Я поднялась, но мое тело отказалось двигаться. Тогда папа встал и взял меня на руки. Я чувствовала себя сломленной.
Через несколько минут мне все же удалось набрать номер Крейга:
– Крейг, любимый, ты должен вернуться домой. Я очень больна. Свадьба отменяется. Я не могу выйти за тебя замуж.
Я рыдала.
– Лизель? Что происходит? Все хорошо, милая, все хорошо. Мы со всем разберемся.
Я едва могла дышать.
– Лизель? Я выезжаю! Я уже еду! Я люблю тебя!
Следующие два часа я провела в полном оцепенении. Семье и друзьям уже позвонили. Назначенные встречи были отменены, и вместо них в срочном порядке назначались новые, призванные решить вопрос моей жизни или смерти.
В глубине души я понимала, что не могу просить Крейга о свадьбе. Жениться на девушке, которая, возможно, не переживет следующие двенадцать недель? Нет, я не имею права так поступить с ним.
Крейг приехал поздно вечером, на его лице я прочитала следы крайней усталости. Он заключил меня в объятия, и я прижалась к нему в ответ. Крейг был моим якорем в самые сильные бури.
– Ты не можешь жениться на мне, Крейг, – прошептала я. Мое горло пересохло от рыданий. – Врач сказал, что мне, возможно, осталось жить всего три месяца. Двенадцать недель. Я не могу позволить тебе жениться на мне. Что, если я умру? Это нечестно по отношению к тебе.
Притянув меня ближе, он нежно поцеловал меня в лоб и ответил:
– Лучше я буду женат на тебе три месяца, чем вообще не буду. Наша свадьба не отменяется. Мы поженимся сегодня вечером. Я позвоню пастору, и мы проведем церемонию прямо здесь. Мне не нужна шикарная свадьба. Мне нужна только ты.
В тот момент я поняла, что такое любовь на самом деле. Это не цветы, не кольцо с бриллиантом и даже не свадебная церемония. Любовью был этот человек, который держал меня за руку так же сильно, как и я его. Единственное, что я могла ему дать, – это три месяца своей жизни, но даже этого ему было достаточно.
В тот вечер мы обменялись клятвами – одетые в джинсы и футболки, стоя босиком в гостиной моих родителей. «В горе и в радости, в болезни и в здравии». Внезапно эти слова обрели новый смысл.
На следующий день мы полетели в Кейптаун, где я начала лечение, растянувшееся на два долгих года. Мы часто шутим, что провели наш медовый месяц в изоляторе.
В конце концов, все это было необходимо, ведь я узнала, что такое настоящая любовь. И спустя девятнадцать лет эта любовь жива.
Ты прекрасна
Одна любовь, одно сердце, одна судьба.
Я сидела на кухонном табурете, а мой муж стоял сзади. Щелчок. Мягкое жужжание заполнило кухню, когда он включил машинку для стрижки волос.
– Ты готова?
– Погоди минутку.
Я спрыгнула с табурета и пошла в ванную.
– Ты прекрасно выглядишь! – крикнул он мне вслед.
Как обычно, я ему не поверила. Цифры на весах с каждым днем ползли вверх, седых волос и морщин становилось все больше. После двадцати двух лет брака и рождения троих детей наша жизнь текла в параллельных мирах: мы пытались лавировать между работой, общественной работой и вечно загруженными подростками. Мы двигались в разных направлениях, почти не проводя времени вместе. Если муж присоединялся ко мне, чтобы посмотреть, как один из детей участвует в соревнованиях по плаванию, значит, потом ему придется работать до поздней ночи, а я буду засыпать в одиночестве.
Наши отношения были натянуты, как резинка, до той памятной ночи в Банфе. Тогда, улегшись в кровать, я прошептала:
– Я нашла шишку.
И в этот момент натянутая резинка ослабила свое напряжение, и мы вновь вспомнили друг о друге. По возвращении домой наши жизни слились в одну общую колею, и состояли теперь из визитов по врачам, операций и химиотерапии.
Муж легонько постучал в дверь ванной:
– Ты там в порядке?
– Да, я выйду через минуту, – ответила я.
Лечение рака изменило мое тело, а теперь химиотерапия забирала и мои волосы. «Не плачь», – сказала я себе. Через несколько минут я буду позировать для фотографий на специальной вечеринке по случаю бритья головы, и мне не хотелось, чтобы на щеках были видны следы от слез.
Я глубоко вздохнула и посмотрела на свое отражение в зеркале. Может быть, я могла бы подождать еще несколько дней. Проведя по волосам, я обнаружила в ладони больше прядей, чем вчера. Даже больше, чем сегодня утром. Волосы выпадали, а кожа головы стала чувствительной. Что ж, пришло время.
Я взяла прядь волос и заплела ее в косу дрожащими пальцами. Закрепила конец резинкой и взяла в руки ножницы. Рак мог отнять у меня волосы, но я не позволю забрать у меня эту косу.
Я вспомнила о своем последнем визите в парикмахерскую. Парикмахер посоветовал мне не дожидаться, пока волосы будут выпадать клочьями и оставаться на подушке или в душе.
– Это довольно удручающее зрелище, – сказал он, – лучше приходите ко мне. Я сделаю это за вас, и вы будете выглядеть прекрасно. Бесплатно.
Я поблагодарила его, но подумала, что вернусь нескоро.
Я обрезала косу, и она осталась в моей руке. Ощутив сильное жжение в горле, я заставила себя улыбнуться и вышла из ванной. На кухне я передала ножницы мужу и вновь устроилась на табурете. Он закрепил накидку на моей шее.
– А мы можем сделать ирокез? – спросила я.
– Конечно, – ответил он, – хотя я никогда раньше его не делал.
Срезав большую часть волос ножницами и оставив примерно три дюйма, он включил машинку и стал брить мне голову по бокам. Куча волос на полу росла.
– Погляди-ка, – сказал муж.
Я вернулась в ванную, чтобы перед зеркалом уложить то, что осталось от моих волос.
– Волосы слишком мягкие, – заметила я, изучая ирокез. – Не думаю, что у нас есть гель для волос, достаточно крепкий, чтобы удерживать форму. Давай поторопимся с фотографиями, пока все не упало.
Мы щелкнули фотоаппаратом несколько раз, после чего стали рассматривать получившиеся снимки. На всех кадрах моя улыбка была робкой и неуверенной.
– Давай сделаем что-нибудь более драматичное, – предложила я.
Я надела висячие серьги и подправила макияж, добавив дымчатые тени для век. Муж одобрительно улыбался.
Сделав еще парочку фотографий, я вернулась на табурет. В этот раз муж настроил машинку для гладкого бритья и начал проводить ей по голове. Я закрыла глаза, когда пряди волос упали на накидку и соскользнули мне на колени. Подобравшись к месту вокруг ушей, он замедлился и стал двигаться осторожнее. Немного погодя он выключил машинку. Жужжание прекратилось. Слой пушка – вот и все, что осталось.
– Готово, – сказал муж, смахивая остатки волос с моей шеи.
Я наблюдала, как он веником сметает волосы в кучку. Они были похожи на маленького зверька, свернувшегося клубочком в совке для мусора. У меня действительно больше не было волос. Голове вдруг стало холодно.
– Ну что? – спросила я, не решаясь взять в руки зеркало.
– Повезло, что у тебя не странная голова с буграми, как у тролля, – ответил он, откладывая совок в сторону.
Это была его очередная попытка рассмешить меня.
Я развернулась, чтобы прочитать правду в его глазах.
– Я нормально выгляжу?
Муж провел рукой по моей нежной, пушистой голове.
– Да ты горячая лысая цыпочка, – ответил он, согревая меня теплом своей руки.
«Вот оно, – подумала я, – то единственное, что мне было нужно».
В суматохе и безумии будней было легко забыть, как много он для меня значил. С годами мы стали воспринимать друг друга как должное, ведь это было так легко. Но в самый хрупкий момент моей жизни он был рядом со мной – надежный и уверенный. Время теперь ощущалось как нечто драгоценное, и я действительно дорожила каждым мгновением.
– Правда? – переспросила я.
– Ты прекрасна, – сказал он, заключая меня в свои крепкие объятия.
И на этот раз я ему поверила.
Глава 8. Так суждено
Чужая свадьба
Любовь с первого взгляда легко понять. Это когда два человека так смотрят друг на друга, что это становится чудом.
Вообще-то, я не хотела идти на ту свадьбу. Я бы предпочла пойти на ежегодную рождественскую «вечеринку в уродливых свитерах» со своими самыми близкими и шумными подругами, чем вести светскую беседу с малознакомыми людьми. Я едва знала жениха, и мне еще только предстояло познакомиться с невестой. Меньше всего мне хотелось делать вид, что я узнаю гостей, когда мама будет их мне представлять.
Не поймите меня неправильно, я ни в коей мере не антисоциальный человек. На самом деле как раз наоборот. До Рождества оставалось две недели, и я была с головы до ног, внутри и снаружи, переполнена праздничным настроением, что означало рождественскую музыку, рождественские фильмы, рождественское печенье, рождественские свитера и рождественские вечеринки. Я не желала пропустить ни одной карамельной трости, ни одного обмена новогодними украшениями, ни одного куплета из песни «Рудольф – красноносый олень».
Но когда твоя мама просит тебя пойти с ней на свадьбу – ты просто идешь туда. Это не обсуждается, и в этом нет никаких сомнений.
Итак, я отправилась на свадьбу, где знала от силы человек семь, включая маму и саму себя. Я осторожно добралась до машины, стараясь не поскользнуться на льду и не упасть в сугроб – в начале недели Чикаго завалило снегом. Я сделала свободные кудри и надела черно-серебристое платье, а поверх – элегантное пальто, которое, к слову, вообще не согревало меня. Плюс черные сапоги на меху. Что я могу сказать? Я стильная девчонка.
Глядя в замерзшее окно, я слушала песню Бренды Ли о том, как она веселится у рождественской елки, и представляла, как мои друзья сейчас делают то же самое. Я надеялась, что мы с мамой сможем уйти сразу после ужина, чтобы я успела на большую часть своего праздника, но мы ехали на машине с ее друзьями, так что моя дальнейшая судьба была в их руках. Я погрузилась в размышления, представляя себе теплый подвал моих друзей, украшенный разноцветными огнями и гирляндами: по телевизору идет «Рождественская история», и все стоят и смеются, перекусывая пиццей с соусом чили или артишоками, домашним печеньем и пирожными… В этот момент до меня донесся обрывок маминой фразы: