Я навещаю свою маму в больнице, где она восстанавливается после пневмонии и других осложнений, вызванных операцией по тройному шунтированию. Мама жалуется на больничную еду – моему отцу, брату, мне и даже моему парню, с которым мы только что вернулись в Хьюстон. Праздники мы провели в Огайо, в доме его родителей. Следующей осенью я планирую поступать в местный юридический университет.
Если мама жалуется, рассуждаю я, значит, ей определенно становится лучше. Однако, к моему огромному удивлению, брат, улучив минутку, предлагает мне серьезный разговор. Мы выходим на лестничную площадку, где ни мама, ни папа уже не могут слышать нас. Я начинаю готовиться к худшему.
– Ты не можешь поехать учиться в Огайо, – говорит брат. – У отца рак.
Мой отец, который за тридцать лет работы директором в государственной школе не пропустил ни одного дня по причине недомогания, болен раком. «Маме пока нельзя об этом знать», – предупреждает брат.
Мы возвращаемся в палату с чересчур спокойными лицами.
– Что случилось? – немедленно спрашивает мама.
Я пытаюсь сменить тему.
Мой отец – само спокойствие. Недавно его даже показывали по телевизору: после стрельбы в колледже он успокаивал учеников, сбившихся в столовой. Отец ходит в церковь и преподает в воскресной школе; помогает студентам из неблагополучных семей. Он – моя опора. Первый человек, которому я позвонила, когда переехала в Хьюстон и чувствовала себя потерянной в огромном чужом городе. У него не может быть рака. Только не у моего папы.
Папа планирует выйти на пенсию и купить новенький «дом на колесах». Он собирается наслаждаться своим золотым возрастом, путешествуя по стране с мамой, когда она полностью поправится. Но теперь у него рак.
В конце концов мама все же узнала о диагнозе отца. И стала поправляться гораздо быстрее. У нее как будто появилась цель. Теперь она питалась правильно, занималась спортом и лечила свое сердце, чтобы иметь возможность заботиться о папе.
Ни она, ни отец не хотели даже слышать о том, чтобы я осталась в Хьюстоне и упустила возможность учиться. Мы договорились, что я побуду дома на время папиной операции по удалению опухоли из толстой кишки, но после этого отправлюсь в Огайо.
Учиться на юридическом факультете в возрасте 38 лет нелегко – даже для меня, получавшей в магистратуре высшие оценки. Это непросто и в самой благоприятной обстановке. Но добавьте сюда новый город, парня, дети которого приезжают на выходные, а также двух собак и двух кошек. И очень маленький дом.
В первый год я едва дотягиваю до среднего балла и теряю стипендию. Но затем начинаю понемногу восстанавливаться: прохожу стажировку, затем устраиваюсь на работу. Перехожу на вечерние занятия, мои оценки улучшаются. Все это время я отслеживаю папины успехи: его рак находится в стадии ремиссии.
Мне оставалось закончить только один семестр, когда дети моего парня, ранее навещавшие нас лишь в конце недели, переезжают к нам окончательно. Их мать исчезает, и возникает необходимость в срочной опеке. Адаптация проходит не слишком гладко: дом становится еще меньше, а я прощаюсь с ролью «крутой папиной подружки», что водила их по магазинам и покупала мороженое. Теперь я – дама, которая просит играть потише, потому что ей нужно заниматься.
Одновременно возвращается болезнь отца. Четвертая стадия. Врачи дают ему максимум полтора года. Но я узнаю об этом последней.
На Рождество мы приехали в Хьюстон, чтобы сообщить родителям о нашей помолвке. За десять дней каникул никто и словом не обмолвился о печальном прогнозе. И лишь по пути в аэропорт папа будничным тоном сообщает мне новость.
– Почему ты не сказал мне раньше?! – кричу я.
– Не хотел, чтобы ты снова испортила переживаниями свои оценки, – отвечает папа. Он по-прежнему полон решимости победить болезнь.
Последний семестр дается тяжело, но я справляюсь. В мае родители приезжают ко мне в Огайо на выпускной. Я в шоке: мой прежде тучный отец невероятно исхудал. Его брюки натянуты до самой талии. Похудевший на двадцать килограммов, он выглядит лет на тридцать старше своего возраста. Когда мы остаемся одни, я спрашиваю, как он себя чувствует. «Ну же, плакса! Я еще не умер!»
Они возвращаются в Хьюстон, а я сосредотачиваюсь на сдаче квалификационного экзамена по адвокатуре [28]. Экзамен длится три дня, он ужасен и изнурителен. Я жду результатов еще четыре месяца и наконец узнаю, что для успешного прохождения мне не хватило одного-единственного балла.
Я думаю о папе.
Ради чего все это было? Юридическая степень без лицензии. Что в этом хорошего? В довершение всего меня уволили. Надо ли говорить, что я чувствовала себя полной неудачницей?
Обдумывая свои возможные дальнейшие варианты, я устроилась внештатным журналистом и фотографом в местную независимую газету. «Почему бы тебе не сдать экзамен в Техасе? – предложила мама. – Ты можешь остаться с нами и спокойно готовиться». Ни собак, ни кошек, ни детей – никаких отвлекающих факторов. К тому же в компании у бывшего коллеги есть вакансия с гибким графиком, а значит, у меня будет много времени на учебу.
Итак, я переехала обратно в Хьюстон, в дом своих родителей, который покинула почти двадцать лет назад. Я установила себе расписание, занималась перед работой, слушала кассеты с лекциями в машине по дороге туда и обратно. Ужинала с мамой и папой, еще немного занималась вечером и ложилась спать ровно в 22:00.
Свободное время я проводила с папой. Он не говорил о своем уходе, но я понимала, что это всего лишь вопрос времени. Каждый раз, спрашивая, как он, я получала один и тот же ответ: «Ну же, плакса! Я еще не умер!»
На этот раз экзамен уже не казался мне таким изнурительным. Я подготовилась. Было нелегко, но я знала, что справилась. В августе я отправилась в Огайо, чтобы помочь своему жениху собрать вещи: он согласился переехать вместе с детьми в Техас, чтобы я могла оставаться рядом с отцом.
Мы сняли жилье – прямо через дорогу от дома моих родителей. В сентябре папа совсем ослабевает, в ноябре уже редко выходит из дома, хотя ему еще удается проголосовать на выборах. Вернувшись с церемонии вручения лицензии адвокатской ассоциации штата, я увидела в его глазах гордость.
Ко Дню благодарения он уже не может перейти дорогу, чтобы присоединиться к нам за праздничным ужином, а за два дня до Рождества уходит из этого мира. Спустя почти восемнадцать месяцев с момента, когда врачи озвучили его диагноз.
Это было в 2005 году. Всего один балл помешал мне успешно пройти квалификационный экзамен. Всего один балл – и я была бы юристом в Огайо, а не в Техасе. Но именно этот балл подарил мне восемь месяцев жизни рядом с папой.
Джилл БернсСкрытое благо
То, что представляется нам тяжкими испытаниями, иногда является скрытым благом.
Каждый год моя сестра брала неделю отпуска, чтобы съездить вместе с нами на родину. Мы обожали эти путешествия и всегда ждали их с огромным нетерпением. Однако на этот раз все пошло не так.
В пятницу, когда мы все уже собирали чемоданы, сестра вернулась домой и объявила, что начальник преподнес ей неожиданный сюрприз. «Я потеряла работу. Они закрыли школу и просят, чтобы к концу выходных я убрала свои учебные материалы и освободила помещение. Они продали здание».
Мы лишь разинули рты от удивления. Сестра проработала в этой школе более пятнадцати лет.
Радостное волнение, какое обыкновенно накрывает всю нашу семью перед отпуском, исчезло без следа. Могли ли мы теперь думать о чем-то другом?
Моей сестре шестьдесят лет. У нее есть высшее образование и множество различных курсов повышения квалификации. Не говоря уже о колоссальном опыте преподавания за плечами. Однако, делая выбор среди соискателей, кто наймет человека пожилого, пусть даже и сверхквалифицированного? Да и вообще – откуда в середине учебного года взяться вакансии учителя?
Я всегда говорила, что моя сестра – это самый счастливый человек из всех, кого я знаю. Но это счастье было напрямую связано с ее профессией. Что будет, если она так и не сможет никуда устроиться? А еще моя сестра – самое милое создание на планете. У нее есть особый дар общения с детьми. Как же могло случиться, что после стольких лет преданной службы ее не предупредили о грядущих изменениях?
Всей своей мрачной компанией мы собрались за обеденным столом и принялись неохотно ковыряться в еде. Мои глаза слегка затуманились слезами, когда я потянулась обнять сестру.
– Мне так жаль, – сказала я. – Какой это, должно быть, кошмар для тебя. В твоем возрасте найти работу достаточно сложно. Твой начальник просто отвратителен.
В ответ сестра обвела нас спокойным взглядом и заявила:
– Я не собираюсь волноваться об этом и намерена наслаждаться своим отпуском. А поиском новой работы я займусь после.
Остаток ужина мы провели, выражая негодование по поводу произошедшего. Сестра лишь молча слушала, ничего не добавляя к нашему разговору.
И вдруг я поняла: она уже сделала свой выбор. Ведь благодарность – это всегда выбор. Вместо того чтобы хандрить и жалеть себя, она увидела в своем неожиданном увольнении потенциал для чего-то хорошего.
– Я не первый раз теряю работу, – объяснила она, – и, несмотря на это, никогда не оставалась без дела. Обо мне всегда заботились и присматривали. Я не сомневаюсь, что работа обязательно найдется. Кроме того, перемены – это хорошо, ведь они дают возможность для роста.
Ее благодарное сердце хранило все случившиеся с ней благословения и твердо верило, что их список обязательно продолжится. В свою очередь, из собственного жизненного опыта я знала, что она говорит правду: с ней все будет в порядке, в каком бы направлении ни повела ее судьба.
И вот что было дальше. Спустя пару недель после возвращения из отпуска сестра позвонила, чтобы сообщить, что нашла прекрасную работу. По правде говоря, она еще никогда не чувствовала себя более счастливой, реализованной и ценимой. Сестра сделала огромный шаг вперед, что было бы невозможно, если бы ее не уволили.