рошлась по комнате, подбадривая детей и поправляя их многочисленные ошибки, а потом увидела, как одна девчушка сидит, вот‐вот готовая расплакаться.
– Что случилось? – спросила я.
Она выглядела растерянной, и в ее глазах набухли крупные слезинки, так и норовившие поползти по щеке. Она не могла произнести ни слова.
Я посмотрела ее имя в классном журнале и стала вспоминать свои небольшие познания испанского. Правда, произношение у меня было не очень, но я надеялась, что это не помешает девочке понять меня.
– Проблемо? – спросила я.
Ее лицо просияло, когда она услышала нечто похожее на свой родной язык.
– Си, – сказала она и указала на листок с заданием. – Но инглес.
Все понятно: она не говорила по‐английски и не могла понять задание, не говоря уже о том, чтобы его выполнить. Но, может быть, я смогу ей помочь. Собравшись с мыслями, я уселась на маленький стул возле ее парты и понадеялась, что моего испанского хватит, чтобы объяснить ей, что нужно сделать. Я попросила ее придумать десять испанских слов про Рождество и записать их. Писать по‐испански она умела. Потом я перевела ее испанские слова на английский, а она переписала их в листочек с заданием. Десять слов были готовы в мгновение ока, ну а рисунки и раскрашивание не потребовали долгих объяснений.
Однако была еще одна проблема. Учительница велела, чтобы каждый ученик потом показал слова и рисунки всему классу. Я снова заметила, что девочка беспокоится, поэтому уговорила ее выйти к доске первой.
Мы вместе взяли ее листочек. Я показывала на испанское слово и просила ее произнести его, а потом зачитывала английский перевод. Когда мы дошли до третьего слова, я поняла, что одноклассники пытаются повторять за ней испанские слова, поэтому предложила ей начать сначала, чтобы весь класс смог проговорить новые слова как следует. Наконец мы добрались до последнего слова в списке, точнее, до фразы.
– Фелис Навидад! – произнесла она с энтузиазмом.
Одноклассники повторили за ней эти слова. И не только повторили, но и несколько учеников запели популярную рождественскую песню, знакомую даже англоязычным школьникам, – Feliz Navidad[36].
Я взглянула на учительницу, которая улыбнулась, кивнула и тоже запела. Я присоединилась. Все в классе допели песню до последних ее строк: «Я хочу от всего сердца пожелать вам счастливого Рождества!».
– С Рождеством! – воскликнула девочка после того, как песня закончилась.
Позже я узнала, что это были первые английские слова, которые она произнесла совершенно самостоятельно, без подсказок.
И она расплылась в улыбке, когда ее одноклассники ответили:
– Фелис Навидад!
Анна Кливленд
Все наладится
И, конечно, Рождество говорит нам: мы никогда не бываем одиноки, даже в самую темную ночь, когда дует холодный ветер и мир кажется совершенно безразличным…
Дорогу подсвечивали только фары проезжающих мимо машин. Я изо всех сил крутил педали. Даже в бесстрашном пятнадцатилетнем возрасте я нервничал. Поднявшись на вершину холма, я увидел одинокий свет в окне круглосуточного магазина.
До Рождества оставалось два дня, и я никогда не чувствовал себя более одиноким. Меня в очередной раз арестовали за драку, и моим родителям это надоело. Жизнь с ними стала невыносимой, я ушел из дома, ночевал на вокзале, в выселенных домах, но когда похолодало, на мое счастье, меня приютила семья лучшего друга. Я заканчивал школу, но, чтобы не чувствовать себя нахлебником, работал на двух работах, а из вещей у меня был только велосипед. Поэтому питался я незамысловато: хлопья на завтрак и бутерброды с арахисовым маслом и вареньем на обед и ужин.
Я несколько раз обошел магазин, но понял, что побаловать себя вряд ли смогу, поэтому взял только молоко и хлеб. Женщина за кассой посмотрела на мой большой браслет на щиколотке – доказательство того, что я нахожусь под домашним арестом и шериф может отыскать меня где угодно по GPS, – и все равно улыбнулась мне.
– Дорогуша, поставь‐ка это молоко обратно в холодильник, – сказала она.
– С чего бы? – огрызнулся я.
Она перевернула молоко этикеткой ко мне и указала на дату.
– У него срок истечет через два дня. Возьми другое, которое стоит подальше. Оно будет свежее, вкуснее и сохранится дольше.
В ее искренней улыбке не было ни тени снисходительности.
Браслет на щиколотке показался мне тяжелее, чем когда‐либо прежде. Я почувствовал, что заслужил носить его из‐за того, как грубо ответил этой милой даме.
– Все в порядке? – спросила она.
Я все смотрел и смотрел на этикетку молока, не в силах сдвинуться с места от стыда.
– Я принесу, – сказала она, улыбнувшись еще шире, и пошла к холодильнику. Она сложила молоко в двойной пакет и велела мне зацепить по петле на каждом конце руля, а в третий пакет сложила хлеб.
– Все наладится, милый мой, – сказала она с той же приятной улыбкой на лице, когда я выходил из магазина.
Я последовал ее инструкции, и теперь молоко не болталось у меня на руле и не приминало лежащий рядом хлеб.
Прошло десять лет. Я четыре года отслужил в ВВС, несколько лет отучился в колледже и получил диплом медбрата. В обеденный перерыв я сидел в почти пустой больничной столовой. Взял все как обычно: два бутерброда с арахисовым маслом и вареньем и стакан молока за два доллара. Я сел один и только начал есть, как заметил даму, сидевшую за три столика от меня. Понурившись, она ковырялась вилкой в тарелке. На запястье у нее был гостевой браслет. Должно быть, родственница одного из пациентов.
За годы работы медбратом я усвоил три истины. Первая – здоровые могут умереть мгновенно. Вторая – больные могут жить десятилетиями. И третья – смерть приносит облегчение больным и еще больше боли их близким, особенно если беда случается с маленькими детьми.
Когда женщина подняла глаза, я вдруг снова стал пятнадцатилетним.
Я отложил бутерброд, подошел к ее столику и сел напротив нее. Даже несмотря на очевидную боль, она улыбнулась мне.
– Вы, случайно, не работали в магазине у подножия холма около десяти лет назад? – спросил я.
Она кивнула, и ее улыбка исчезла, как будто от стыда.
– У меня в то время не было нормальной работы.
– Я очень этому рад, – сказал я.
Она недоуменно посмотрела на меня.
Я взял ее за руку.
– Спасибо за молоко.
Она расплылась в улыбке, и по ее лицу полились слезы.
– Все наладится, – прошептал я.
Она сидела и молча плакала несколько минут. Потом снова улыбнулась, встала из‐за стола и ушла.
Больше я ее не видел. Я не знаю, почему она там оказалась, но зато знаю точно, почему там оказался я.
Чарльз Р. Стирен
Дом, который построил не папа
В рождественскую ночь людям требуется больше тепла, чем обычно.
На авиабазе Холломан на юге Нью-Мексико все ждали Рождества. Бумажные фонари, призванные освещать путь новорожденному Христу, заняли свои места на крышах домов и у дверей церкви. Вдоль улиц поплыл ароматный дым – соседи подбрасывали в камин ветки сосны пиньон. Радиостанции безостановочно крутили праздничные песни и гимны. И вся размещенная на базе эскадрилья ВВС сгорала от нетерпения: близился день, когда я надену костюм Санты и отправлюсь вручать подарки. Так случалось каждый год. Кто еще, кроме командира эскадрильи, может исполнить роль Санта-Клауса?
Операция «Буря в пустыне»[37] уже закончилась, но миссия американских ВВС в Ираке продолжалась. Примерно раз в месяц мы командировали одного из наших специалистов в штаб Центрального командования на Ближнем Востоке. Каждый из нас был готов к срочному выезду: мы обновили завещания, прошли подготовку по обращению с химическим оружием, сделали прививки. Наши вещи всегда были собраны.
За несколько дней до Рождества вышел очередной приказ. На этот раз отправиться в Ирак должен был капитан Скотт. И это означало, что он не сможет встретить праздник со своей женой Барби и тремя маленькими детьми.
Но капитан не жаловался, не спрашивал: «Почему я?» или «Почему сейчас?». Нытье было не в его характере. К счастью, Скотт успел купить подарки.
– Есть одна проблема, – сказал он перед отъездом. – Я обещал Чарли построить к Рождеству дом на дереве. Как раз собирался этим заняться, но… Все инструменты и доски остались в гараже у соседа. Может кто‐нибудь из вас это устроить?
Надо ли вам объяснять, насколько важен для ребенка дом на дереве? Разумеется, мы согласились. Присматривать за семьями друга друга давно стало для нас привычным делом. В то время как одни члены эскадрильи выполняли боевые задания, другие возили их детей на тренировки и скаутские сборы, ходили на школьные концерты и стригли газоны.
План постройки домика для сына капитана Скотта был таким: мы с моей женой Кэролайн пригласили Барби с детьми на ужин. Предполагалось, что за это время молодой лейтенант Роберт, который заслуженно носил в эскадрилье титул мастера на все руки, приедет на своем грузовике к дому Скотта и соберет домик. Времени должно было хватить: после ужина мы еще хотели отвезти детей в кино.
Роберта упрашивать не пришлось.
– Есть, сэр. Где и когда? – только и сказал он.
Каждый, кто когда‐либо строил дом на дереве, знает несколько правил: надо выбрать правильное дерево, укрепить на специальных болтах «фундамент», входную дверь сделать достаточно маленькой, чтобы предотвратить вторжение взрослых… Повесить гамак, чтобы днем было удобно мечтать, а ночью – смотреть на звезды.
Когда я позвонил лейтенанту из вестибюля кинотеатра, он как раз прилаживал на место веревочную лестницу.
– Еще полчаса, – попросил он. – Пожалуйста, займите их еще немного, сэр.