Сначала мне было грустно. Болезнь Рэнди длилась несколько лет, и у него уже не было сил на работу в саду, как раньше. Запустение давало о себе знать.
Вездесущая трава пустила корни и разрослась. Кустарники стали низкорослыми. Повсюду торчали колючки. Дочери предложили мне нанять людей, чтобы привести сад в порядок. Но я хотела сделать все сама. В каком-то смысле это был мой долг.
Рэнди всегда считал, что работа в саду – это удовольствие, противоядие от корпоративной рутины. Он возвращался домой, переодевался в садовую одежду и выходил косить, подрезать или просто «копаться», как я это называла. Неважно, насколько было холодно или сыро, свежий воздух и физическая активность заряжали его энергией.
Через какое-то время я обнаружила, что работа на улице помогает мне почувствовать себя ближе к Рэнди. Я задавала ему вопросы, на которые хотела бы получить ответ: сколько удобрений нужно использовать для роз? Где обрезать гортензию, чтобы получить такие же красивые, огромные цветы, как у тебя? Эти ростки – сорняки или что-то ценное?
Временами я чувствовала себя раздавленной количеством предстоящих дел, уверенная, что моих усилий никогда не будет достаточно. Но каждый раз природа поднимала мне настроение. В течение нескольких дней оранжевая стрекоза следовала за мной по двору, напоминая о Рэнди и его оранжевой куртке. Жужжание медоносных пчел и шмелей, наевшихся пыльцы, успокаивающе отдавалось в ушах. Воробьи трезвонили свой брачный клич, белки цокали с высоты кленов, а легкий ветерок доносил запах земли, кишащей дождевыми червями. Работа была тихой и успокаивающей.
Весна перешла в лето, и по мере того, как дни становились все теплее и светлее, список неотложных работ в саду укорачивался. Овощи были посажены, клубника собрана, сорняки выполоты. Теперь я могла с чувством выполненного долга отдыхать на задней террасе, не осматривая двор в поисках участков, требующих внимания.
Но вместе с тем я испытывала приятную грусть. Работа во дворе занимала мои руки, мои мысли были сосредоточены на поставленной задаче. Отдых же возвращал меня к мыслям о моей потере. У меня все еще были вопросы к Рэнди, но теперь они стали более печальными: ты видишь, как я ухаживаю за твоим садом? Ты знаешь, что я сорвала первый спелый инжир с дерева, которое ты посадил? Ты заметил наш обильный урожай черники? Ты все еще со мной?
Проходили недели, но я чувствовала, как семена исцеления начинают пускать корни в моем сердце. Мои мысли о Рэнди были сосредоточены не на горестях его последних месяцев и моей жизни без него, а на счастливых ранних годах наших отношений, а также десятилетиях, в течение которых мы растили наших дочерей. Я заметила, что стала больше смеяться, завела привычку срезать цветы, чтобы занести их в дом, и, сорвав с лозы спелый помидор, глубоко вдыхала его теплый травянистый аромат.
Соседи и друзья хвалили красоту нашего сада. «Рэнди бы гордился», – говорили они, а я только поддакивала. Он всегда радовался моим успехам, всегда громче всех болел за меня, когда я чего-то добивалась. Оглядывая его бывшие владения, я чувствовала удовлетворение от того, что мои усилия на этот раз помогли не только сохранить то, что он создал, но и продолжить его дело.
Когда лето сменилось осенью и со смерти Рэнди прошел почти год, я занялась «укладкой сада». Это была важная работа: убрать засохшие лозы помидоров, сгрести листья с газона, выковырять семена подсолнечника из цветов и оставить их на съедение белкам. Осенью и зимой сад может казаться запущенным, но теперь я знаю, что в нем остается много жизни. Конечно, ничто не сравнится с пышным изобилием весны и лета, но под кучами листьев, в глубине почвы и в корнях хранятся силы для нового процветания.
Синди Хадсон
За пределами тени
Я не являюсь продуктом обстоятельств. Я – продукт своих решений.
С того самого дня, когда мой сын Ник родился, я стала безумно бояться потерять его. Когда ты так сильно любишь кого-то, мысль о том, что его может больше не быть в твоем мире, становится невыносимой. Спустя 18 лет и два месяца мне пришлось пережить этот ужас наяву. Если бы не моя пятнадцатилетняя дочь Анна, я бы не выдержала.
Окружающие говорили: «Я бы этого не пережил», «Не знаю, как ты справляешься». Но у меня оставалась Анна, которую я любила так же сильно, как и Ника. Она заслуживала того, чтобы у нее была полноценная мама, а не ее поблекшая тень.
Тень мамы – вот кем я становилась. Я не могла есть. Мои дни были наполнены печалью и слезами. Моя иммунная система покачнулась, и однажды я обнаружила, что бьюсь в ознобе на диване.
Анна посмотрела на меня и спросила:
– Мама, неужели от разбитого сердца можно умереть?
Ее слова поразили меня до глубины души. Она спросила это не просто так – она боялась потерять и меня. А этого я никак не могла допустить. Я любила эту девочку больше всех на свете. Несмотря на то что половина моего сердца была здесь, на Земле, а другая половина – на небесах, я поняла, что должна сделать выбор. Мне нужно было выздороветь, чтобы быть рядом с Анной.
На поминальной службе по Нику близкая подруга и моя коллега-художница подарила мне коробку с материалами для создания работ в смешанной технике, с которой она познакомила меня годом ранее.
– Искусством поможет тебе пережить это, – пообещала она, вручая мне коробку.
И вот я начала творить. В отличие от картин, которыми я обычно занималась, смешанные работы не требовали тщательного планирования. Мне не нужно было держать в голове образ готового произведения. Я могла позволить себе следовать своим инстинктам и эмоциям, просто выплескивая их на холст. Я рвала бумагу, обжигала края и приклеивала их так, как мне казалось правильным. Добавляла цвета: красные гневные, черные траурные, синие печальные. Я нагромождала друг на друга клочки бумаги, краски и разные безделушки.
С каждым созданным произведением искусства я чувствовала, как понемногу перестаю быть тенью и становлюсь собой.
Однажды среди вещей Ника я нашла несколько старых плакатов с изображениями из его любимых видеоигр и фильмов. Я изорвала их, соединила с материалами из художественной коробки и сделала большую работу, которую позже вставила в рамку и повесила в столовой. Там я могла видеть ее каждый день.
Вскоре я смогла отойти от смешанной техники, так как мой разум вновь обрел ясность. Теперь меня снова манила живопись – в частности, я хотела создать серию, вдохновленную текстом одной песни. Вскоре после смерти Ника мы узнали, что он особенно любил песню «Иллюзия» группы VNV Nation. Но в том же альбоме я наткнулась на другую песню, «Возлюбленный», и ее слова тронули мое сердце. Я слушала один куплет за другим, и в моем сознании возникали образы.
Первая картина была полностью черно-белой. Пустой, покрытый снегом лес. На второй к монохрому добавился оттенок зелени и одинокая бледно-желтая бабочка. На третьей картине появилось чуть больше цвета, открытое поле и бабочка – чуть крупнее прежней, с оттенками оранжевого. На четвертой картине – горы и голубое небо, а бабочка – желтая, оранжевая и красная. На пятой – огромное пушистое облако и еще более голубое небо, бабочка нашла ветку и приземлилась на нее. На шестой картине – закат, яркий, с огненно-красными и оранжевыми цветами, голубой цвет исчезает, а бабочка становится силуэтом, повисшим на травинке – тень, побежденная светом. Наконец, седьмая картина изображала парящего в небе феникса с крыльями бабочки, символизирующего возрождение.
Вся эта серия теперь украшает стену моей гостиной, как напоминание о начале процесса, который будет продолжаться до конца моей жизни. Я все еще нахожу в себе силы создавать произведения искусства, отражающие мое горе. Но все чаще я могу писать картины просто для удовольствия, когда тень исчезает, а жизнь налаживается.
Анна больше не беспокоится о том, что может потерять меня из-за разбитого сердца. Наоборот, она сама стала художницей и еще больше скрашивает мои дни своими творениями.
Кэт Хекенбах
О семейных реликвиях
Материнская любовь подобна вечному ложу из цветущих роз. Она несет силу, утешение, исцеление и тепло.
От своей матери я узнала все об украшениях. Она носила ногти такой длины, которая не очень-то подходила для корпоративной Америки. Кроме того, они были разноцветными и очень яркими. Звон маминых золотых браслетов возвещал о ее приходе еще до того, как она входила в комнату.
А еще она яростно боролась с волчанкой. Как видите, я пишу в прошедшем времени – мама проиграла в этой борьбе.
После ее смерти все вещи были разделены между множеством теток. Моя бабушка достаточно предусмотрительно отложила несколько вещей для меня. В девять лет я не понимала, насколько ценна память о погибшем человеке. Сентиментальность еще не затронула мою детскую душу.
Но в двенадцать я получила в подарок мамины золотые браслеты. И почувствовала себя в равной степени оторвой и принцессой. Я происходила из скромной семьи, однако, надев мамины украшения, сразу гордо выпрямила спину. Позже отец стал потакать моей растущей любви к материальному. Отсидев второй срок в тюрьме, он наконец получил возможность воспитывать одного из своих детей. Он не стеснялся баловать меня и постоянно подчеркивал, что «всем нужно хорошо выглядеть».
Когда я училась в старших классах, кто-то вломился в наш дом. Я уверена, что это была личная месть. Мой отец часто портил отношения с людьми, поэтому стены нашего дома были изрешечены пулями. Наша собака, питбуль по кличке Готти, была ранена ножом и выстрелом из пистолета. К счастью, она выжила. Но золотые браслеты моей матери пропали.
Не могу выразить словами ту злость, которую я затаила на отца. Я уже привыкла к его отсутствию дома, но теперь меня как будто заново лишили и матери. Я еще не доросла до понимания того, что браслеты – это всего лишь вещи и что моя связь с мамой никак от них не зависит.