Когда женщина работает медсестрой, ее работа затрагивает жизни других людей, а одна из жизней может затронуть ее собственную.
– Когда-нибудь из тебя получится потрясающая медсестра, – сказал Гельмут, когда я помогла ему снять мокрую от пота больничную рубашку и начала мыть его спину. Этими словами он хотел меня подбодрить и поддержать, и они запали мне в сердце. Но как же я могла стать прекрасной медсестрой, когда не в состоянии была спасти от смерти своего любимого, тело которого медленно пожирал недуг? У Гельмута был рак кости в последней стадии. В 1971 году от такой формы рака умирало 95 процентов больных.
Мне было восемнадцать лет. В общей сложности мы с Гельмутом прожили двадцать два месяца. Я хотела ему помочь и поменяла свою специализацию в колледже с английского языка на профессию «медсестра». Мы с ним говорили о раке, но не упоминали о том, что, если в ближайшее время не появится чудо-лекарства, он обязательно умрет. У него очень сильно болели кости, он не мог дышать без кислородной маски и слишком ослаб, чтобы самостоятельно ходить и мыться. К тому времени он больше напоминал узника Освенцима, чем сильного и здорового строителя, с которым я познакомилась и начала встречаться. Но для меня и тогда он был самым красивым мужчиной на свете.
Я вылила немного массажного масла на ладони и начала растирать ему спину. Я не умела делать массаж, потому что еще не проходила его. Я просто водила ладонями по его спине, стараясь вложить в свои движения любовь, которую испытывала к этому человеку. Мне хотелось своими пальцами убрать его боль.
Он глубоко вздохнул и сказал: «У тебя такие нежные и заботливые руки. Они снимают боль лучше, чем любые таблетки. Если ты станешь медсестрой, то своим трудом осчастливишь всех своих пациентов».
Его голос сорвался, и он замолчал. Он был человеком дела, а не слов, поэтому ему всегда было трудно выразить свои чувства.
– Если честно, я не рассчитывал, что ты останешься со мной и будешь продолжать относиться ко мне как раньше, – продолжил он после долгого молчания. – Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь. Я люблю тебя и хочу от всего сердца поблагодарить за все, что ты для меня делаешь.
Я давно хотела услышать эти слова, но когда они прозвучали, то поняла, что это его последнее нежное и одновременно такое горькое признание. Он должен был сказать это перед смертью. Сдерживая слезы, я прошептала в ответ: «Я люблю тебя. И хочу быть рядом с тобой».
Я знаю, почему он сомневался, останусь ли я с ним. Его девушка покинула его через неделю после того, как он сообщил ей, что у него рак. Но я была совсем другой – у меня ни на секунду не возникало сомнений, что я буду с ним до конца.
Я была с ним, когда он впал в кому и на следующий день умер. В течение нескольких месяцев после его смерти мне самой не хотелось жить. У меня была депрессия, я злилась на весь мир и сама себя жалела. Я так горевала, что даже подумывала о самоубийстве. Однажды, негодуя, что Господь позволяет умирать таким хорошим и добрым людям, как Гельмут, я поняла, что в жизни у меня есть всего два варианта. Я могу и дальше пребывать в депрессии, отчего мир никак не станет лучше, или закончить колледж и стать такой медсестрой, о которой говорил мой умерший возлюбленный. Я выбрала жизнь, продолжила учебу и решила посвятить себя помощи людям в память о человеке, которого любила.
Преподаватели говорили, что у меня есть талант, который помогает избавлять пациентов от боли. Никто не подозревал, что причина этого дара кроется в любви к Гельмуту и напрямую связана с его пророческими словами. Я стала медсестрой, чтобы перестать горевать, помогать людям и забыть о самой себе, своих желаниях и потребностях.
В моей жизни появился смысл, а вместе с ним вернулась радость. На последнем курсе я познакомилась со своим будущим мужем Фредом. Как и я, Фред понял свое призвание в самых сложных жизненных обстоятельствах. Он отслужил два срока во Вьетнаме и видел смерть своих друзей. Он решил, что если выживет, то станет учителем, потому что общение с вьетнамскими детьми доставляло ему большую радость.
Фред получил диплом учителя в тот же год, когда я закончила свое медицинское образование. Мы поженились летом.
Это было тридцать девять лет назад. Хотя за эти годы мы пережили много трудностей, наша любовь и доверие друг к другу стали надежным фундаментом, на котором мы построили свое счастье.
У датского философа Сёрена Кьеркегора есть одна прекрасная цитата: «Когда человек влюбляется, то мир, каким бы несовершенным он ни был, становится богатым и прекрасным, потому что состоит из возможностей, которые дарит любовь».
Гейл Соботкин
Шаг за шагом
Жизнь – это огонь, который рано или поздно затухает, но он разгорается с новой силой каждый раз, когда на свет рождается ребенок.
– Плохие новости, – сказал врач. – Это опухоль.
Врач в приемном покое произнес эти слова бесстрастным и деловым тоном. Они изменили мою жизнь навсегда. Услышав их, я поняла, что радости у меня уже не будет.
Мой пятилетний сын умирал, и мы не могли его спасти. У него в мозгу была неоперабельная опухоль. Врач посмотрел мне в глаза и произнес: «Ваш сын умрет».
Мой муж был хирургом, и я умоляла его найти врача или больницу, в которой могут совершить чудо и спасти нашего сына. Муж ночами писал и-мейлы и рассылал их в клиники по всему свету. К сожалению, никто не брался оперировать сына. Надежды не было.
Джоуи был активным и подвижным ребенком. Я поняла это с первой минуты, когда мне дали его после родов, и я увидела широко раскрытые глаза, с интересом наблюдавшие за тем, что происходит вокруг. Он много смеялся. Было видно, что в нем есть жажда жизни. Его три младших брата обожали и боготворили его, а он относился к ним с большой добротой. Он придумывал игры и был в них заводилой.
Но иногда у него появлялись сильнейшие головные боли и рвота. Я и представить себе не могла, что у него развивается опухоль.
После того как Джоуи поставили диагноз, он некоторое время оставался счастливым и любознательным, но вскоре сильно изменился. Потом опухоль убила его память, а интерес к играм и веселью пропал из-за радиации, которой его лечили. Прежде он был худым и сильным, но за время болезни его тело распухло, и он стал неповоротливым из-за обилия стероидов, которые ему прописали врачи.
За четырнадцать месяцев он изменился до неузнаваемости. Его состояние ухудшалось, и ему нельзя было помочь. Я очень его любила, но не могла все силы тратить на него одного, потому что у меня были и другие дети, которые тоже во мне нуждались.
Затих его заразительный смех, исчезла былая энергия. Мы перестали водить его в детский сад и прекратили лечение химиотерапией. Вскоре после этого он стал совсем неузнаваемым.
Летней ночью я лежала с ним рядом и крепко обнимала его, пока его дыхание не остановилось. Мой милый мальчик умер.
Остаток того лета я провела в кресле у включенного телевизора, перед которым и засыпала. Я совершенно не могла переносить темноту и тишину – они напоминали мне о горе. Если я ложилась в кровать, то не могла подняться. Я поздно вставала, слушая, как три моих сына внизу пытаются себя занять.
Смерть брата им тоже далась нелегко. Они потеряли друга и кумира. Джоуи придумывал новые игры и был заводилой. Когда его не стало, у меня не было никакого желания делать что-то, чтобы почувствовать себя счастливой. Ушли в прошлое те длинные летние дни, когда мы с сыновьями отправлялись в походы. Теперь, куда бы мы ни пошли, все и вся напоминало мне об умершем сыне.
Наступила осень, мальчики пошли в школу, и мне волей-неволей пришлось вернуться к жизни. Я механически делала все, что нужно, но все еще находилась в депрессии и совершенно за собой не следила.
Но потом я забеременела, хотя не хотела этого. За месяц до смерти Джоуи мне исполнилось сорок лет. Я раздала все вещи для младенцев. Мне всегда хотелось иметь четырех детей, но я сказала себе, что теперь их у меня только трое.
Я боялась рожать – у меня была пара выкидышей, Джоуи умер и один из его братьев родился с родовой травмой. Я была почему-то уверена, что с ребенком что-то случится и я не смогу этого пережить. Все силы я растратила на борьбу с болезнью Джоуи.
Я молила Бога, чтобы у меня случился выкидыш, чтобы Он взял дитя и забрал в Свой дом. Но ультразвук показал, что у ребенка хорошее сердцебиение и не наблюдается никаких осложнений. Это был снова мальчик, но я не хотела мальчика. Мне не была нужна замена умершему сыну. Я любила того, которого уже нет.
Я даже не смотрела на изображения УЗИ, показывающие, как выглядит ребенок. Я не хотела к нему привязываться и любить его, полагая, что эта любовь принесет мне лишь одну боль. Но вот настал день родов, ребенка дали мне в руки, и я увидела, что он прекрасен.
Как и Джоуи, он смотрел на мир широко раскрытыми глазами.
Малыш рос, и я замечала, что он все больше напоминает мне умершего Джоуи. «Смотрите, – говорила я родным, – как он поднимает с пола игрушку пальцами ноги. Совсем как Джоуи».
Или говорила: «Смотрите, смотрите, как он на попе подпрыгивает. Ну совсем как Джоуи».
Иногда, когда мы оставались одни, я тихо звала его: «Джоуи?» Мне казалось, что Господь вернул мне сына. Я очень хотела в это верить.
Время шло, мальчик по имени Иван подрастал. Он был таким же счастливым, разговорчивым и активным, как и его умерший брат. Но я видела, что у него свой характер. Постепенно я признала, что Иван – не копия Джоуи и не его кармическая компенсация. Он стал подарком, который должен был помочь мне залечить душевные раны и научить меня снова любить. Иван родился, чтобы вернуть мне радость жизни.
Джоуи умер почти четыре года назад. Я вспоминаю его каждый день и по-прежнему ощущаю боль. Но потом я оглядываюсь и понимаю, что надо радоваться светлым воспоминаниям о сыне. Когда мои старшие дети обнимают Ивана, я вижу, что они кое-чему научились у Джоуи. Они просят меня рассказать об их раннем детстве и громче всего смеются над историями, в которых участвует Джоуи. Иван тоже смеется вместе с остальными. И хотя он никогда не видел своего старшего брата, у него будут о нем свои собственные воспоминания.