Но при этом представляла себе десятки негативных сценариев, к которым может привести такой поиск. Я боялась, что моему мальчику могут причинит вред, а я буду не в силах этому помешать.
Я лежала в постели, не смыкая глаз. Я читала и перечитывала послание, пытаясь найти скрытый смысл между строк. Потом я вдруг вспомнила день, когда во время урагана на две наши машины упало дерево. Джоне тогда было семь лет. В страховой компании нам сказали, что мы должны сами убрать дерево, чтобы они могли забрать поврежденные машины. Мы с Джоной стояли в стороне и наблюдали, как мой муж и трое сыновей-подростков с трудом поднимают огромную сосну. Джона сказал:
– Жаль, что под этим деревом не я, мама. Если бы я там оказался, ты бы мигом его подняла.
Мы все рассмеялись, но это была правда. Я готова была перевернуть вверх дном целый лес, чтобы спасти своего мальчика.
Сейчас у Джоны наступил выпускной год – время веселиться с друзьями, ходить на свидания, создавать воспоминания, строить планы на колледж и дальнейшую жизнь. Все лето наш дом был заполнен его одноклассниками. Я ворчала из-за того, что мне приходится кормить двух, трех или четырех дополнительных мальчишек, но на самом деле мы были рады их присутствию и тому, что вокруг Джоны крутилось столько ребят.
Разве я могу подложить моему счастливому сыну такую свинью?
Первым моим порывом было забыть об этом сообщение, не отвечать на него и никому о нем не рассказывать. Однако наутро я все же собралась с духом и показала сообщение мужу. Дэвид – самый уравновешенный человек в нашей семье. Он сказал, что скрыть от Джоны сообщение – это все равно что солгать ему. Ему нужно все рассказать, чтобы он сам решил, что делать дальше.
Конечно, муж был прав. Я могла поставить себя на место биологической матери Джоны. Она забеременела в возрасте пятнадцати лет, находясь в жестоких отношениях без поддержки семьи, и нашла в себе достаточно любви, чтобы отдать сына в лучшую жизнь. Когда Джоне было пятнадцать, я спросила его, готов ли он уже стать родителем, чтобы он понял, почему его мама поступила так, как поступила.
Я смогла достаточно отстраниться и согласилась, что встреча с той женщиной может оказаться полезной для моего Джоны. Но моя внутренняя медведица отслеживала любую угрозу, и разуму было трудно с ней спорить. Весь день в понедельник я практически ни о чем не могла думать. Около трех часов мне начали приходить от Джоны его обычные сообщения. «Можно Мэтью прийти к нам? Может ли Блейк переночевать у нас? Можно Девон придет потусоваться?»
Я ответила, что нам сегодня нужно побыть одним – только сегодня. Он тут же спросил:
– Что я сделал?
Это меня рассмешило. Честно говоря, этот ребенок никогда не делал ничего, что могло бы разозлить нас с отцом. Я заверила его, что не случилось ничего страшного. Я просто хотела, чтобы в этот день он пришел домой один. Я рассчитала время и сварила кофе к его приходу (его любимый). Когда он вошел, я спросила:
– Хочешь кофе, милый?
– Просто скажи, что я сделал не так!
Наивная душа.
Я сказала:
– Ну… Помнишь, мы всегда говорили, что поможем тебе найти родную мать, когда тебе исполнится восемнадцать? А что, если она найдет тебя первой?
Я протянула ему свой телефон, чтобы он прочитал сообщение, и этот парень, у которого на каждую ситуацию всегда имелся остроумный ответ, потерял дар речи. Я заверила его, что в этой ситуации нет правильного или неправильного решения. Что бы он ни решил сделать, мы его поддержим на все сто процентов.
Он сказал, что ему нужно обдумать полученную информацию. Это было в понедельник днем. Наша фотосессия была назначена на следующий вечер. Во вторник утром перед школой мы с Джоной коротко поговорили о случившемся, однако он еще не разобрался в своих чувствах. Фотограф ждал нас к восьми. После ужина все трое моих мужчин надели накрахмаленные и отглаженные белые рубашки. Я нарядилась в «маленькое черное платье», и мы отправились в церковь. В последнюю минуту я прихватила со стены гостиной любимую фотографию наших дочек – большой снимок, на котором они сидят босиком на лестнице в саду. Если мы с Дэвидом возьмем это фото в руки, то в кадре окажется вся семья.
Мы пришли в церковь, и мальчики помчались друг за другом по ступенькам, чтобы поиграть в настольный футбол в комнате для молодежи. В течение учебного года они редко видятся друг с другом, так что теперь веселили нас своими выходками весь ужин и всю дорогу до церкви. Наконец настала наша очередь фотографироваться. Мы позвали ребят, и они проскользнули в комнату за нами, все еще толкаясь и шутя по пути.
Когда кто-то заявляет, что с ним говорил Бог, это всегда звучит странно. Мы стояли перед фотографом с нашими мальчиками и портретами наших девочек, и в этот момент я не слышала голоса Бога. Вместо этого Он оставил послание в моем сердце: «Это семья, которую Я выбрал для Джоны, и никто не может ее у него отнять».
Вообще-то мы не собирались усыновлять ребенка и ни разу не обсуждали этот вопрос за все годы нашего брака. Мне было сорок три года, а Дэвиду – пятьдесят три, когда Бог вложил в наши сердца идею об усыновлении. С того момента, как мы сказали «да», все пошло по наилучшему сценарию. Бог подарил нам прекрасного, здорового мальчика, похожего на своих сестер и отца. Мы – музыкальная семья, и Джона пришел к нам с природными музыкальными способностями.
Наше усыновление было одним из самых успешных в местной системе патронатного воспитания. Джона был здоровым, счастливым, ярким, восхитительным младенцем, ребенком и подростком. Всю жизнь я говорю ему:
– Ты был моим ребенком еще до сотворения мира. Просто Он подарил мне тебя немного иначе, чем твоих брата и сестер.
Джона – наш сын, потому что Бог так решил. И ничто из того, что будет происходить дальше, не изменит такого расклада.
Мими Гринвуд Найт
Что мне подарили на день рождения
Трудные дни – самые лучшие, потому что именно в такие дни рождаются герои.
– Папа и Уэс будут тут, когда я проснусь? А если их не будет дома, они позвонят? Ты не знаешь, они не едут сейчас домой?
В детстве я имела привычку беспокоиться о местонахождении любимых людей. Когда папа и мой старший брат уехали за пределы штата на выставку овец, я скучала по ним и хотела, чтобы они вернулись домой до того, как я лягу спать. Я знала, что это невозможно – мама весь день повторяла мне, что они приедут очень поздно.
Мама терпеливо напоминала:
– Ты увидишь их утром, когда проснешься. Завтра ты проведешь весь день с папой и Уэсом. Я же говорила тебе, что они в дороге и будут дома после полуночи. Папа позвонит, если что-то изменится.
Она наверняка знала, что в нашу сторону идут сильные грозы, но не показывала мне своего волнения. В ту ночь я уснула в родительской кровати, заняв место отца. На следующий день у меня был день рождения – мне исполнялось десять лет. Однако мама разбудила меня задолго до рассвета.
– Лия, милая, – сказала она. – Надо вставать. Собирается гроза, и нам нужно спуститься вниз.
Она помогла мне вылезти из кровати, и я услышала, как завывает ветер и дождь бьет в окно спальни. Мама вручила мне одеяло и повела в коридор. Она явно торопилась.
Папа и Уэс уже вернулись домой, и мама, взяв за руку, повела меня будить брата. Было темно, электричество отключилось.
– Где папа? Дождь идет. Кто-то должен закрыть амбар, – едва проснувшись, сказал Уэс.
Он всегда думает о ферме и овцах.
Мама ответила, что папа закрывает двери снаружи и скоро вернется.
Мы осторожно спустились по лестнице в подвал. Мама заставила нас пройти в середину комнаты, где не было окон. Укутав нас в одеяла и прижав к себе на мгновение, она вернулась к лестничной двери, чтобы взять телефон и фонарики. Я не забуду, как нам в лицо ударил поток воздуха, когда она открыла дверь. Ветер грохотал, как товарный поезд. Мама тихонько прошептала: «О, Боже».
– Я сейчас вернусь, – бросила она через плечо.
Мы с братом сидели как истуканы в холодной тишине сырого подвала. Боясь говорить, мы думали об одном и том же: «Где же папа?» Ветер снаружи был настолько силен, что даже в подвале чувствовались его удары. Потом мы услышали мамины шаги по коридору, Уэс вспомнил, что у него есть телефон, и включил на нем фонарик.
Мама была напугана. Она рассказала, что в доме повсюду разбросаны стекла и сосновые иголки. Закрытая дверь родительской спальни вибрировала, будто готовая взорваться. Мама даже не пыталась открыть ее, чтобы взять свой телефон.
Мама велела нам оставаться на месте (можно подумать, мы могли пошевелиться от страха!), а сама пошла в пристроенный гараж, чтобы посмотреть, нет ли там папы. Мы слышали только звук ее шагов и хлопанье гаражной двери. Хотя мама ушла всего на несколько минут, эти минуты показались нам вечностью.
Из-за сильного дождя снаружи почти ничего не было видно. Чтобы успокоить нас, мама говорила, что папа, скорее всего, в сарае и не слышит ее из-за ветра. Она звала его – никакого ответа. Мы испугались, что с папой что-то случилось.
Позже мама рассказала: она знала, что амбар был разломан, и видела, как какие-то предметы летали по воздуху. Мама стояла в дверях гаража и пыталась решить, идти ли ей искать папу или вернуться к детям в подвал. В конце концов она все же осталась с нами – хотя бы один взрослый должен был защищать нас.
Мы втроем съежились в подвале, слишком напуганные, чтобы высказывать свои мысли вслух. Что же случилось с папой?
И тут я услышала самый лучший звук на свете: шаги на лестнице. Это был папа! Он вошел в дверь, бледный, как привидение.
Что это было за зрелище! Папа успел надеть только сапоги и в одном белье побежал закрывать амбар, как делал это уже много раз. Он был весь мокрый и дрожал от холода. Когда брат включил фонарик, я увидела, что голубые глаза отца стали почти прозрачными. Даже сейчас этот оттенок голубого цвета возвращает меня в тот момент, когда я поняла, что мой папа жив. Он все время повторял: