Я решила, что мой муж съел все пончики до того, как я проснулась. Это было странно, потому что он не сладкоежка, так что десять пончиков для него – это подозрительно большой и слишком калорийный завтрак. Я не хотела ничего говорить, чтобы не показаться придирчивой женой. Но я так мечтала о пончиках, что ворчала всю дорогу до кулинарии, где рассчитывала купить что-нибудь на замену.
Когда я принесла домой новое шоколадное великолепие, муж встретил меня у двери, чтобы выбрать себе пончик. Сколько сладкого он мог съесть? Я открыла коробку и процедила сквозь зубы:
– Тебе всего один пончик!
Мой муж закатил глаза и ответил:
– Кто бы говорил!
После небольшого разговора выяснилось, что мы винили в пропаже пончиков друг друга. И оба поклялись, что не виноваты. Что ж, это было довольно затруднительное положение. Что случилось с пончиками?
Примерно в это же время мы заметили, что наша крошечная собачка непривычно тихо и немного нервно сидит в своей конуре. Заглянув в жилище Мартини, мы увидели на ее одеяле странную выпуклость. При дальнейшем осмотре были обнаружены восемь с половиной из пропавших десяти пончиков – спрятанных, размятых и втертых в одеяло. Пол конуры был измазан кремовой начинкой, на нем виднелись маленькие щенячьи следы из помадки, но ни капли, ни крошки, ни кусочка не было снаружи. Все время, пока шел обыск, Мартини старалась не смотреть нам в глаза, всем своим видом отрицая свою причастность к происшествию.
То есть каким-то образом этот умный щенок нашел способ достать десять пончиков из закрытого контейнера, стоявшего на кухонном столе, перенести их один за другим в свою конуру и закрыть коробку, чтобы спрятать следы. Она заставила нас обвинять друг друга, и ее коварный план почти сработал. Я могу себе представить, как она под покровом ночи совершала свое великое преступление, вооружившись присосками для маленьких лапок, накидкой, сшитой из носка, и маской супергероя, скрывающей личность.
Я до сих пор не знаю, как ей это удалось. Все мои университетские дипломы и знание жизни не выигрывают сравнения с врожденными умственными способностями нашей собаки. Мартини – это постоянное напоминание о том, что даже если наши цели кажутся высокими и недостижимыми, то, использовав немного решимости и смекалки, мы все равно сможем заполучить любой пончик!
Кристи Келер
Марш для внука
О, она своим пением выдохнет дикость из медведя!
Я люблю свою маму. Это действительно так. Она яркая, веселая, талантливая и всегда оказывается рядом, когда я в ней нуждаюсь. Есть только одно «но»: она не собачник. Дело не в том, что мама не любит собак. Просто она никогда не жила с ними. И большую часть знаний о дрессировке собак почерпнула из телевизора, где любые проблемы решаются за полчаса. Мама не знает, сколько усилий требуется, чтобы превратить собаку в хорошо обученного, хорошо приспособленного и воспитанного члена семьи. И она уж точно не знала, что делать с Митосом – моим чистокровным бордер-колли.
Я люблю свою собаку. Этот пес красив, силен, энергичен и постоянно вдохновляет меня. Есть только одно «но»: он – годовалый бордер-колли, а эта порода известна не только своим интеллектом, но и тем, что этот интеллект может стать причиной настоящих разрушений. Я уже не говорю о том, что большой бордер-колли может легко подпрыгнуть на шесть футов в воздух. Митос весит почти пятьдесят фунтов и с каждым днем становится все сильнее и мускулистее. И хотя его обучение идет полным ходом, он все еще не демонстрирует стопроцентных результатов когда дело доходит до таких команд, как «ко мне» и «стоять».
Я никогда не предполагала, что эти двое встретятся.
Хотя нет, беру свои слова обратно. Я всегда хотела, чтобы моя мама и моя собака встретились. Просто надеялась, что это произойдет не раньше, чем Митос станет взрослой, безупречно обученной собакой, с, надеюсь, несколькими чемпионскими титулами AKC по дрессировке.
И вот сразу после первого дня рождения Митоса я вдруг узнала, что мне нужна серьезная абдоминальная операция. Врачи обозначили все предельно ясно. По крайней мере, в течение шести недель после процедуры мне не разрешалось поднимать никаких тяжестей, включая упрямых бордер-колли весом в пятьдесят фунтов. Кроме того, мне предстояло воздерживаться от любых «физических нагрузок». Что поставило меня в затруднительное положение. Жизнь с бордер-колли – это одна сплошная физическая нагрузка: тренировки, пробежки и бесконечные игры в погоню за теннисным мячом. Я не хотела даже думать о том, какие еще «игры» придумает Митос, чтобы развлечь себя, пока выздоравливаю.
Моя мама не видела во всем этом большой проблемы. Озвучив свое решение переехать ко мне, чтобы заботиться после операции, она не понимала, почему она не может просто позаботиться и о Митосе тоже.
– Он всего лишь собака, дорогая, – сказала она по телефону. – Сколько от него может быть неприятностей?
Я нервно грызла ногти.
– Даже не знаю, мам. Он привык быть очень активным.
– Ну, я, конечно, смогу выгуливать его вокруг квартала несколько раз в день, – ответила мама. – Не волнуйся, дорогая. Все образуется. Вот увидишь.
У меня были на этот счет сомнения – особенно после того, как я увидела, как Митос подслушивает наш разговор с подозрительной собачьей ухмылкой на морде. Но у меня действительно не оставалось лучшего варианта, поэтому я согласилась.
Первые пару дней после операции Митос был слишком расстроен моей болью, чтобы отходить от меня. Но когда я стала выздоравливать, он принялся бегать по квартире и гоняться за своим хвостом. Я знала, что маме пора вывести своего «мохнатого внука», как она его называла, на их первую совместную прогулку. Я подробно продемонстрировала, как надевать на Митоса тренировочный ошейник и как поправлять поводок, если это необходимо, и отослала обоих с глубоким чувством опасения. Это чувство переросло в прямую уверенность, когда я услышала из-за закрытой двери резкое «Митос Барни!», сказанное точно таким же тоном, каким моя мама выкрикивала мое полное имя, когда я была маленькой и плохо себя вела. В ответ раздался короткий лай Митоса. Я решила подождать.
Они вернулись примерно через сорок минут, Митос рысцой вошел в дверь, его поводок волочился по полу. Он выглядел вполне довольным собой. У мамы вид был несколько менее довольный – она раскраснелась и плохо скрывала напряжение.
– Как все прошло? – спросила я.
Мама поджала губы.
– Зависит от того, как на это посмотреть, – сказала она. – Мы проделали весь путь вверх по дороге к загону вашего соседа. Мы обошли его дважды и вернулись.
– Ух ты. – Я была поражена. – Мама, это долгий путь. Ты уверена, что тебе стоило так далеко идти?
– Это была не моя идея, – сухо ответила мама. – Не успели мы сойти с парадного крыльца, как Митос вырвал поводок у меня из рук. – Она печально улыбнулась: – Каждый раз, когда я наклонялась, чтобы поднять поводок, он просто отскакивал немного вперед, вне пределов досягаемости. Сначала я ужасно волновалась, но он никогда не опережал меня больше чем на несколько футов. И он, казалось, знал, куда идет, поэтому я просто последовала за ним.
«О боже». Это был один из тех моментов, когда невозможно было не рассмеяться.
– А когда вы вернулись в дом?
– Я открыла входную дверь, и он сразу вошел. – Моя мама посмотрела на Митоса, который плюхнулся на пол у моего дивана, счастливо дыша. – Даже не знаю, злиться мне на него или удивляться.
– У меня часто возникает такое же чувство, – согласилась я, пряча улыбку. – В следующий раз тебе лучше покрепче ухватиться за поводок, прежде чем выходить на улицу.
– Хммм, – сказала моя мама и пошла приготовить нам всем что-нибудь на ужин.
К сожалению, на следующий день прогулка прошла далеко не так хорошо. Маме действительно удалось удержать Митоса на поводке, но это было, пожалуй, единственное, что пошло так, как нужно. В тот момент, когда мама и Митос вышли из дома, он превратился в дьявольского пса, который дергался, прыгал и кусал маму за лодыжки всякий раз, когда она пыталась заставить его подчиниться.
Так продолжалось больше недели. Каким-то великим чудом маме удалось избежать серьезных падений или других несчастных случаев, но я знала, что все это лишь вопрос времени. Я ужасно переживала и разрешила ей вносить в свои отношения с Митосом все более сильные физические коррективы, но ничего не помогало. Я уже была на грани того, чтобы предложить ей вообще прекратить попытки выгулять его.
И вот однажды днем мама вернулась домой с прогулки, сияя от счастья, а не от усталости.
– Ну! – сказала она. – Разве мы не провели время хорошо? Митос ни разу на меня не набросился!
Я хмуро посмотрела сначала на Митоса, потом на маму. Непохоже, чтобы инопланетяне пришли и завладели их телами, хотя никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
– И что же ты сделала? – осторожно спросила я.
– Я пела ему, – радостно сообщила мама. – Я начала со «Звезды и полосы навсегда»[4]. Митос бросил на меня странный взгляд, а затем пошел в ногу. Он не очень хорошо справился с вальсами, которые я пробовала, но с маршами у него, кажется, все в порядке. Джон Филип Соуза, Штраус… если там есть вдохновляющий ритм 4/4, ему это нравится.
Мама посмотрела на меня с тревогой:
– Как ты думаешь, ничего страшного, если я пою ему, не так ли, дорогая? Ты же не думаешь, что соседи решат, будто я сошла с ума?
Я покачала головой.
– Нет, мама, – сказала я. – Не думаю, что они решат, будто ты сошла с ума.
До конца моего выздоровления мама маршировала с Митосом по окрестностям, распевая во весь голос «Звезды и полосы навсегда». Она продемонстрировала мне их выход, как только я достаточно поправилась, чтобы выбраться из дома. Я была поражена. Что-то в звуке и регулярном ритме действительно привлекло внимание Митоса, заставило его сле