Я выросла в семье, несколько поколений которой были отравлены бедностью. Раз в месяц мы с мамой ходили в местный распределительный центр и стояли в очереди за «излишками»: мукой, мясными консервами, арахисовым маслом, смальцем [29] и сухим обезжиренным молоком. Денег не хватало даже на самое необходимое, поэтому просить их на кино или школьные мероприятия было просто немыслимо.
Мы понимали, что живем бедно. Нас это не слишком беспокоило, ведь жить иначе мы просто не умели. Мои братья получали по две новые футболки и две пары джинсов на каждый учебный год и делили их между собой, так что создавалось впечатление, что у них в два раза больше одежды, чем есть на самом деле. Я же была единственной девочкой, и моя одежда обновлялась благодаря чужим обноскам. Иногда я могла распороть ненужное старое платье и, совместив с несколькими метрами дешевой ткани, сшить несколько новых. Я научилась работать на бабушкиной швейной машинке «Зингер» еще в раннем возрасте и, будучи подростком, уже довольно-таки умело создавала собственную одежду.
В средней школе все девочки должны были посещать уроки домоводства. Но уроки шитья наводили на меня скуку: мы тратили недели на фартук или вшивание молнии в юбку покроя «трапеция», в то время как я, стоило мне только захотеть, могла сшить целое платье за один вечер. К тому же моей маме стоило большого труда обеспечивать меня необходимой тканью для проектов по домоводству, и она всегда была у меня менее качественной, чем у большинства других девочек. По этой же причине, кстати, я никогда не пыталась попасть в команды или кружки – например, чирлидинг или оркестр. Форма и инструменты были слишком дорогими, поэтому я чувствовала себя по умолчанию исключенной из большинства мероприятий и имела мало общего с другими учениками.
Однако в седьмом классе благодаря доброте и щедрости некоторых мам «богатых детей» все изменилось. Эти женщины создали кружок шитья. Кружок был чем-то вроде закрытого клуба, для вступления в который требовалось лишь огромное желание шить. Мы могли создавать столько одежды, сколько хотели, и все это было бесплатно!
Моя мама обычно покупала самую дешевую ткань в местном магазине «Пятерка и десятка», в то время как эти леди водили нас в настоящий магазин тканей и учили их выбирать. Они показывали, как пользоваться выкройками, не вырезанными из газеты. Как подправлять модель, чтобы она не выглядела шаблонной. Они питали наши творческие умы и кормили голодные желудки, следя за тем, чтобы у нас был роскошный обеденный перекус, тем более что дома нас ждал ужин более чем скромный.
Спустя некоторое время мы даже провели показ мод, на котором присутствовали учителя, но не было других учеников, чтобы не смущать нас. Жюри отметило одно из моих платьев, и это еще сильнее разожгло мою страсть к шитью.
Потом моя семья переехала, я пошла в другую школу, но мне никогда не забыть этих женщин и их многочисленные дары.
Прошло четыре десятилетия, и вот наконец у меня появилась возможность «отплатить» миру: поделиться полученным опытом и продолжить цепочку добра. Став волонтером, я начала обучать шитью приемных подростков: сначала в местном агентстве по опеке, а затем – в службе социальной защиты детей. Потом я купила несколько швейных машинок и отправилась в «Центр помощи семьям». Там я учила обедневших женщин тому, чем сама занималась много лет назад: рассказывала, как можно найти абсолютно новое применение подержанной одежде и вещам из комиссионных магазинов.
Я обучала шитью мужчин и женщин из всех слоев общества и даже детей в возрасте четырех лет. Преподавала в государственных школах, центрах для пожилых людей, приютах для бездомных, на внеклассных мероприятиях в школах и в рамках программ поддержки малоимущих семей. За все это время я сотни раз делилась своей историей, рассказывая о давнем клубе шитья, тем самым словно отдавая дань уважения тем добрым женщинам. Что, если бы они узнали, как изменилась благодаря им жизнь одинокой бедной семиклассницы из средней школы Вест Меса много-много лет назад?
Линда Э. АлленМелочь или сокровище?
Ничто так не возвышает душу и не дает ей чувства бодрости и победы, как то, что используется для изменения жизней других людей.
Каждый год, начиная с 1997-го, я езжу в Боливию в качестве волонтера миссионерской группы от своей церкви. Первая же поездка перевернула мою жизнь: за пределами привычного мира мне открылся совсем иной.
Каждый год я возвращаюсь сюда, будто снова и снова проходя курс обучения действительно важным вещам, а моими учителями становятся люди, живущие простой, трудной, но благодарной жизнью. Тихие минуты общения с ними всякий раз откровение.
В апреле 2012 года наша группа отправилась в Капаики – отдаленную деревню, расположенную в Андах на высоте одиннадцати тысяч [30] футов. За многие годы, проведенные в Боливии, Капаики стала самой труднодоступной и бедной деревней, которую мы когда-либо посещали. От столицы ее отделяло всего 110 миль, но дорога заняла долгих двенадцать часов.
В нашей группе я выступала в роли переводчика, используя свой испанский самым неожиданным образом: выдавала местным жителям лекарства и объясняла, как и когда их принимать. Нередко кто-то из проводников делал еще один, дополнительный перевод – на язык аймара.
Аптека в Капаики находилась в старом здании с протекающей соломенной крышей. Деревянный пол прогибался. Здесь не было электричества, а следовательно, тепла и света. Разбитые стекла пропускали не только солнечные лучи, но и холодный ветер. На маленьком обшарпанном столе и двух простых скамейках хранились наши запасы лекарств. Аптека одновременно служила нам и столовой, и местом для встреч.
Жителям Капаики повезло – у них был свой врач, проживающий здесь же, на территории деревни. Его звали Басилио, и в США он, вероятнее всего, был бы фельдшером. Он обслуживал еще семь деревень в этом районе, добираясь до своих пациентов пешком или на мотоцикле.
Обычно Басилио стоял у окна аптеки и, пока я рассказывала пациентам о лекарствах, записывал имена, возраст и диагнозы в линованный блокнот – для будущих рекомендаций. Он писал мелким старательным почерком, используя для этого огрызок карандаша, отточенный ножом. Некоторое время я понаблюдала за его мучениями, после чего достала сумку со школьными принадлежностями, предназначенную для местной школы, и выудила из нее маленькую пластмассовую точилку – мелочь, которую мы чаще всего просто выбрасываем. И пару карандашей.
Вернувшись к окну, я сказала: «Para ti, Bacilio». Его глаза расширились. «Para mi?» – переспросил он. «Si, para ayudarte con tu trabajo». «Gracias, seсora!» [31] – прошептал он, принимая мой простой подарок. Он улыбался, медленно затачивая новый карандаш, и был похож на ребенка, наслаждающегося волшебством новой игрушки.
Как много могут значить маленькие вещи! С какой осторожностью относился Басилио к своим новым сокровищам! В конце каждого дня он аккуратно складывал их в специальную коробочку и всегда держал карандаши острозаточенными. Ему стало удобнее выполнять свою работу – теперь он писал гораздо быстрее.
Пластмассовая точилка для карандашей стала первым камнем в фундаменте новой дружбы. Мы с Басилио вели долгие беседы о разнице наших культур, о жизни и Боге, Уезжая, я позаботилась о том, чтобы у него был свой личный тайный запас с точилками, карандашами и блокнотами.
Делиться так просто, но любой дар – это настоящая драгоценность. Святой Франциск однажды сказал: «Ибо, отдавая, мы получаем». Теперь я поняла истинное значение этих слов.
Кристин А. ХоллидейУроки испанского
Истинной мерой нашей благодарности является не то, что именно мы говорим о наших благословениях, а то, как мы их используем.
В мире существует не так много вещей, которые могли бы взволновать мальчиков подросткового возраста. Их не шокируют насилие, эротика и автокатастрофы. Они не вздрагивают при виде людей, поедающих живых насекомых; рестлеров, бросающих друг в друга стулья; взрывающихся персонажей компьютерных игр. И, к сожалению, в этой борьбе за привлечение внимания мы, учителя, чаще всего просто не выдерживаем конкуренции.
Взять, к примеру, уроки испанского. Половина класса приходит на них лишь потому, что уроки эти обозначены в расписании, но мало кто из присутствующих планирует когда-либо в будущем испанский использовать. «Это почти как алгебра, – заявил мне однажды один подросток, – все ее учат, но затем никогда не пользуются». То есть налицо откровенный цинизм и отсутствие интереса.
Мне всегда нравилось возить учеников в Испанию во время летних каникул. Я хотела, чтобы они могли применять свои знания и навыки на практике: читать вывески на улицах, смотреть телевизор, заказывать обеды, разговаривать с местными жителями. Вдруг это сделает наши классные занятия более реальными и даже – о чудо! – побудит кого-нибудь из них и дальше учить испанский?
Однажды я организовывала поездку, для участия в которой записались четверо моих коллег и восемнадцать учеников из нашей школы для мальчиков. Целью путешествия были Толедо и Мадрид. Уверена, что парни планировали хорошенько рассмотреть испанских цыпочек, попробовать на вкус местный «Макдоналдс» и украдкой выпить сангрии. Я, разумеется, смотрела на вещи гораздо шире.
В результате они действительно встретили несколько интересных seсoritas, попробовали сангрию и вышли из «Макдоналдса», не особо впечатлившись испанским бигмаком. Но затем мы поехали в Сеговию и увидели римский акведук, вся конструкция которого держалась не на растворе, а на точном совпадении форм гранитных блоков. И поднялись по узким улочкам Толедо, некогда древнеримского города, а затем – резиденции кастильских королей. Мы восхищались соборами и замками, тонкой работой мастеров, многие из которых умерли раньше, чем были окончательно завершены их великие творения.