Мои повести и рассказы были опубликованы несколькими издательствами, со мной работает замечательный агент, и у меня до сих пор не иссякли идеи для новых историй. Кроме этого, я пишу для нескольких антологий, веду две ежемесячные колонки в журналах для детей, сочиняю короткие рассказы и статьи для различных изданий.
Много лет назад я бы и не подумал, что моя жизнь так сложится.
Чему же мой опыт может научить других? Можно ли пережить подобные жизненные перевороты и обернуть их в свою пользу? Не могу судить за всех, но подумайте сами: в детстве я ненавидел читать, хотя жил в доме сценариста с кучей опубликованных книг. Прежняя карьера вела меня в совершенно противоположном направлении. Я даже не думал о том, чтобы писать книги. Тем не менее сейчас я – самый настоящий автор множества изданных детских книг. Только представьте, чего могли бы добиться вы. Если одна дверь закрывается – или в моем случае захлопывается намертво, – обязательно откроется другая, которая позволит выбраться из, казалось бы, невозможной и отчаянной ситуации.
Макс Эллиот Андерсон
Второй шанс
Более десяти миллионов американцев живут с раком, демонстрируя, что жизнь за его пределами возможна.
– Что я сделала не так? – закричала я.
Хирург говорил со мной тихим голосом, перечисляя статистику и вероятности выживания, но я его не слушала. Страх заглушал слова. Я не могла в это поверить! Происходящее казалось мне нереальным. Доктор выдал плохие новости и повесил трубку – гудок телефона был единственным звуком, прорезавшим тишину. Паника сковала мое тело. Мне было сорок лет, и я была в прекрасной физической форме: каждый день бегала по пять километров, тренировалась в спортзале, ела тофу еще до того, как в мире узнали, что это такое. Каковы были шансы, что у меня будет рак груди?
Оказывается, один из восьми!
Мне было, ради чего жить. С моим мужем – Марком – мы были вместе уже двадцать лет, он был мне любовником и лучшим другом. А еще двое сыновей, девяти и четырнадцати лет, которых я мечтала довести до взрослой жизни. Они как раз сидели в соседней комнате, когда звонил доктор.
Джон, мой младший сын, очень испугался и тут же нарисовал мне открытку с двумя обнимающимися зайчиками. Текст на ней был простой, зато от самого сердца: «Мама, я люблю тебя, хоть у тебя и рак!» Слова «мама» и «рак» в одном предложении накрыли меня волной ужаса. Что же с ними будет, если меня не станет? Я повесила открытку на холодильник как напоминание о том, за что я должна бороться.
Следующие несколько недель были мешаниной из анализов, биопсий и дополнительных консультаций. В какой-то момент со мной в одном кабинете было одновременно три доктора – и у всех троих были плохие новости. Мы переключились с лампэктомии[15] на двустороннюю мастэктомию[16] за считаные секунды.
Две недели спустя пришли результаты анализов, которые показали, что у меня была лишь «половина» рака, который предсказывали врачи. То есть мне все-таки нужна была лишь лампэктомия, а не двусторонняя мастэктомия! Все это время я продолжала работать на полную ставку, даже когда проходила операцию, терапию и облучение.
Работая в медицине, я знала слишком много. В попытках немного уменьшить беспокойство, в свой сорокапятиминутный обеденный перерыв я отправлялась на радиацию и повторяла слова: «Не боись, облучись! Давай, давай, давай!»
Однажды, придя в больницу, я постучала по гранитной стойке регистратуры и сказала:
– Здравствуйте! Мой солярий уже готов?
Менеджер за стойкой посмотрела на меня веселыми глазами и улыбнулась.
– Сейчас передам им, что вы уже готовы загорать!
Конечно, в раке нет ничего смешного, но шутки помогали мне справляться с тяжелой болезнью.
В последний день лечения я получила новости, которых не хотела слышать, – статистику выживания с моей болезнью. Открылась металлическая дверь, и в кабинет вошел онколог, держа в руках толстую папку с историей болезни. Невозмутимым тоном он объявил:
– Пока вы не ушли, нам нужно обсудить пару деталей. У лечения, через которое вы прошли, есть долгосрочные последствия.
Пока доктор перечислял длинный список последствий, я сидела на смотровом столе, болтая ногами, глядела на настенные часы и гадала, сколько мне осталось.
Онколог наконец закончил, и последнее слово было точкой в его списке. Смерть. Что? Это он меня так подбадривает? Он что, не понимает, в каком тяжелом состоянии я нахожусь? Эмоционально я в тот момент совершенно «провалилась». Не помню, как дошла до плохо освещенной парковки, как доехала до дома и как дотащила дюжину роз, подаренных мне в честь окончания лечения. Страх сменился депрессией.
Стараясь приободрить, муж отвез меня в Калифорнию повидаться с родней. Никогда не забуду выражение на лицах, когда они увидели меня в аэропорту. И я могу их понять: с трапа спускалась фигура, напоминающая скелет, а мой взгляд был совершенно мертвым. Я волочилась мимо других пассажиров, как зомби. По пути домой родители пытались со мной поболтать, но в конце концов в машине повисла гнетущая тишина.
Всю следующую неделю я не выходила из своей спальни. Однажды ко мне на кровать подсел папа и со слезами на глазах выдавил:
– Конни, мы с мамой за тебя молились, но мы не знаем, что нам еще сделать. Пожалуйста, скажи, как мы можем помочь.
Я схватила его за дрожащую руку и едва слышно прошептала:
– Папа, я сама не знаю, что делать…
Семь дней спустя отчаявшиеся родители отправили меня обратно в Пенсильванию. Когда Марк забирал меня из аэропорта Балтимора, он не мог поверить своим глазам. Я выглядела куда хуже, чем когда уезжала в Калифорнию.
Подъезжая к дому, я заметила, что наш задний двор был весь переделан. На месте неприглядных кучек земли появились яркие цветники, а по центру стоял великолепный кизил, усыпанный розовыми цветами. Я показала на дерево и спросила:
– Это еще что такое?
Марк посмотрел мне в глаза и ответил:
– Это наше дерево жизни. Мы начинаем жизнь заново. Бог нас не бросит.
Впервые за много недель я почувствовала крохотную надежду. Следующие несколько недель я держалась за этот тоненький лучик, пока в какой-то момент не посмотрела в окно на прекрасный кизил и не задала себе вопрос: «А что, если мне остался лишь год жизни? Что бы я изменила?» И в произвольном порядке я записала двадцать семь вещей, которые хотела бы сделать до того, как умру. Среди них было: снова съездить в Италию и повидаться там с друзьями, пройти курс по фотографии, написать книгу и еще много-много всего заветного. И, наконец, под номером 27 – прыгнуть с парашютом.
Марк взял мой список и зачитал вслух каждый пункт. Затем он сказал:
– Я помогу тебе выполнить каждое из дел, и, когда мы разберемся со списком, мы напишем новый, а потом еще один и еще один… И так мы будем делать до конца твоей жизни.
Этот разговор состоялся семнадцать лет назад. На сегодняшний день я сделала все из того списка, кроме пункта 27! В каком-то смысле я благодарна раку за многое, как бы дико это ни звучало. Конечно, я не захотела бы проходить все заново, но без событий последних семнадцати лет я не представляю, как сложилась бы моя жизнь.
На двадцатую годовщину свадьбы мы отправились в круиз на Багамы. При свете луны я тихонько поблагодарила Бога за то, что он позволил мне по-настоящему испытать жизнь, приняв собственную смертность.
Жизнь стала чередой праздников – больших и маленьких. Но самой главной радостью для меня было увидеть, как выросли мои сыновья. Теперь им двадцать семь и тридцать два, они живут своей жизнью и идут к своим мечтам. Этому их научила моя борьба с раком.
Сегодня, глядя в зеркало и видя седину и морщины (я называю их полосочками смеха), я улыбаюсь и говорю:
– Как же мне повезло, что я заслужила второй шанс и получила жизнь в подарок!
Конни К. Помбо
Жизнь нельзя поставить на паузу
Слушай свое сердце, но поначалу ничего не говори. Задавай вопросы и чувствуй, каким будет ответ. Учись доверять своему сердцу.
В школе и колледже я часто сталкивалась с отказами. Мне не перезванивали после первого свидания, не приглашали на работу, не публиковали мои заметки в литературных журналах. Я справлялась с этим при помощи шоколадных брауни, фильмов Норы Эфрон и любимого сборника музыки. Они помогали мне прийти в себя, и тогда я пробовала снова.
Но на третьем курсе колледжа отказы меня просто доконали. Я часами подавала заявления в магистратуру: переписывала эссе, собирала рекомендательные письма, готовилась к собеседованиям. Четыре месяца спустя мой почтовый ящик трещал по швам от писем с отказами.
Даже двойная порция брауни уже не спасала меня. Не помогло даже посмотреть, как Гарри наконец-то встречает Салли на новогодней вечеринке[17].
Все знакомые и друзья рассказывали о своих дальнейших планах в учебе. Мне было нечего им ответить. Работу я тоже не могла найти. Мне хотелось только писать, но все знают, как нестабильна эта профессия. А без постоянного дохода я не могла позволить себе снимать жилье в Лос-Анджелесе.
– Может, тебе вернуться к нам? – предложили родители. – И за аренду платить не надо, и отдохнешь хотя бы.
У нас с родителями всегда были хорошие отношения, и их щедрость тронула меня. Но вместо благодарности я чувствовала стыд: что же люди обо мне подумают?
– Как ты себя сейчас чувствуешь? – поинтересовалась моя лучшая подруга.
– Как неудачница, – ответила я.
Она покачала головой. Я считала, что подруга меня не понимает. У нее-то были планы после выпускного: Амери-Корпус[18]