Эта история началась давно, мне тогда было всего тридцать восемь лет. Без всяких видимых причин я вдруг стала страдать от одышки и слабости, температура поднималась и держалась несколько дней кряду. Я была уверена, что это просто простуда, которую я, как обычно, переношу на ногах, однако мой муж, увидев, с каким трудом я преодолеваю ступеньки, настоял на обследовании.
Врач взял у меня несколько анализов крови, а затем позвонил и пригласил на личную встречу. Мне не слишком хотелось тратить время на бесполезные разговоры, но, поскольку симптомы все никак не исчезали, я все же согласилась.
– Вам нужно обратиться к нефрологу, так как у вас нарушена функция почек, – сказал доктор.
Я понятия не имела, кто такой нефролог. У меня было трое маленьких детей, большой дом с пятью спальнями, несколько домашних питомцев и занятой муж, поэтому медицинская помощь, не подразумевающая услуги ветеринара или педиатра, в моей вселенной просто отсутствовала.
– Хорошо, – неохотно пообещала я, – я запишусь на прием… скоро.
– Нет, вы не понимаете, – ответил врач, – вам нужно идти прямо сейчас. Я уже договорился, доктор знает, что вы подойдете. Он вас ждет.
Нефролог сразу перешел к делу:
– Ваши почки функционируют лишь на три процента. Вам нужно начинать диализ, и, по правде говоря, делать это надо срочно. Нужно заполнить кое-какие бумаги и приехать завтра к девяти утра, чтобы немедленно начать лечение.
– Это невозможно, доктор. Я не могу этого сделать, у меня ведь трое…, – пролепетала было я, но он оборвал меня на полуслове:
– Похоже, вы не понимаете. Вам понадобится диализ три раза в неделю. Каждый сеанс занимает около четырех часов. Он будет очищать вашу кровь, чтобы вы могли жить. Без него вы умрете.
В эту секунду моя жизнь изменилась навсегда. Разумеется, я слышала, что так бывает, но до сих пор это казалось мне полнейшей абстракцией. Кое-как справившись с головокружением, я стала слушать врача. Усваивала. Плакала. Потом плакала еще и еще.
И вот, после пяти долгих лет на диализе, устройство, которое я носила с собой 24/7, принялось жужжать. Это означало, что для меня появилась донорская почка.
Пересадка прошла успешно, и я обрела новую жизнь. Это было сладкое, но одновременно и горькое время. Я находилась в своей больничной палате вместе с детьми и мужем, и все они невероятно поддерживали меня. И в то же самое время где-то была другая семья, которая оплакивала своего отца, мужа, брата, сына и друга, планируя его похороны. Человек, чью почку мне пересадили, был учителем музыки, он погиб в автомобильной катастрофе.
Я относилась к своей новой почке как к невероятному и щедрому подарку, но в 2006 году она перестала функционировать. Пытаясь сохранить ее, я провела два долгих месяца в больнице, однако это не помогло. Меня вновь вернули на диализ, чтобы я могла дождаться другого донора.
Тогда мой младший сын, которому на тот момент было 23 года, настоял на том, чтобы пожертвовать мне одну из своих почек. 14 мая 2007 года нас обоих отвели в операционную, а спустя несколько часов я очнулась от наркоза и услышала, как хирург произнес: «Ваш сын в порядке».
Не уверена, что «благодарность» – это максимально исчерпывающее и точное слово для того чувства, что живет в моем сердце. Каждый божий день я бесконечно благодарю обоих моих доноров. Одного из них, к сожалению, уже нет в живых, но другой – здесь, и я могу любить его до конца своих дней, наполненных счастьем и здоровьем.
Андреа МалленмайстерИ мы улыбались восходящему солнцу
Вы никогда не узнаете, насколько вы сильны, до тех пор, пока у вас не останется другого выбора, кроме как быть сильным.
Мой муж подвез меня к кувезу [20], и сквозь его прозрачные пластиковые стенки я вгляделась в самого крохотного ребенка из всех, кого когда-либо видела в своей жизни. Наш малыш, которому мы еще даже не дали имени, весил около 500 граммов. Его крошечные конечности, напоминающие тонкие веточки, были увиты проводами и трубками. Я не могла разглядеть его лица и видела лишь кровь, пульсирующую под прозрачной кожей.
Внезапно один из приборов издал пронзительный звук, и я подпрыгнула от неожиданности. Прибежала медсестра, отрегулировала аппарат искусственной вентиляции легких и сообщила, что сегодня, впервые после рождения нашего мальчика, мы сможем прикоснуться к нему. Я представила, как качаю и нежно похлопываю своего крошечного малыша, и уже протянула к нему руку, но медсестра перехватила ее. «У него очень тонкая кожа, – сказала она. – Осторожно прикоснитесь к нему одним пальцем. Не делайте резких движений. И никаких похлопываний!»
Никогда бы не подумала, что буду бояться прикоснуться к своему сыну из страха повредить его кожу! Я заплакала. Кажется, я впервые начала осознавать масштаб катастрофы.
Строчки из моей любимой песни Боба Марли «Три маленькие птички» упрямо стучали в моем воспаленном сознании. Да, я «встану этим утром», но не уверена, что смогу «улыбнуться восходящему солнцу» [21]. Он пел: «Ни о чем не беспокойтесь», но мы беспокоились. Он уверял, что «все будет хорошо!», но мы не верили.
В тот же день в палату пришел неонатолог. Его движения были уверенными и нежными. Закончив осмотр, он отвел нас в сторону и обратил наше внимание на крохотные ножки нашего сына. Господи, все это время я была так обеспокоена трубками, приборами и цифрами, но ни разу не посмотрела вниз!
Врач взял мою руку и осторожно положил ее на ножку малыша. И сказал: «У вашего сына пять крошечных пальчиков на каждой идеально сформированной ступне. Он борется. А вам нужно молиться, чтобы эти пальчики продолжали оставаться такими же розовыми. Считайте это вашей духовной задачей».
Признаться, я была ошарашена. Не думала, что врачам можно говорить о молитвах. Мы с мужем не были религиозными людьми, поэтому не знали наверняка, как стоит интерпретировать его слова.
– Что вы имеете в виду?
– Я объясню, – откликнулся он. – «Маленькие духовные задачи» позволят вам максимально сосредоточить внимание. Каждый день я буду давать вам новую, и вы сможете сфокусироваться на них, вместо того чтобы быть поглощенными пустыми размышлениями на тему «А что, если?…»
Потянулись недели ожидания. В некоторые дни «духовная задача» бывала радостной: «Сегодня наш малыш впервые откроет глаза». В другие – по-настоящему страшной: «Сегодня ему не понадобится операция на сердце». Мы послушно пытались сосредоточиться на позитивных изменениях: успешное кормление, уход от дополнительного кислорода, набор веса и, наконец, первая улыбка нашего сына.
В особенно тяжелые дни я старалась помнить о следующем:
• Я могу быть благодарной за все, что у меня есть, но при этом испытывать страх за будущее.
• Я могу любить своего ребенка, несмотря на неблагоприятные прогнозы.
• Я могу испытывать благодарность даже в такие моменты, когда кажется, что для нее совсем нет причин.
За долгих девяносто три дня, которые наш новорожденный сын провел в больнице, я многому научилась. Я поняла, что в любой ситуации можно найти проблеск надежды и он тем ярче, чем сложнее его обнаружить.
Мы с мужем полностью полагались друг на друга и на нашу систему поддержки. Каждый из нас был опорой для другого. Мы доверяли нашим ангелам-хранителям. И в конце концов мы ведь сделали это – смогли сохранить надежду. И да, теперь «мы улыбались восходящему солнцу».
Дэвид А. ГрантСлучайная встреча
Прощение означает не забвение прошлого, а расширение горизонтов будущего.
Я всегда любил кататься на велосипеде. В день, когда все произошло, я спокойно ехал по дорожке в центральной части Новой Англии и любовался пейзажем. Это был обычный вечер поздней осени – один из тех, что мог бы вдохновить Роберта Фроста на написание стихов. И я как раз находился в нескольких милях от места рождения поэта. Какое совпадение.
Хотя нет, забудьте. Разумеется, то столкновение было чистой случайностью. Никто не мог предположить, что я завершу этот день поездкой на машине «скорой помощи» из одного штата в другой, до ближайшего травматологического центра.
Водитель, сбивший меня, был совсем юным. Он ехал со скоростью 60 км/ч, однако после удара лобовое стекло его автомобиля целиком оказалось на пассажирском сиденье. К счастью, этот мальчик путешествовал один.
Мне повезло гораздо меньше: сломанные кости, порванные сухожилия и синяки с ног до головы. В течение следующих нескольких дней жена вытаскивала осколки стекла из моей головы.
Но самым неприятным из всего этого списка было травматическое повреждение мозга. Врачи прямо говорили, что моя жизнь никогда не будет прежней. Если быть более точным, они определяли меня как человека «с постоянной инвалидностью».
С того рокового дня прошло шесть лет. Это были самые тяжелые, прекрасные и непредсказуемые годы в моей жизни. В положенное время мои синяки пожелтели, а затем и вовсе исчезли. Кости срослись. Но я так и не стал собой в прежнем понимании этого слова. Достаточно сказать, что теперь я с трудом ориентировался в днях недели и временах года, а о чтении книг не могло быть и речи.
Я далек от того, чтобы испытывать злость по отношению к молодому человеку, сбившему меня. Что дала бы мне эта обида, кроме того, что мешала бы мне жить дальше? У каждого из нас своя история. Подножки, которые ставит нам судьба, есть не что иное, как часть нашего человеческого опыта. Я видел, как близкие друзья теряли своих родителей. И даже детей. Я знаю людей, которые борются со смертельными болезнями. Ну а я стал одним из тех, кто попал под машину в самом расцвете сил. Вопрос заключается вовсе не в этом, а в том, что делать дальше. Позволю ли я трудностям, какими бы болезненными они ни были, потянуть меня на дно?