1 мая 1998 года мне позвонили и сообщили, что мой средний сын, Роберт, тяжело пострадал в автомобильной аварии, когда они с друзьями ехали в кино. За рулем находился один из приятелей Роберта, и приятель этот был пьян. Я не знаю, почему сын допустил, чтобы машину вел пьяный друг. Сам Роберт был единственным трезвым человеком в той компании. Но мне уже никогда не узнать, что там произошло…
Когда я добралась до больницы, врачи сообщили, что травмы сына несовместимы с жизнью и он впал в кому. Нам всем – мне с мужем и нашим другим детям – оставалось только проститься с Бобби, и потом его отключили от аппарата жизнеобеспечения…
Когда мой сын испустил последний вздох, я почувствовала себя убитой и опустошенной. Но я знала, что до того, как поеду домой, я должна сделать еще одно важное дело – повидаться с Джейсоном (тем самым парнем, который сидел за рулем машины).
Я не испытывала к нему ни злости, ни обиды – я знала, что он совершил тяжелейшую ошибку. Но я чувствовала, что мне нужно с ним поговорить.
Когда мы приехали к нему в больницу (он был в реанимации, в тяжелом состоянии, но в другой клинике), медсестра согласилась впустить меня к нему, потому что я объяснила, что произошло и зачем я хочу его увидеть.
Пододвинув стул к его кровати и сев ближе, я прикоснулась к его руке.
– Джейсон, я мама Бобби, – сказала я. – Я хочу, чтобы ты знал, что я прощаю тебя. Я знаю, что потерю нашу ничем не восполнить. Но мне нужно, чтобы ты знал, что я не злюсь на тебя. Я очень сожалею, что все это случилось с тобой и… с моим сыном. Пообещай, пожалуйста, что смерть Бобби была не напрасной и ты больше никогда не будешь совершать таких необдуманных поступков. Пообещай, что будешь серьезно относиться к своей жизни и жизням других людей. И не будешь так безрассудно расстрачивать ценные мгновения отпущенного тебе времени.
Джейсон взглянул на меня – и слезы потекли по его щекам. Я обняла его и чувствовала себя так, будто обнимаю своего ребенка.
Спустя несколько месяцев было назначено слушание по делу Джейсона, и я совершила еще одну поездку в Колорадо, чтобы присутствовать на заседании. Джейсон стоял в коридоре, когда я подошла к дверям суда. Мы взглянули друг на друга и обнялись. Я сделала свое заявление от лица жертвы и умоляла судью не приговаривать Джейсона к тюремному заключению. Я просила определить его на общественные работы, чтобы он мог рассказать другим людям о том, каково это – очнуться и понять, что твой друг погиб из-за твоего необдуманного поступка. Но мои просьбы не помогли Джейсону: его все-таки приговорили к тюремному заключению.
Таким образом навсегда изменилась жизнь не только нашей семьи, но и жизнь Джейсона… Такова была плата за легкомыслие.
Некоторые люди говорили, что никогда не смогли бы сделать то, что сделала я, и что приятель моего сына, из-за которого Бобби умер, не заслуживал прощения. Но я на это отвечала: «Вряд ли Джейсон сознательно хотел убить Бобби. Когда он сел пьяным за руль, он просто не думал, к чему это приведет. Все, кто был в этой машине тогда, – все они зеленые мальчишки, они просто хотели повеселиться… Никто никого не хотел убивать преднамеренно. Глупость и легкомыслие – вот в чем была их основная вина».
Мы все когда-то были молодыми и глупыми. Мы все постигаем трудные уроки, совершая ошибки. Кто-то совершает страшные ошибки и расплачивается за них собственной жизнью или тюрьмой.
В прошлом я тоже делала глупости. И тоже выпивала. И даже садилась за руль, как Джейсон, подвергая опасности других и себя, и даже не осознавала возможных последствий. Но трагедия с моим сыном еще раз показала мне, как важно не садиться пьяным за руль.
Я не поддерживала и не поддерживаю связь с Джейсоном, потому что горе после потери сына было очень велико, и я тяжело с ним справлялась и до сих пор переживаю утрату. Но я очень надеюсь, что Джейсон усвоил тот жестокий урок и, когда вышел на свободу, смог поделиться собственным опытом с другими.
Мое путешествие к прощению
Когда вы испытываете неприязнь к другому человеку, вы эмоционально связаны с ним. И эта связь – прочнее стали.
Когда мне было двенадцать, отец ударил меня по лицу и сломал нос. Это был не первый случай, когда он меня бил, но по лицу ударил впервые. Раньше же в основном использовал розги.
Я выросла на Юге Америки, и здесь царила суровая дисциплина. У нас было принято говорить: «Пожалеешь розог для ребенка – испортишь его». И отец это правило воспринимал всерьез.
Тот удар по лицу был первым и единственным в моей жизни и сильно повлиял на меня. Но в память о себе отец оставил не только этот «подарок». Помимо физических оскорблений он не скупился и на словесные. Он был человеком строгим и очень критичным – все его замечания глубоко врезались мне в сердце и оставили серьезные травмы. А похвалы и комплименты отец раздавал редко, но даже его похвалы звучали сомнительно.
Когда я делала что-то хорошее, у отца обычно возникал вопрос: почему же я не сделала это лучше. Кто-то, может, решит, что он так мотивировал меня к раскрытию моего потенциала. Но я в этом сомневаюсь. На самом деле, чем взрослее я становилась, тем больше убеждалась, что способы, которыми действовал отец, ошибочны и опасны.
В результате я не только выросла неуверенной в себе из-за своего сломанного носа, но мне не хватало и общей уверенности. Я не верила в то, что могу чего-то достичь, и не думала, что вообще в чем-то хороша. Несмотря на то, что в подростковом возрасте я была в основном отличницей и три года подряд представляла школу на окружном конкурсе по орфографии, позже, в старших классах, я бросила учебу и устроилась работать на фабрику.
По мере того как я становилась старше, моя самооценка возрастала. Я увлеклась фотографией, сдала экзамены на аттестат зрелости и решила поступить в колледж, оставив фабрику. Отец чуть ли не в глаза мне смеялся, обесценивая мои долгоиграющие планы.
Мои родители были немолоды, когда я родилась. Я была третьим, не запланированным ребенком, появившимся на свет через двадцать лет после моего среднего брата. Отцу в конце Великой депрессии было всего девятнадцать, и на его долю, без сомнения, выпала трудная жизнь. Он много и тяжело работал и, в сущности, остался безграмотным. И, думаю, со времен юности в нем на всю жизнь закрепилось представление о том, что высшее образование – это что-то недосягаемое и недоступное. Даже для его умной юной дочери. Отец умер за месяц до того, как я начала учиться в колледже. И так и не узнал, что в итоге я получила диплом бакалавра и сделала успешную карьеру в местной газете.
Став взрослой, я исправила свой нос, прооперировав у пластического хирурга. Но внутреннюю травму устранить оказалось гораздо сложнее. В какой-то момент я подумала, что справлюсь самостоятельно, без помощи специалистов, но переоценила себя. И, в конце концов, нашла профессионального психотерапевта, потому что чувствовала, что обиды на отца так глубоко спрятаны во мне, что самостоятельно мне их не достать.
Я думала, что многое простила и осознала, однако выяснилось, что я все еще очень крепко держалась за свое негодование. Призраки моего детства продолжали преследовать меня. И мне очень хотелось исцелиться. Я чувствовала, что заслуживаю исцеления.
У писательницы Кэтрин Пондер я вычитала, что прощение и обида тесно связаны друг с другом, и невозможно по-настоящему простить, если внутри ты до сих пор обижаешься.
На одном из последних сеансов терапевт задал мне несколько вопросов: что такое прощение? чего мне не хватает для прощения? как выглядит прощение? и с чем его можно сравнить?
Я попыталась ответить. Но, если честно, потерпела неудачу. Единственное, что я поняла, пока ломала голову над ответами, – это то, что до тех пор, пока продолжаю злиться на отца, я все еще остаюсь маленькой девочкой, которую он способен обидеть или ударить. Я все еще остаюсь жертвой.
Когда я это поняла, я поняла и другое. А именно: то, что хочу чувствовать себя сильной, уверенной в себе, в своих талантах, в своем будущем и в том, что способна получить все, что пожелаю. Но это будет мне доступно лишь тогда, кода я освобожусь от заученной роли жертвы, когда поверю в себя, а не в слова отца о том, что я ни на что не способна.
Я поняла, как это сделать. Единственный способ отпустить боль – это сосредоточиться на своих целях и двигаться к ним. Это не означает, что в один день я забуду обиды. И это не означает, что я начну оправдывать жестокость отца. Нет, это означает, что я направляю свои мысли в будущее – к своим целям. И вместо того чтобы оставаться жертвой, ежедневно взращиваю свою силу и веру в себя.
Став взрослой, я иногда думаю о той маленькой девочке, которой была раньше; мне хочется обнять ее и подбодрить. Иногда это заставляет меня думать о моем отце, как о маленьком мальчике и молодом человеке, у которого было мало возможностей и который мог выжить только благодаря тяжелому труду. И я хочу обнять и этого маленького мальчика и подбодрить его.
Я рассказала психотерапевту, как для меня выглядит прощение. Но как я могу быть уверена, что я действительно уже простила? Прощение – это путешествие для меня, это то, что произойдет со временем.
Для некоторых из нас требуется чуть больше времени… Но все начинается с желания отпустить обиды и быть свободным. И однажды это произойдет. Причем тогда, когда мы будем думать о чем-то совершенно другом. Просто в какой-то чудесный момент мы обнаружим, что уже добрались до места назначения.
Аллигаторов не кормить
Счастливый человек – это не тот, у кого обстоятельства сложились определенным образом, а тот, кто определенным образом к ним относится.