нас воспитывать. Поэтому она ответила:
– Ни за что. Назад дороги нет.
Но куда ей было идти? Домой – нельзя. В Амхерсте оставаться тоже было невозможно.
Во-первых, она знала, что никто ее не примет, во-вторых, после возвращения солдат с войны найти работу было невозможно; в-третьих – и в-главных – там отец. Поэтому она села в автобус и отправилась в единственное место, где была хоть какая-то надежда, – в Нью-Йорк.
У моей матери было одно преимущество – хорошее образование. Она окончила математический факультет Колледжа Маунт-Холиок, но выбрала тот же путь, что и большинство женщин 30 – 40-х годов: из школы – в колледж, из колледжа – замуж. И теперь она понятия не имела, как найти работу и обеспечить себя.
У Нью-Йорка, в свою очередь, тоже был ряд преимуществ: он находился всего в 200 милях, так что она спокойно могла позволить себе билет на автобус. В большом городе можно было найти хоть какую-нибудь работу.
Приехав в Нью-Йорк, мама отыскала Ассоциацию молодых христианок, где давали ночлег за 1,50 доллара в день. В соседней закусочной сети «Хорн энд Хардарт» сэндвич с салатом и яйцом и кофе стоили 1 доллар.
Потом она принялась обивать пороги агентств по трудоустройству. Недели проходили безрезультатно: дипломированные математики никому не требовались, а для женщин работы не было вообще. Каждый вечер она возвращалась в Ассоциацию, стирала свое нижнее белье и белую блузку, вешала их сушиться, а по утрам разглаживала утюгом складки на блузке. Вместе с серой фланелевой юбкой эта одежда составляла весь ее скромный гардероб.
Деньги мало-помалу таяли, список агентств по трудоустройству сокращался. Наконец, в один совсем не прекрасный четверг пришел черед последнего агентства, а в кармане у мамы осталось меньше 1,50 доллара – не хватало даже на ночлег. Она старалась не думать о том, что придется ночевать на улице.
Заполнив обязательные бланки и дожидаясь своей очереди, она уже приготовилась услышать плохие новости.
– Нам очень жаль, но мы ничего не можем вам предложить. У нас и для мужчин-то мест не хватает.
Разумеется, мужчины в списках безработных шли впереди женщин. Онемев от отчаяния, моя мать встала и направилась к двери. Но вдруг до нее дошло, что женщина пробормотала что-то еще.
– Простите, я не расслышала, – призналась она. – Что вы сказали?
– Я говорю, есть еще «Джордж Б. Бак», – повторила женщина, кивнув на стопку папок на ближайшем шкафчике. – Только никто туда не хочет – надолго там не задерживаются.
– А что там? Расскажите, – взволнованно попросила мама, снова садясь на деревянный стул. – Я согласна на все. Когда приступать?
– Это место клерка, и у вас подходящая квалификация, но платят мало, и я уверена – вам не понравится, – сказала сотрудница, доставая из папки нужную карточку. – Посмотрим. Ага, тут сказано, начинать можно в любое время. Полагаю, вы можете прямо сейчас туда пойти – ведь еще утро.
Мама рассказывала, что она буквально выхватила карточку из рук агента и бегом слетела вниз по ступенькам. Не останавливаясь, она помчалась по адресу, указанному в карточке.
Когда она представилась изумленному кадровику, тот заявил, что она и в самом деле может приступать к работе, тем более, дел было хоть отбавляй. К тому же выяснилось, что по четвергам у них происходит расчет. Так что к вечеру у мамы в кармане оказалась оплата за пять отработанных часов. Денег было немного, но их хватило до следующего четверга, потом – до следующего, и так далее.
Мэри Сильвер Джонсон проработала в «Джордж Б. Бак энд Компани» 38 лет, дослужившись до весьма почетной должности. У нее даже был угловой кабинет – большое достижение для центра Манхэттена. После десяти лет работы в компании она смогла купить жилье в пригороде Нью-Джерси.
В наше время почти каждая вторая семья зависит от работающей матери-одиночки, и легко забыть, что когда-то это было немыслимым. Думая о том, чего достигла моя мама, я испытываю одновременно смущение и невероятную гордость! Если я сумела пройти свой путь к успеху, то только потому, что его для меня расчистили многие женщины, и первая среди них – моя мать.
Правосудие восторжествовало
Детство у маленькой Сандры было тяжелым. Она выросла в 30-е годы XX века в маленьком кирпичном доме на границе Техаса и Мексики, без электричества и проточной воды.
Ее родители мечтали, что однажды дочь поступит в колледж, ведь у них самих такой возможности не было. Вот только до ближайшей школы было не добраться даже на машине. Поэтому когда Сандре исполнилось четыре года, ее мама Ада Мэй начала учить ее дома. Вместе они читали – час за часом, день за днем.
Отец Сандры, Гарри, трудился в поте лица на семейном ранчо, чтобы заработать деньги на ее обучение. В конце концов, Сандра сумела поступить не только в колледж, но и на юридический факультет университета. В 1952 году она в числе лучших студентов закончила Стенфордский университет. Мечта родителей осуществилась. Теперь весь мир был у ее ног, и Сандра уверенно принялась искать работу по специальности.
Но в 1952 году женщина могла рассчитывать лишь на место секретаря юриста. Несмотря на разочарование, Сандра не отчаивалась и наконец устроилась помощником к окружному прокурору Сан-Маттео (штат Калифорния). Потом были долгие годы юридической практики в штате Аризона.
Спустя 29 лет после окончания университета ей позвонил министр юстиции Уильям Френч Смит. Смит был одним из партнеров крупной юридической конторы в Лос-Анджелесе, которая в свое время отказала Сандре, когда она подавала заявку на вакансию прокурора. Но в тот день он звонил не предложить ей работу секретаря юриста, а сообщить, что президент Рейган только что назначил ее – Сандру Дэй О’Коннор – первой женщиной-судьей Верховного суда США.
День без волос
Когда тебе 16, ты разглядываешь в зеркале каждый миллиметр своего лица. Ты в панике думаешь, что нос слишком велик, а вот вылез еще один прыщ. Мало того – ты не блондинка, и мальчик из группы английского не обращает на тебя внимания.
Элисон счастливо избежала этих проблем. Два года назад она была красивой, популярной и умной ученицей одиннадцатого класса, вратарем школьной команды по лакроссу[11] и членом океанской команды спасателей. Стройная, голубоглазая, с густыми светло-русыми волосами, она больше походила на модель из рекламы купальников, чем на старшеклассницу. Но в то лето все изменилось.
После целого дня работы спасателем Элисон прибежала домой смыть с себя соль и расчесать волосы. Она перекинула вперед выгоревшую на солнце роскошную гриву.
– Эли! – воскликнула ее мама. – Что ты сделала? – На макушке дочери она заметила голую полоску кожи. – Ты что, ее выбрила? Может, кто-то это сделал, пока ты спала?
Ответ нашелся довольно быстро: вероятно, Элисон слишком туго затянула резинку на своем «конском хвосте». Все забыли о происшествии. Но через три месяца обнаружился еще один лысый участок, а потом – еще. Вскоре весь череп Элисон был расчерчен на причудливые островки.
После диагноза «это просто стресс» и лечебных лосьонов ей начали колоть инъекции кортизона, по 50 в каждый участок в течение двух недель. Чтобы скрыть кровоподтеки от уколов, Элисон разрешили носить в школе бейсболку. Сквозь коросту начали прорастать маленькие пучки волос – но через две недели они снова выпадали. Девушка страдала от болезни под названием «алопеция», и ничто не могло ее вылечить.
Друзья Элисон, жизнерадостные и всегда готовые поддержать, не оставили ее и теперь. Но случались и неприятные моменты. Однажды ее сестра вошла в ее спальню с полотенцем, обернутым вокруг головы, чтобы расчесать волосы. Когда мать размотала полотенце, по плечам сестры рассыпались густые кудри. С трудом собрав свои поредевшие волосы двумя пальцами, Элисон разрыдалась. Она впервые дала волю слезам с тех пор, как началась эта напасть.