Когда я была маленькой и позже, в подростковом возрасте, мои друзья и подруги рассказывали мне о ссорах и натянутых отношениях со своими братьями и сестрами. Я помню, как брат моей подруги Кэтрин на нее кричал. Но у меня с братом все было совершенно иначе. Когда я возвращалась домой, Джон встречал меня у двери радостной улыбкой, обнимал и нежно произносил «Меган!».
Я очень люблю своего брата. Помимо всего прочего он показал мне, что такое преданность и целеустремленность. У него феноменальная способность ставить перед собой цель и достигать ее, какой бы сложной эта цель ни казалась.
Когда Джон учился в седьмом классе, он заявил, что больше не хочет ходить в специальный класс для отстающих учеников. Мои родители начали просить директора школы и учителей, чтобы Джона перевели в обычный класс. К моменту окончания средней школы Джон учился в основном по обычной программе и только несколько предметов изучал в классе для отстающих.
В девятом классе Джон увидел парад учеников в честь начала нового учебного года и объявил, что хочет стать королем бала. Мы с мамой переглянулись, понимая, что надо придумать причину, по которой ему стоит отказаться от этой затеи.
– Ну, Джон, не знаю, получится ли это, – уклончиво сказала мать. – В общем, поживем – увидим.
Через три года, в одиннадцатом классе, моя подруга Тесс предложила выбрать Джона королем бала. Джон принес домой открытку от ученического совета с пожеланиями удачи. Он буквально прыгал от радости.
– Я буду королем бала! – кричал он.
Следующие две недели ученический совет постепенно сужал список кандидатов. Каждый раз после встречи совета Джон приходил домой с открыткой, на которой было написано: «Ты все еще в игре, и твоя кандидатура рассматривается!»
К финалу «выборов» осталось четыре кандидата. На общем собрании огласили имена финалистов.
– Денни Хохштеллер!
Раздались жидкие аплодисменты. После этого были названы имена Тодда Вайта и Стивена Райта, также вызвавшие весьма скромные и сдержанные рукоплескания.
– И Джон Масте…
Ведущий не успел произнести фамилию Джона до конца – зал взорвался аплодисментами и восторженными криками. На долю секунды я испугалась, потому что громкий шум всегда пугал Джона, но он вышел на сцену с улыбкой и горящими глазами. Аплодисменты стали громче, когда он стоял на площадке с другими тремя финалистами. Ребята обняли Джона за плечи, все улыбались, сверкали вспышки фотокамер.
Джон выиграл.
Но это не все. Потом Джон сказал: «Я хочу учиться в колледже».
Он прошел очень успешную адаптационную программу в Сакраменто. В декабре 2008 года он был единственным выпускником, и тем не менее ради него одного устроили торжественное вручение диплома. За полчаса до начала у нас в зале закончились стулья. На выпускной церемонии моего брата свободные места были только стоячими.
Но это еще не все. Когда Арнольда Шварценнеггера выбрали губернатором Калифорнии, Джон заявил: «Я хочу встретиться с губернатором… Нет, лучше я буду работать на губернатора».
Знакомые из программы, которую он только что закончил, помогли контактами, и Джону предложили место практиканта в офисе, сортирующем официальную почту губернатора. Джон подружился с Шварценнеггером и Марией Шрайвер[31] и увидел массу других знаменитостей. Моя любимая фотография – на которой он стоит между Шварценнеггером и президентом Мексики.
В какой-то момент Джон спросил губернатора, можно ли ему получить настоящую должность. Составили договор, и когда брату исполнилось двадцать два года, он принял присягу служащего в аппарате губернатора штата. С тех пор он заведует отправкой и сортировкой писем в офисе.
Отчасти успех Джона объясняется тем, что он всецело предан своему делу. Он ставит цель и идет к ней без колебаний. Он рассказывает о ней всем своим друзьям, они начинают его поддерживать, и все получается. Я никогда не видела, чтобы он не добивался желаемого.
Бесспорно, у меня к нему предвзятое отношение, но Джон действительно прекрасен. Поэтому он нравится людям, все хотят ему помочь и стараются что-то для него сделать.
Так что отвечая на вопрос о том, как мне жилось с Джоном, скажу: с ним было отлично. Я с радостью наблюдала, как он вырос в замечательного человека. Поэтому каждый день я хватаю ключи от машины и еду к поезду, чтобы встретить своего брата.
Мег Мастерсон
Подруга той, с кем никто не дружит
Никогда не забывайте, что однажды, в момент острой беззащитности, вы сами в себе найдете друга.
В свободное время моя бабушка шьет ползунки для детей, которых матери бросают в родильных домах. Она называет их «детьми, с которыми никто не дружит». Не знаю, зачем она придумала им такое странное название вместо простых и понятных – «брошенные» или «сироты». Но каждый раз бабушка использует именно это выражение.
Вполне вероятно, что она применяет его и ко мне. Мои детские годы прошли не так, как у большинства других детей. Я родилась в семье с обоими родителями, но, когда мне исполнилось одиннадцать лет, мой отец заболел.
Ему поставили диагноз – мотонейронная болезнь, или боковой амиотрофический склероз. Начались визиты к врачам, потом отец стал передвигаться в инвалидном кресле и постоянно лежал на диване. До этого он вообще никогда не болел.
Никто ничего мне толком не объяснял. Однажды я набралась храбрости и спросила отца, убьет ли его это заболевание. Он ответил утвердительно, но в свои двенадцать лет я решила, что это случится, когда ему будет лет восемьдесят, а никак не сорок три.
Отец умер за несколько недель до того, как мне исполнилось пятнадцать. Мы с матерью еще больше сблизились. Ей было непросто, ведь она стала матерью-одиночкой.
Мы вскоре смирились с тем, что в нашей семье осталось два человека. Довольно долго мы жили в ситуации «мы против всех».
Потом я поступила в колледж. Я специально выбрала университет, который находился меньше чем в часе езды от дома. Мать нашла вторую работу, чтобы не сидеть без дела, но ее дом по-прежнему оставался пустым и темным.
Я навещала маму как можно чаще и видела, что ей очень одиноко. Она не умела общаться в компаниях. Она любила свою семью и коллег, но у нее оставалось слишком много свободного времени, которое нечем было занять, особенно в выходные. Моя мать никогда не была худой, но вскоре двадцать пять лишних килограммов превратились в пятьдесят, а потом и больше.
Она уже не могла много ходить и не хотела появляться на людях. Ее задевали любопытные взгляды и бесцеремонные замечания детей.
Однажды, когда я ее навещала, она рассказала, как ей одиноко.
– Мне не с кем даже поговорить, – пожаловалась мать и расплакалась.
Мне было очень ее жалко. У нее не осталось друзей, и не потому что ее никто любил. Просто она довела себя до очень плохого физического и морального состояния и отгородилась от мира.
Я, как могла, старалась включить мать в мою собственную жизнь. Но тут произошло нечто странное – как будто она полностью поменяла свой мир на мой. Она хотела знать обо мне все в мельчайших подробностях и задавала вопросы вроде: «А что ты сказала? А что она ответила?» или «А что она заказала на обед?». Меня очень утомляли эти бесконечные расспросы. Я была совсем не против того, что мать интересуется моей работой и болеет за спортивную команду колледжа, который я окончила. Но у меня не хватало ни времени, ни желания обсуждать с ней по вечерам каждую деталь моего существования.
Ситуация еще больше осложнилась, когда я вышла замуж. Мама радовалась за меня, но ее пугало, что на двадцать седьмом году моей жизни ей придется делить меня с кем-то еще.
– Теперь все будет по-другому, – сказала она однажды, когда мы сидели в какой-то забегаловке, пили коктейли, ели жареные крылышки и ждали начала сериала «Секс в большом городе». Это был один из наших редких совместных выходов в свет.
Она начала говорить о будущих внуках.
– Я могу о них заботиться, – сказала она.
Мне в это не верилось, потому что к тому времени мама с трудом вставала с дивана. Ей было сложно дойти до туалета. Она начала передвигаться с помощью «ходунков». Ей было всего пятьдесят два года.
Наши разговоры о будущем подтолкнули ее к мысли, что нужно что-то менять. Однажды я, не выдержав, сказала ей, что еду она любит больше, чем свою собственную дочь. Мама тут же принялась с жаром это отрицать, как наркоман, не признающийся в своей зависимости. Она не плакала, но я поняла, что сделала ей очень больно. Я хотела это сделать, чтобы подтолкнуть ее к необходимости перемен.
Мама записалась на программу похудания и даже заговорила об операции желудочного шунтирования. Она похудела на несколько килограммов и верила, что сбросит еще. Я стала надеяться, что она кого-нибудь встретит и выйдет замуж. Кто знает, может быть, у ее будущего мужа будут дети от прошлого брака и у меня появятся новые родственники. Я мечтала о том, чтобы у нас с матерью сложились нормальные отношения, какие бывают у мам и дочек.
А потом она умерла.
Несмотря на проблемы с лишним весом, ее смерть была неожиданной. Мне казалось, что ее жизнь начинает налаживаться. Вскоре я развелась с мужем, так и не родив детей.
Мне было двадцать девять лет, и я чувствовала себя совершенно одинокой. Как и у матери, у меня было много знакомых, которые ко мне хорошо относились, но по ночам, в минуты острой беззащитности, мне приходилось убеждать себя, что я в этом мире не одна.
Ситуация усугублялась моим выбором профессии. Я писатель. Работа со словом происходит в одиночестве. Я была голосом других людей, и это помогло мне найти свой собственный голос. Писатель живет чужими мыслями и чувствами, которые отчасти становятся его собственными. Он хранит их в своем сердце до тех пор, пока не поделится ими с миром, изложив на бумаге.