В следующие три дня от Итана не было никаких известий, хотя звонила ему и отправляла сообщения. В воскресенье я выехала на велосипедную прогулку, чтобы проветрить голову. На одном из поворотов мне пришлось остановиться и достать из кармана звонивший телефон. Это был Итан. Мое сердце заколотилось, руки затряслись.
Я спросила:
– У нас ничего не выйдет, да?
Раздался вздох, за которым последовало тихое:
– Нет.
Я сказала, что перезвоню ему, и помчалась домой, заливаясь слезами. Короткий путь показался мне вечностью.
Ворвавшись на кухню, я выпалила в лицо обеспокоенным родителям, что Итан собирается порвать со мной. Потом снова выскочила на улицу и принялась шагать взад-вперед по заднему двору. Затем я перезвонила ему.
Мы оба знали, что сейчас все изменится. Время замерло. Я стояла босиком на теплой плитке террасы.
Он сказал:
– Я больше так не могу. На расстоянии.
В тот день мы проговорили по телефону больше двух часов. Солнечная погода была мне как пощечина. Мы не ругались. Но сердце ужасно болело.
Юная и наивная, я думала: «Что же мне делать дальше? Когда я снова найду такое счастье?»
Потом я уединилась в своей комнате. День сменился ночью, и я понимала, что сердца моих родителей разбиваются вместе с моим. Периодически заглядывая ко мне, они позволяли мне выплакаться в их объятиях, ни в чем не осуждая.
На следующее утро я приехала в гольф-клуб, где работала барменом, и попыталась вести себя так, будто ничего не произошло. Но мои опухшие, красные глаза говорили о другом.
К счастью, на той неделе у меня было запланировано всего несколько часов работы, и я почти все время провела в раздумьях. Я бы соврала, если бы сказала, что неделя пролетела незаметно, но с помощью песен Тейлор Свифт (банально, правда?) и поддержки хороших людей я справилась со своим горем.
Через неделю раздался еще один телефонный звонок, и именно он навсегда изменил мою жизнь.
Я работала в баре на закрытии смены, все мои менеджеры выпивали после работы. Нам не полагалось держать телефоны включенными, но я, как любая нормальная девушка, разумеется, взяла его с собой и достала, когда он зазвонил.
На экране высветилась надпись: «Пропущенный звонок». Номер был незнакомым.
Незаметно от начальства я проверила номер.
Звонили из Манхэттена.
За несколько месяцев до этого я подала заявку на стажировку в шоу Дэвида Леттермана. Одновременно отправила объявление о вакансии маме и Итану, приписав: «Ну, я решила попробовать… хаха, так они меня и взяли».
Сейчас как раз должны были звонить по поводу собеседования. У меня заколотилось сердце.
Стараясь не терять надежды, я вышла на улицу и перезвонила по указанному номеру, уверенная, что это был обычный прозвон от телемаркетологов. Но вместо этого подключился автоответчик и произнес имя: «Мэтт С.»
На мой запрос в поисковике открылась страница с указанием должности: этот человек был администратором Дэвида Леттермана.
Между тем на моем телефоне появилось голосовое сообщение. В этот момент я решила перестать скрываться.
Я подошла к начальнику и сказала:
– Я знаю, что мне нельзя использовать телефон, но, кажется, мне только что позвонили и пригласили на собеседование на шоу Дэвида Леттермана. Можно я выйду?
Все трое в унисон закричали:
– Конечно, иди!
Стоя в облаке застоявшегося сигаретного дыма, оставшегося от перекура коллег, я слушала.
«Сообщение для Шелби. Это Мэтт С**** из шоу Дэвида Леттермана. Мы получили вашу заявку и хотели бы назначить дату собеседования».
Остальную часть послания я не помню – голова кружилась, глаза застилали слезы. Шелби Кромменакер из маленького городка пригласили на собеседование в Нью-Йорке на должность ведущего одного из самых известных в мире ночных ток-шоу!
«С такими, как я, такого не может случиться», – подумала я.
Я сразу же обзвонила всех близких. Разумеется, никто не ответил – так всегда бывает, когда тебе нужно поделиться самой большой новостью в жизни.
Жизнь постоянно проверяет нас на стойкость. Перед всеми возникают препятствия. Но никто не мешает нам рассматривать эти препятствия как возможности, а не как ограничения.
Разве это не замечательно?
Я и не подозревала, что моя душевная боль уже через неделю обернется большой радостью. Разрыв отношений с Итаном, пусть и тяжелый, помог мне отправиться в новый путь, и на этом пути не было ничего невозможного.
Я готовилась к этому собеседованию так, как ни к чему в своей жизни.
Наступило мое время сиять.
Шелби Кромменакер
Лучшее доказательство того, что я жила
Самоуважение – это способность определять мир своими собственными терминами и отказываться от чужих суждений.
Все пропало. Абсолютно все. Всего за пару часов мой дом был полностью уничтожен огнем. В то утро перед тем, как уйти на работу, я спорила с мужем: мы никак не могли решить, с чем доесть оставшуюся после Дня благодарения индейку. Это был важный спор, потому что все знают, что разогретая в печи индейка с начинкой бесконечно лучше, чем скучный салат из нее же.
К вечеру я уже миллион раз поблагодарила Бога за то, что это были не последние слова, которые я сказала своему мужу. Когда мы стояли перед горящим домом, обнимая сына, я поняла, что мы спасли самое ценное – себя.
На самом деле все могло быть гораздо хуже. Никто не пострадал, не погиб. Наш дом был застрахован, и нас быстро переселили в соседний элитный жилой комплекс. Мы благодарили небеса за то, что остались целы и невредимы и пропали только наши вещи.
В последующие месяцы мы несколько раз пытались составить список вещей, которые потеряли. Именно тогда я поклялась никогда больше не позволять им завладевать моей жизнью. Я пообещала себе, что впредь буду придерживаться минимализма и не засорять все вокруг ненужным «хламом».
Первая неделя после пожара была самой трудной. Мой мозг отказывался осознавать, что в доме ничего не осталось. Несколько раз я просила мужа забрать почту, лежащую на столике в гостиной. Я точно знала, где лежат конверты. Помню, как муж ответил:
– Трейси, там нет никакой почты. Все пропало.
Я спокойно приняла тот факт, что мой компьютер расплавился от огня, но потеря обыкновенных конвертов оказалась выше моего понимания.
Я всю жизнь складировала различные бумаги. Сколько себя помню, никогда не выкидывала листы, которые уже давно потеряли какую-либо пользу. Я хранила разные документы «на всякий случай» – вдруг пригодятся. Чеки из магазинов и налоговые декларации – на случай, если придется доказать, что я никого не обманула. Открытки на день рождения и личные письма – чтобы знать, что я кому-то дорога и что меня любят. Различные сертификаты и награды подтверждали, что я особенная, одаренная. Дипломы свидетельствовали о моем образовании и достижениях. Фотографии изображали моменты счастья, пусть и мимолетные. А задокументированные обиды со стороны начальства были страховкой от увольнения и могли пригодиться в ходе внезапного судебного разбирательства.
На третий день после пожара я проснулась и вдруг поняла, что у меня теперь нет никаких доказательств. Остались лишь водительские права и кредитные карты, но не было ровным счетом ничего, что подтверждало бы, что я жила. Ничего, что говорило бы о моих надеждах, любви, мечтаниях и страхах – ничего, из чего состоит жизнь. Никаких доказательств образования. Никаких доказательств любви, поскольку все наши милые записки и открытки пропали. Не было документального подтверждения успехов – все награды остались лишь в воспоминаниях. И доказательств моего творчества, ведь мои недописанные стихи стали прахом. Не осталось даже доказательств того, что я пыталась чего-то добиться и не смогла – ведь пропали все мои письма с отказами в должности!
Кем я была без этих «печатей одобрения»? Ничто не говорило о том, что моя жизнь принесла планете больше пользы, чем вреда. Мое дыхание участилось. Я начала сомневаться во всем, кем я когда-либо себя считала.
Ужас, накрывший меня с головой, показался мне странно знакомым. Возможно, в где-то глубинах моего существа таилась давняя травма, связанная с потерей документов, доказывающих мою свободу, мою собственность, и сам факт моего существования.
Внезапно я поняла. Пропали не только документы, но и моя возможность пребывать в привычном комфорте прошлого. Когда моя самооценка падала, я могла перечитать старые поздравительные открытки и любовные письма. Я листала дневник, на страницах которого отражались мои страхи, переживания и печаль, чтобы вспомнить старую боль и напомнить себе о своем несовершенстве. Когда меня не замечали или недооценивали на работе, я перечитывала свои школьные рефераты и доклады на «пятерку». Мысль о том, что я больше не смогу свернуться калачиком в уголках своего прошлого, потрясла меня до глубины души.
Но потом на смену чувству опустошения пришло нечто другое. Впервые я усомнилась в достоверности своих «документов». Сертификат, провозглашающий, что я чего-то достигла, не означал, что так оно и есть. Любовная записка не гарантировала, что мне не изменят. Ни одна из этих бумаг на самом деле ничего не доказывала. На фундаментальном уровне они были всего лишь снимками определенного периода в моей жизни, чужим мнением о том, кем я была. Почему эти листки бумаги имели для меня такую ценность? Как я могла позволить другим людям оценивать меня и по какой причине стала принимать их мнение как подтверждение моей ценности?
Я хранила не просто бумаги – это были документы, говорящие, что другие люди думали обо мне. Но теперь я могла определять себя сама. Мне нравилось, что вокруг не витают чужие мысли обо мне, хорошие или плохие. Нравилось осознание того, что я начинаю жизнь заново, и отныне единственным свидетельством моей личности будут мои поступки. В голове стало легко, как никогда раньше, я обрела новое, волнующее чувство свободы. Я пообещала себе, что больше никогда не попаду в плен к документам.