Прежде чем подойти к своему крыльцу, я всегда мысленно готовилась и настраивалась, задаваясь вопросом: как меня встретит сегодня мама? В каком состоянии она будет? И в какой степени опьянения я увижу ее на этот раз? Степень маминого опьянения я определяла по тому, в чем она была – в очках или в линзах. Если в линзах, значит, руки ее не сильно дрожали, и у нее хватило сил привести себя более-менее в опрятный вид, значит, она была трезва. Если же мама была в очках, то это говорило о том, что она уже успела превысить дневную норму алкоголя.
В любое время года – шел дождь, снег или светило солнце – мне всегда нужна была минута, прежде чем переступить порог собственного дома. Открыв дверь, я сразу звала маму или любого, кто был дома. Если откликалась мама, у меня все сжималось внутри – я готовилась к трудному дню, потому что поведение пьяной матери могло оказаться непредсказуемым.
Когда она была трезва (и это значит, она была в линзах), увидев меня, она спрашивала:
– Как прошел день? Отвести тебя в библиотеку?
Книги были моим единственным спасением. Читая, я погружалась в мир вымышленных героев, прячась от своей собственной безрадужной реальности. На страницах книг, которые выбирала я, все были счастливы, персонажи жили интересно, путешествовали по разным странам и даже за пределами нашего мира и за пределами нашего скучного городка в Монтане. В книгах, которые выбирала я, никому не приходилось сталкиваться каждый день с матерью-алкоголичкой, зависимой от своей ежедневной порции спиртного.
Если мать напивалась, то в библиотеку она меня не отводила, даже если накануне обещала это. Она сидела, как правило, перед окном, нацепив на нос очки, и смотрела с унылым видом на пустую дорогу. На лице ее были печаль и разочарование. Я никогда не могла понять – почему она была несчастна. Что ее не устраивало? Семья, муж и дети не приносили ей радости. Что было не так? Когда я видела ее такой, то чувствовала тревогу, вину и стыд. А иногда я вообще ничего не чувствовала. Когда она была такой, я не была уверена в том, что день пройдет гладко: на всякий случай я проверяла, не оставлены ли включенными в кухне духовка или все конфорки на плите. Мать всегда могла учудить что-нибудь новенькое! Она словно не видела никого и ничего вокруг – и даже очки ей не помогали, весь мир, окружавший ее, она воспринимала нечетко.
– Привет, – говорила она равнодушно, даже не взглянув на меня.
Она не спрашивала, как прошел день, и не предлагала накормить меня обедом. Какая уж тут библиотека! Я наскоро что-нибудь ела всухомятку и уходила в свою комнату, где могла взять книгу и погрузиться в свой мир, только бы не находиться в реальной действительности.
Однажды, когда мы с моей младшей сестрой остались дома одни (отец был в отъезде), и присматривала за нами только мама, мне довелось узнать, насколько ненадежна ее забота. Мать вернулась домой очень поздно, почти за полночь, и когда появилась в дверях, я сначала ничего плохого не заподозрила, поскольку она была не в очках. Но вскоре я поняла, что она пьяна: лицо ее было в слезах, она еле держалась на ногах и даже не смогла пройти дальше порога, села тут же возле входной двери и была настолько не в себе, что не могла говорить.
– Мам, мам, что случилось?! – испуганно воскликнула я. В таком состоянии я ее никогда не видела.
Моя младшая сестренка тоже разволновалась и начала плакать.
Мы совершенно не понимали, что делать – мать вскоре отключилась совсем, и мы с сестрой еще больше запаниковали.
Я попыталась сварить кофе (где-то я слышала, что кофе может подействовать на людей отрезвляюще), но я никогда его не варила и потому не справилась – только пролила все на плиту, да еще сама обожглась.
В отчаянии я стала звонить другу нашей семьи, который жил по соседству (с его двумя дочерьми, нашими одногодками, мы дружили).
– Я не знаю, что делать! – плача, кричала я в трубку. – Я пыталась сварить кофе. Но у меня ничего не получилось!
Выслушав меня, друг семьи тут же примчался к нам и кое-как помог справиться с этой ситуацией. Позже я узнала, что он и сам был напуган и встревожен не меньше нас (главным образом он переживал за нас с сестренкой, представляя, какой стресс мы испытали, оказавшись один на один с матерью, которая была в полной отключке).
Тот случай стал переломным для меня, я словно повзрослела за один вечер. Я перестала доверять матери и полагаться на нее. Я взяла свою жизнь под собственный контроль, окончательно закрывшись от матери и перестав ждать от нее проявления заботы, любви и нежности. Может, я и не пряталась от нее все свое детство, но мне часто казалось, будто нахожусь одна-одинешенька в полной темноте.
Оглядываясь назад, я не могу вспомнить, с какого возраста я начала замечать, что с матерью творится что-то неладное. Помню лишь как вспышки некоторые яркие события из детства: как впервые обнаружила несколько бутылок алкоголя, спрятанных в нашей с сестрой комнате, в ящике с мягкими игрушками. Может, мне было тогда четырнадцать? Обнаружив эти бутылки, я молила лишь об одном, чтобы сестра о них никогда не узнала.
Так же я точно не скажу, сколько мне было, когда мать, совершенно пьяная, приехала за мной на машине в школу, чтобы забрать меня после тренировки. Она была настолько не в себе, что не понимала, куда едет – ее занесло в какую-то неизвестную местность, причем мы чудом не попали в аварию, так как автомобиль мотало по дороге от обочины к обочине, и я уже успела проститься с жизнью. В тот день отец объездил всю округу, разыскивая нас.
Не помню точно, сколько мне было лет, когда у нас с ней случился конфликт из-за моей успеваемости в колледже. Какими только словами она меня не обзывала! А под конец заявила, что я ее страшно разочаровала и она не чувствует со мной никакой родственной связи.
Почему я так плохо помню себя в эти моменты? Потому что я словно проваливалась в темноту, переставая понимать, кто я, где я, зачем живу и есть ли смысл в том, чтобы сопротивляться происходящему. Я была словно маленькая девочка, спрятавшаяся в темноте под столом от страшного монстра, который пришел ее убить.
Ситуация с матерью предельно обострилась, когда я стала учиться в колледже. Даже сейчас я не совсем понимаю, что случилось. Я в то время сознательно не желала разбираться в этом. Помню, с матерью произошел очередной несчастный случай: она разбила нашу новую, недавно купленную машину. Я не желала знать, что послужило причиной этого события, – меня даже мало волновало, что мать после аварии попала в реанимацию. Я так устала от всего, что мне не было жаль ни ее, ни машины.
Это произошло в разгар лета, меня не было в городе – я работала в соседнем городке и тяжело переживала расставание с моим парнем, моей первой любовью. Это событие растревожило меня больше всего остального! Моя личная драма воспринималось мной на фоне наших семейных неурядиц как настоящая трагедия.
Позже, когда мать поправилась и ее перевели в реабилитационный стационар для людей с зависимостями, я не стремилась навещать ее. Мне было тяжело. И я даже не хотела разговаривать с ней по телефону.
Отец очень огорчался из-за этого. Всегда, когда говорил с матерью по телефону, он звал меня к трубке.
– Хочешь сказать пару слов маме? – спрашивал он. – Расскажи ей о себе.
Но я не хотела делиться с ней своими переживаниями и болью и тем более не хотела интересоваться ее самочувствием. Мне нужно было самой восстановить свое душевное здоровье.
Я стала посещать психотерапевта. И это мне очень помогло.
– Ты сильная, – сказала мне мой психотерапевт на первой же сессии, чем подбодрила меня. – Ты справишься.
Эту женщину я обожала! Она мне очень помогла. Ее кабинет казался мне убежищем – в кои-то веки я нашла место, в котором чувствовала себя в безопасности и где меня слушали и понимали.
У моего врача тоже был непростой жизненный опыт – ее сын ранее страдал от алкоголизма, а потом был осужден за нападение при отягчающих обстоятельствах – так что она знала, как тяжело мне было.
– Стань матерью своему внутреннему ребенку, – говорила мне психотерапевт. – Полюби его, дай ему заботу и тепло, которых ты не получила. Ты можешь сделать это сама для себя – у тебя достаточно сил, просто поговори с той маленькой девочкой, которая всегда живет в тебе. Вымани ее из темноты, из-под стола, под которым она прячется, – вымани на свет и покажи, что жизнь может быть прекрасна.
Конечно, я могла бы посмеяться над ее советами. Но ее слова попали мне в сердце. Зерно мудрости стало прорастать во мне – и я подумала: если никто не позаботится о той маленькой девочке, что напугана и прячется в темноте под столом, то она никогда не увидит света. Мне нужно это сделать, пока она не погибла совсем!
– У тебя впереди большая жизнь, – говорила психотерапевт. – Подумай о своем будущем.
Благодаря терапии я стала больше интересоваться психологией и зависимостями и глубже заглянула в себя. Я даже выучилась на психотерапевта, и это помогло мне со временем лучше понять маму и докопаться до причин ее состояния. И в конце концов я поняла любая зависимость – это серьезный кризис психического здоровья, а не слабость. Это тяжелое бремя, а не попытка уйти от проблем.
В течение многих лет я изучала тему зависимостей и разбалансированного эмоционального состояния и узнала об этом все, что мне было доступно. Я стала лучше понимать, что́ депрессия и тревога могут сделать с мозгом, если не контролировать эмоциональное состояние.
Со временем я поняла, что очень трудно убедить сердце в том, что зависимость – это не вина человека, а его беда. И чтобы справиться с этой бедой, нужна большая работа по перенастройке собственного мозга. Нужно учиться воспринимать жизнь по-другому, нужно перестать фиксировать взгляд на негативе и отрицательных эмоциях – на чувствах вины, тревоги, страха, зависти и гнева. Я поняла, что, если позволять себе жить в низких вибрациях разрушительных эмоций, то ты никогда не поднимешься к свету, не увидишь солнца, а значит, и не познаешь радости.