Она плакала всю дорогу домой и каждую ночь. Пряталась под диваном, за холодильником, каким‐то образом протискиваясь в каждый угол, до которого невозможно было дотянуться. Ее доверие пришлось завоевывать с большой осторожностью. Хруст, с которым она принялась за корм, когда отважилась, наконец, вылезти из-под моей кровати, прозвучал в моих ушах словно музыка.
С годами мы стали неразлучны. Эмбер стояла у двери всякий раз, когда я возвращалась домой с работы или из университета. Она допоздна засиживалась со мной, пока я училась, скреблась в дверь ванной и мяукала, если я сидела там слишком долго. Я, в свою очередь, уважала ее границы: могла почесать ей голову и под подбородком, но не гладила по животику и не брала на руки.
Потом случилось страшное: я стала жертвой насилия. Шок, который мне пришлось испытать, трудно описать словами. Медленно и неудержимо я погружалась в трясину самой черной из депрессий. Я перестала ходить на работу и на учебу и проводила все свое время в кровати. Моя раненая душа пряталась во тьме, сжимаясь, словно хотела навсегда исчезнуть из этого жестокого мира. Единственным моим утешением стала Эмбер. Она не отходила от меня и была рядом, когда никто другой не мог до меня докричаться.
Однажды, в самый худший момент моей жизни, я ощутила на щеке прикосновение ее холодного мокрого носа. Это заставило меня поднять голову от пропитанной слезами подушки. Эмбер сидела напротив с вывернутым наизнанку ухом. Картина была совершенно абсурдной: элегантная кошка, изящно поджавшая лапы и обернувшая хвост вокруг себя, и это нелепое ухо, которое так не шло ни к благородству образа, ни к выражению ее лица. Неожиданно я принялась смеяться и не могла остановиться до тех пор, пока вся боль не вышла из моего сердца.
Этот момент стал поворотным. Я поднялась с кровати и раздвинула занавески. Я вернулась в университет, на работу и начала посещать психотерапевта. Мне предстоял еще долгий путь к выздоровлению, но я пошла по этому пути, потому что Эмбер оказалась рядом, чтобы помочь мне сделать первый шаг. Когда я почти потеряла веру в человечество, кошка смогла вернуть ее мне.
Ширин Вахид
Глава 10Девять жизней – это не предел
Полночь – подходящее имя
Где любовь, там беспорядок. Идеальный порядок превратил бы мир в кладбище.
После сорока пяти лет совместной жизни у нас с мужем осталось не так уж много незавершенных дел. Мы посадили сад, построили темную комнату, вырастили шестерых детей. И еще мы сделали множество ремонтов, что стоит всего вышеперечисленного. Ремонт с супругом требует особых усилий. Не раз в процессе очередного совместного оклеивания комнаты обоями мы всерьез подумывали о разводе.
Никогда не забуду самый первый ремонт. Мы тогда только что поженились и решили обновить столовую в нашем первом доме в Делавэре. В результате комната была выкрашена в светло-золотистый оттенок и стала намного более уютной. На окнах красовались новые белоснежные шторы с золотыми крапинками – они идеально дополняли выбранный нами цвет.
– Мне нравится, – сказала я, обнимая Дона за талию.
– Следующий по плану – пол на кухне, – откликнулся он. – Мы можем покрыть этот уродливый старый линолеум новой виниловой плиткой. Это несложная работа, я могу справиться с ней сам.
Мы купили виниловую плитку, и Дон начал подготовку к укладке нашего нового пола. Тут надо сказать, что за несколько дней до этого мы приютили маленького черного котенка. У него еще не было имени. Я держала его в подвале, пока он не научился пользоваться лотком.
В то утро, когда мой муж начал намазывать пол кухни черным липким клеем, котенок тоже был в подвале. Как только Дон взял шпатель и разровнял липкий клей на последнем участке у входа в столовую, он уловил какое‐то движение и понял, что котенок пересекает кухню. Мы забыли закрыть дверь в подвал!
Я обернулась на крик и увидела, что Дон схватил котенка прежде, чем тот успел добраться до столовой. Но при этом уронил банку черного липкого клея объемом в четыре с половиной литра. Банка упала на пол, ее содержимое разлилось по только что спасенному светлому ковру, недавно покрашенной стене и забрызгало шторы с золотыми крапинками.
– О нет! – повторяла я снова и снова, а Дон в это время мчался во двор, держа на вытянутой руке грязного, сопротивляющегося, покрытого клеем котенка. Тот нещадно царапал его ладонь. Котенка надо было отмыть, пока он не наследил черным клеем во всех остальных комнатах. Не отпуская перепуганного, обезумевшего котенка, Дон осторожно залез в подвал через окно.
Единственное, что он смог найти, чтобы удалить похожее на смолу вещество с кошачьих лап и всей нижней части тела, – это банка с растворителем для краски. Дон вылил немного растворителя на чистую тряпку и стал вытирать ею котенка. Я, сидя наверху, все еще оплакивала испорченный ковер.
Внезапно я услышала леденящий кровь кошачий вой, за которым последовали несколько отчетливых ругательств.
В ту же секунду котенок вырвался из подвала с криком «Ми-а-а-у!» и помчался по черному клею, через столовую в гостиную.
– Поймай кота! – взмолился Дон.
Тот, подвывая, нырнул под телевизор. Было видно, что он очень напуган. Я заплакала еще сильнее.
Мой муж влетел в заднюю дверь, прижимая полотенце к раненой руке.
– Хватай его, пока он куда‐нибудь еще не убежал!
– Я пытаюсь! – всхлипнула я.
Между тем котенок принялся крутиться в углу комнаты со скоростью света. Он выглядел так, будто был смертельно пьян.
– Ты убил моего котенка! – крикнула я мужу.
– Эй… он укусил меня! – возмутился Дон.
Я боялась дотронуться до котенка, поэтому быстро поднялась наверх, схватила банное полотенце, пластырь и обеззараживающий крем и вернулась к обезумевшей паре. К счастью, мне удалось завернуть котенка в полотенце. Дон схватил ключи от машины, и мы помчались к ветеринару.
В клинике нам сказали, что растворитель сильно обжег чувствительные лапы котенка и зад. Но после ванны он уже был в полном порядке. Рука моего мужа тоже серьезно не пострадала.
Что касается столовой, то здесь дела обстояли гораздо хуже. Нам предстояло снова делать ремонт, и это было совсем не смешно.
Немного придя в себя, мы вспомнили, что до сих не дали котенку имя. Я хотела назвать его Смоляной Попой, но семья решила, что Полночь – более подходящее вариант.
Беверли Ф. Уокер
Призрак Трюфельки
В этом мире очень мало монстров, которые оправдывают тот страх, который мы испытываем перед ними.
В дни моей юности, когда я еще был известен как Билли, мой тезка и любимый дядя Билл иногда приезжал издалека, чтобы навестить нас.
Дядя Билл был железнодорожником, старшим братом моего отца и просто добрым человеком. Я обожал слушать его рассказы о старых паровозах.
Поскольку дядя приезжал редко, каждый его визит становился настоящим событием. Подробности одного из них я помню до сих пор. И все из-за кошки по имени Трюфелька.
Однажды ветреным зимним днем Трюфелька забрела к нам домой. Она была невзрачной кошкой многочисленных неопределенных цветов и во всем остальном демонстрировала такую же неопределенную, почти несуществующую индивидуальность. Трюфелька сливалась с фоном, оставаясь почти незаметной как на богато разукрашенном персидском ковре, так и на тусклом линолеуме. Трюфелька только ела и спала. Она одинаково мало просила ласки и столь же скупо ее отдавала. Трюфелька была кошкой, которой словно не было, даже когда она была. Но зато она умела играть на пианино.
Помню, как, исследуя наш маленький дом, Трюфелька забрела в подвал. Мой отец устроил там комнату отдыха, центральным элементом которой стало видавшее виды старое пианино.
Папа был пианистом. Повинуясь его волшебным пальцам, инструмент выдавал миллион джазовых мелодий, танго, вальсов и полек. В нашем подвале не прекращались вечеринки: мы начинали танцевать в восемь часов и расходились лишь перед рассветом.
Возможно, Трюфелька видела, как мой отец играет на пианино, и связала возникающие звуки с движениями пальцев. Или, что более вероятно, она случайно прыгнула на клавиатуру и сделала неожиданное открытие. Так или иначе, в один прекрасный день мы услышали, как в подвале кто‐то играет гамму – пусть и не совсем благозвучно. Ноты шли вверх, затем вниз, а потом – снова вверх. Мы с мамой заглянули в дверь и увидели смутно различимую фигурку Трюфельки, которая ходила взад-вперед по клавишам. Она явно наслаждалась звуками, которые создавала. Со временем фортепианные концерты Трюфельки стали частью нашей жизни.
Приехал дядя Билл, и после долгого дня, наполненного замечательными историями и лучшими мамиными кулинарными шедеврами, он, наконец, спросил, где будет спать. Единственной свободной кроватью был раскладной диван в комнате отдыха. Билл ничего не имел против.
Глубокой ночью Трюфелька пришла, чтобы поиграть на пианино. Поскольку большую часть времени она была кошкой-невидимкой, дядя Билл даже не догадывался о ее существовании.
Как потом рассказывал Билл, он проснулся сразу после полуночи. На пианино у дальней стены что‐то играло.
В слабом свете, идущем из небольшого окна, было видно, как клавиши самопроизвольно двигаются вверх и вниз. Дяде показалось, что невидимый пианист пытается исполнить «Лунную сонату» Бетховена, но делает это из рук вон плохо.
Темные подвалы и невидимые пианисты? Билл быстро пришел к единственно возможному выводу: в доме поселился призрак!
– Убирайся! – закричал он. – Оставь меня в покое!
Он похлопал по одеялу. Трюфелька, возможно, оскорбленная негативным отзывом, прекратила играть. Билл почти поверил, что все это было простым кошмаром. Натянув одеяло на голову, он попытался снова заснуть.
Но концерт Трюфельки на этом не закончился. Она заиграла снова, на этот раз выдавая высокие ноты, диезы, бемоли и быстрые пассажи. «Волшебная флейта» Моцарта? Неземная музыка заполнила Билла, напугав его настолько, что он не мог даже закричать. Он вжался в стену, шепотом умоляя призрачного пианиста уйти. Пытка продолжалась всю ночь. Напоследок Трюфелька прыгнула на все лапы, выдав вступительные аккорды «Похоронного марша» Шопена (Билл клянется, что так все и было!).