Она оказалась права. Через несколько дней сестра позволила мне навестить бабушку в послеоперационной палате, что, как я позже выяснила, разрешалось далеко не каждому. Я обрадовалась, что бабушка успешно перенесла операцию, но, как ни странно, у меня в этом даже не возникало сомнений. Когда я вошла, она без сознания лежала на койке, полностью обнаженная. Ее даже не успели обмыть и перевязать. Вся ее грудная клетка была желтой от йода, а огромный разрез между обвисшими от старости грудями был зашит так же аккуратно, как зашивала одежду сама бабушка.
Величайшее открытие любого поколения: человеку под силу менять свою жизнь, меняя отношение к ней.
Я с облегчением смотрела, как поднимается и опускается ее грудь, но понимала, что, будь она в сознании, бабушка бы сгорела со стыда под моим взглядом. Я взяла ее за руку и подумала, что когда-нибудь мое тело будет выглядеть точно так же, как ее «семидесятилетнее». Учитывая количество стресса на работе, я опасалась, что со мной это случится к сорока годам, а не к девяноста.
Примерно через год после успешной операции мы с моей подругой Энн пригласили бабушку к себе на ребрышки барбекю. Бабушка их обожала, и я подумала, что она обрадуется новому блюду в череде картофельных пюре и каш, которыми ее кормила приходящая сиделка.
В тот четверг мы с Энн обе застряли на работе и вернулись домой всего за несколько минут до прихода бабушки, из-за чего погибла наша последняя надежда приготовить ужин вовремя. Я выгадала нам немного времени, предложив бабушке съездить на экскурсию в мой офис, который находился неподалеку, а Энн занялась готовкой.
Я помогла бабушке сесть в мою спортивную машину и быстро довезла ее до офиса компании. Она чуть не ахнула, когда я свернула на обсаженную деревьями подъездную дорожку, ведущую к входу в здание. Бабушка, как всегда, удивлялась всему и вся, а ее блестящие глаза вбирали все вокруг.
– Здесь так красиво, – сказала она, – прямо как в парке.
Я никогда прежде не задумывалась об этом. Мои мысли вечно занимали задержки по проектам и кризисы персонала. Свернув на дорожку, огибавшую здание, я вытащила свой пропуск, чтобы въехать в подземный гараж. Автоматическая дверь медленно открылась, я поставила машину на отведенное мне место и начала экскурсию.
Бабушка радовалась всему: чистому подземному гаражу, огромному количеству рабочих мест, которым конца и края не было видно, разнообразию брендированной одежды в магазине компании и запаху пищи из кафетерия.
Когда мы вошли в кафетерий, я спросила:
– У тебя ведь диабет… Может, нужно чем-нибудь перекусить, прежде чем мы попадем домой?
Взглянув на курицу со специями, салаты, супы и сэндвичи, бабушка ответила:
– Я не хочу перебивать аппетит, но скажи: здесь каждый вечер сервируют такие удивительные ужины?
И снова я поняла, что никогда об этом не задумывалась, но теперь взглянула на кафетерий ее глазами. От вкусных запахов у меня потекли слюнки, и я решила, что нужно скорее возвращаться домой на ужин.
– Так, бабушка, последняя остановка в нашей экскурсии. Хочу показать тебе, где я сижу.
Мы подошли к моему кабинету и сели в кресла, расставленные возле небольшого стола для переговоров. Бабушка провела рукой по красноватому дереву:
– Очень красиво. – Затем показала на кресло за моим столом: – А там кто сидит?
Бабушка никогда не понимала, чем я зарабатываю на жизнь, и сейчас, похоже, решила, что я работаю за столом для переговоров, пока «мой начальник» сидит в большом кресле за столом. Догадываясь, что ее даже это впечатлило, я усмехнулась и сказала:
– Вообще-то, бабушка… Это мой стол. И весь кабинет мой. Я обычно сижу там, за компьютером, а за этим столом устраиваю встречи с подчиненными.
Бабушкины глаза вспыхнули от удивления. Она еще раз осмотрела кабинет. Мой ответ ее поразил. Она училась в педагогическом колледже – или в нормальном институте, как она его называла, – но затем забеременела моим отцом и поставила на своей карьере крест. У современных женщин гораздо больше возможностей, чем было у бабушки: она могла стать лишь учительницей, медсестрой, секретарем или домохозяйкой.
Она подошла и села в кресло за моим столом. Сделала оборот. Затем одну за другой изучила фотографии национальных парков Каньонлендс, Зайон и Йосемити, которые я сделала в отпуске.
Я показала на один из снимков на стене. Он назывался «Отношение». На нем над бурной горной рекой стояла радуга, а внизу были начертаны слова Уильяма Джеймса.
– Я купила ее на деньги, которые ты мне в прошлом году подарила на Рождество.
Бабушка посмотрела на снимок, вдохнула поглубже и вслух прочла фразу Джеймса: «Величайшее открытие любого поколения заключается в том, что человеку под силу менять свою жизнь, меняя свое отношение к ней».
– Мне нравятся все твои фотографии, но эта – больше всех, – сказала бабушка.
– И мне тоже, бабуль. Поедем домой?
Она кивнула. На пороге моего кабинета она остановилась, оглянулась и показала на табличку с моим именем.
– Я ее не заметила, когда мы вошли, – призналась она.
Бабушка коснулась букв моей фамилии… и ее фамилии… а затем взяла меня под руку, погладила по запястью и сказала:
– Ты явно добилась успеха. Я очень тобой горжусь.
Когда мы вернулись домой, бабушка терпеливо дождалась ужина. Около восьми мы наконец сели за стол. Бабушка попыталась съесть свою тарелку ребрышек, но свинина оказалась жесткой, как резина. Доев все, что она смогла прожевать, бабушка промокнула губы салфеткой и невольно изложила в одной фразе свою жизненную философию:
– Соус барбекю был очень вкусным!
Офис моей компании, мой кабинет и даже сама моя работа никогда не казались мне такими чудесными, как в тот день, когда я взглянула на них глазами своей бабушки – ее блестящими серыми глазами, в которых не угасала надежда и которые замечали только хорошее, особенно когда она смотрела на меня.
Спасибо, мистер Регулировщик
Счастливыми нас делает не положение, а отношение.
Длинная вереница машин медленно ползла по дождливой улице, когда я нервно посмотрела на часы. 17.30! Я уже в третий раз за неделю опаздывала забрать детей и чувствовала, что няня будет злиться. «И как ей не злиться?» – думала я. Приехать вовремя у меня не было ни единого шанса. Весь день все было не слава богу. Утром у меня сел аккумулятор в машине, а в офисе из-за отсутствия секретаря царил настоящий хаос. Эта пробка казалась идеальным завершением ужасного дня.
Мне хотелось лишь добраться до дома, погрузиться в горячую пенную ванну и насладиться покоем и тишиной. Но я знала, что дети начнут просить ужин, стоит только переступить порог, а дома с утра такой беспорядок, что нужно хотя бы немного прибраться, пока не вернулся муж. После ужина придется мыть посуду, собирать обеды на завтра и стирать белье, которое и так уже залежалось в корзине. Сделав все это, я смогу лишь повалиться на кровать, как и в любой другой день.
Я тяжело вздохнула, хотя и была в машине одна. В последнее время жизнь казалась мне бесконечным круговоротом из домашних обязанностей, работы и сна – и эту монотонность разбивали лишь выходные, в которые я тоже занималась делами. Уверена, жизнь не должна была этим ограничиваться. Полагаю, я просто взвалила на себя слишком многое и чересчур устала, чтобы искать ее смысл.
А затем я увидела его.
Одинокий регулировщик стоял посреди улицы, едва заметный даже в своем ярко-оранжевом жилете, и терпеливо направлял все четыре полосы, которые сливались в одну. Но было в этом регулировщике что-то необычное. Подъехав ближе и остановившись в ожидании своей очереди, я поняла, в чем дело.
Какая у меня была жизнь? Просто великолепная.
Стоя среди десятков нетерпеливых водителей, промокший до нитки, он купался в холодных брызгах, вылетающих из-под колес каждой следующей машины, и все равно улыбался. Более того, он не только улыбался, но и махал каждому проезжающему мимо него водителю. В ответ махали немногие. Но многие улыбались.
Сидя в своей теплой, сухой машине, я почувствовала укол совести. Если этот человек, который весь день только и делал, что смотрел на автомобили, мог час за часом стоять под холодным дождем и все равно добродушно улыбаться каждому, кто проезжал мимо, разве я имела право жаловаться на жизнь? Я снова подумала, что меня ждет вечером: уютный дом, много еды, которую нужно только приготовить, и главное – любящий муж и дети, в которых я души не чаяла.
А завтра? Завтра у меня будет возможность использовать свои знания и навыки на серьезной и важной работе. Какая у меня была жизнь? Просто великолепная.
Наконец настала моя очередь проехать мимо регулировщика. Как по команде, мы махнули друг другу.
«Спасибо», – одними губами сказала я ему через окно. Он улыбнулся и кивнул, и я поехала дальше. Настроение у меня улучшилось, а отношение к жизни поменялось. И в зеркале заднего вида я по-прежнему видела его – он поднимал руку и приветствовал каждую проезжающую машину.
Яркая звездочка среди тьмы
Если бы я мог протянуть руку и снять с неба по звезде за каждый раз, когда ты заставила меня улыбнуться, у меня на ладони оказался бы весь вечерний небосклон.
В жизни происходят события, которые навсегда остаются у нас в памяти. Мы помним их столь же четко, словно они случились вчера. Я снова и снова мысленно возвращаюсь в 29 мая 2009 года – в тот день, когда мне сказали, что моя любимая племянница Кэсси неизлечимо больна и жить ей осталось недолго.
«В лучшем случае три месяца», – сказали они и пообещали сделать все возможное, чтобы «облегчить ее страдания» и «унять боль». Помню, я посмотрела на свою сестру Кэти, которая медленно осознавала эту жуткую новость. Так наш четырнадцатимесячный путь неожиданно завел нас не туда.