Посреди всего этого хаоса я заметила Румбо – он по-прежнему лежал на своей подстилке, вокруг которой была разбросана оберточная бумага. Это был первый раз, когда я обратила внимание на Румбо после того, как проснулась, и я решила сделать парню рождественский массаж. И кстати: не забыл ли кто-нибудь покормить его и выпустить на улицу тем утром? Я не помнила, чтобы видела его снаружи.
Я опустилась на колени и погладила пса по голове.
– Счастливого Рождества, Румбо! – сказала я.
Глаза и рот Румбо были открыты, длинный язык высунут, но сам он не двигался. Внезапно мне показалось, что он стал каким-то холодным. Заглянув в его неподвижные глаза, я поняла, что Румбо… мертв.
«Боже мой!» Мне захотелось написать кому-нибудь сообщение. Что, черт возьми, я должна была делать?
Я склонилась над собакой, загораживая ее от остальных, мой мозг перешел в режим паники. Стояло рождественское утро. Комната была полна детей, а под рождественской елкой лежала мертвая собака. Я дотронулась до лапы Румбо – да, она стала твердой, наступило трупное окоченение.
Внезапно я даже рассмеялась. Это был идеальный рождественский момент для МакКланаханов. Другие люди находят под рождественской елкой маленьких щенков, но здесь все произошло с точностью до наоборот. Пришлось соображать на ходу.
Я встала, небрежно отвела мужа в сторону и изложила суть дела. Новость быстро распространилась среди взрослых. Каждый по очереди посмотрел на рождественскую елку и увидел Румбо, «спящего» под ней.
Я уже достаточно оправилась от шока, чтобы обдумать детали: куда можно отвезти умершую собаку в Рождество? Что делать, когда ваш ветеринар живет в трех часах езды? Кому следует позвонить? И потом, как вынести мертвую собаку весом 120 фунтов из дома, полного детей? Если мы решим оставить его там, где он есть, то как скоро кто-нибудь из детей заметит, что Румбо не двигается, или подойдет, чтобы погладить его, как это сделала я?
Что ж, все оказалось на удивление просто. Каждая мама собрала свой выводок, чтобы пойти заняться чем-нибудь «захватывающим» подальше от гостиной, и четверо пап принялись за работу: подняли неуклюжего, окоченевшего пса, который все еще лежал на своей собачьей подстилке, и перенесли его в кузов дедушкиного пикапа. Кто-то прихватил одеяло и осторожно укрыл его.
И там, на свежем воздухе Род-Айленда, Румбо пролежал все Рождество.
Прошло некоторое время, прежде чем одному из детей пришло в голову поинтересоваться, где Румбо. Взрослые решили не сообщать никому печальную новость, пока не закончится Рождество. Мы просто отвечали: «Я не знаю», что вполне нормально, поскольку никто никогда не знает, где кого искать в этом доме.
Конечно, решение оставить Румбо на улице, в кузове пикапа, и именно на Рождество, далось нам нелегко, но мы сказали себе, что наши возможности ограничены. Мы были уверены, что Румбо – самая добрая и нежная собака во всем мире – уже присоединился к Санте на его санях, и вместе они заканчивают развозить оставшиеся рождественские подарки.
Клэр Филд
Капризуля, Капризуля, Капризуля
Исследования показывают, что четырнадцать из десяти человек любят шоколад.
«Он пъедпочитает «жев-тые»», – сказала мама, протягивая еще одну конфетку M&M нашей собачке Бруди – помеси кокер-спаниеля, французского бульдога и пикапу.
– Жев-тые? – переспросила я.
– Бруди не может правильно выговаривать звук «л».
– Хм?
Мама засмеялась:
– Когда я разговариваю с Бруди, я должна говорить на его языке.
– Значит, он не очень хорошо произносит свое «л»?
– Верно, – ответила мама. – А еще он не очень хорошо произносит звук «р».
Она бросила Брунди красную конфету M&M, но он оставил ее там, где она упала, на ворсистом ковре, при этом сразу же проглотил желтую, которую она кинула вслед.
– Видишь, что я имею в виду? Он пъедпочитает «жев-тые», не так ли?
Это было до того, как мы узнали, что шоколад вреден для собак. Поскольку Брунди претендовал на все, что ели мы сами, нам, естественно, приходилось делиться с ним своими конфетами.
В то время мы также считали, что собаки – дальтоники. Это сегодня мы знаем, что у них в сетчатке меньше колбочек, поэтому они видят только два основных цвета – синий и желтый.
– Могу я взять несколько M&M? – спросила я.
– Можно мне, – исправила мама.
– Окей, хорошо, – сказала я и села на диван рядом с ней. – Можно мне немного M&M?
Я протянула руку.
– Ты можешь взять те, которые он не подобрал. – Мама крепко прижала пакет к груди.
– Ты хочешь, чтобы я ползала по ковру и собирала конфеты?
– Кому-то же надо их собрать, – изрекла мама, – и это вполне можешь быть ты.
Все это время Бруди сидел у ее ног, виляя хвостом и извиваясь всем телом в предвкушении. Я опустилась на четвереньки.
– Давай, Бруди. Воспользуемся твоим носом, – сказала я.
Бруди в сомнении наклонил голову: «Нос? О чем ты говоришь?»
Издавая фыркающие звуки, я подползла к зеленому M&M.
– Вот так, видишь?
Он наклонил голову в другую сторону.
Я протянула ему зеленую конфету. Он взял ее в рот, немного покатал за щеками и выплюнул обратно.
Мама взвыла от восторга.
– Видишь, я же тебе говорила! Ему нравятся только те, что жев-тые!
Я села на пол. Интересно, почему Брунди поступил именно так? Но он ничего мне не ответил.
Джен Боно
Под столом
Собаке нужно больше ласки, чем еды. – Ну, почти!
Орео прокралась в дом, изо всех сил стараясь быть незаметной. Нелегкий подвиг для взрослого далматина. Кажется, у нее во рту была палка или какое-то другое сокровище. В тот вечер я была на кухне, готовила мясной соус для ужина, поэтому у меня не было времени, чтобы разглядывать ее. Территория вокруг нашего дома была покрыта лесом, и Орео часто приносила оттуда что-нибудь.
Я закончила с соусом, постирала кое-что и завершила еще несколько дел по дому, а вышла, чтобы привести девочек из школы.
– Где Орео? – спросила младшая Энди, когда мы вернулись. Орео всегда встречала всех с большим энтузиазмом – особенно девочек.
– Не знаю.
Я и правда не видела ее с тех пор, как впустила в дом после прогулки.
– Девочки, не хотите перекусить перед футбольной тренировкой?
Я взяла сыр и молоко из холодильника и начала открывать пачку крекеров. Орео все еще не было. Еда всегда была своего рода сигналом – как будто нашей исключительно общительной собаке нужны были дополнительные поводы, чтобы вертеться под ногами.
– Она точно явится, как только вы начнете есть, – сказала я.
Однако Энди закончила свой перекус, а Орео все еще не было. Энди вышла из кухни, чтобы поискать собаку, и вернулась через несколько минут.
– Я искала везде, даже в своей комнате, но ее нигде нет, – сообщила она.
Она взяла в руки банку, в которой хранились лакомства Орео.
– Орео, иди сюда! – позвала Энди, встряхивая банку и прислушиваясь. Тишина. Энди продолжила поиски. Через несколько минут она вбежала на кухню.
– Орео под обеденным столом. Она не хочет выходить, и она зарычала на меня!
Эта собака была частью нашей семьи дольше, чем Энди, которой сейчас шесть. Орео пожирала обувь, отгрызала головы маленьким человечкам из «Fisher-Price» и разрывала мягкие игрушки на кусочки, но она никогда не рычала.
Когда девочки были совсем маленькими, они дергали ее за хвост, сидели на ней, как на пони, даже брали еду у нее изо рта. Но Орео ни разу не зарычала.
Мы все отправились в столовую.
– Держитесь подальше, – предупредила я девочек. – Не подходите слишком близко, пока я не пойму, что происходит.
Орео свернулась калачиком под столом. Ее голова была поднята, глаза смотрели настороженно. Когда я наклонилась, чтобы подойти ближе, она зарычала. Это было тихое, нежное рычание, но все же определенно рычание.
– Давайте оставим ее на некоторое время в покое, – предложила я, провожая девочек обратно на кухню. Будет лучше, если они начнут делать домашнее задание, прежде чем поедут на тренировку.
– Увидимся в 17.30. Сегодня моя очередь вас забирать, – напомнила я им, когда со двора раздался сигнал машины.
Как только девочки ушли, я вернулась в столовую и присела на корточки прямо в дверном проеме. Я прекрасно видела Орео. Она казалась более спокойной, но почему-то облизывала свои передние лапы. Уж не ранена ли она? Это могло стать причиной ее рычания.
Я встала и двинулась к ней. И тут же услышала это снова – мягкое, нежное рычание. Казалось, она говорила: «Я тебя не укушу. Просто даю тебе понять, что не хочу, чтобы ты подходила ближе».
Я отступила и оставила ее вылизывать лапы. Накрыла на стол к ужину, налила в кастрюлю воды, чтобы сварить спагетти, когда вернусь домой.
Вечером в доме было до жути тихо. Никакого лая, тявканья, прыжков и прочих проявлений собачьей радости.
– Орео все еще сидит под обеденным столом и не выходит, – крикнула Энди.
Я достала миску Орео и насыпала в нее собачий корм. Она не сдвинулась с места. Держа в руке миску с едой, я попыталась уговорить ее выйти. Она зарычала. Теперь это рычание означало что-то вроде: «Я не хочу продолжать рычать на тебя, поэтому, пожалуйста, оставь меня в покое».
Это была не наша собака. Я отправила девочек наверх поиграть, а сама вернулась в столовую с куском гамбургера, оставшимся со вчерашнего ужина. Я включила свет, чтобы лучше видеть. Орео все еще облизывалась. При свете лампы я различила, что она облизывает камень или что-то подобное, а не свои лапы.
Я протянула гамбургер. Соблазн был слишком велик. Орео прервала свое занятие, осторожно взяла неизвестный предмет в рот и медленно встала. Котлета болталась у нее перед носом, я подвела ее к тарелке и бросила туда гамбургер. Затем отодвинулась, чтобы освободить ей место.