Мне было 43 года, у меня были семилетний сын и трехлетняя дочь. Я боялась операций и химии, но сильнее переживала за то, что будет с детьми, если со мной что-то случится. По утрам я просыпалась, чувствуя, словно желудок разъедает кислота. От мыслей о Чарли, Люси и будущем, которое может ждать нас, мне становилось только страшнее. С каждым мигом тревог становилось все больше, и мне почти постоянно приходилось сдерживать слезы.
Если я умру, дети останутся без мамы. Кто же будет любить их так же сильно, как я? Кто их защитит? К кому они придут, если им будет больно? Я представляла их горе, слезы и одиночество. Это было просто невыносимо.
По щекам катились слезы, а в перспективе меня ждало еще больше плохих новостей. Это заставило меня задуматься. Я приняла свой диагноз и знала, что для повышения шансов на выживание мне придется пожертвовать грудью. По той же причине я согласилась на химиотерапию: несмотря на все связанные с ней ужасы, исследования показывали, что она повысит шансы на долгую жизнь. Но лечение назначили исходя из того, что в моем теле не прячутся другие гадкие опухоли. Если рак распространился, то шансы выжить становились гораздо меньше.
Думая об этой перспективе, я представила, что рак меня одолевает и мне осталось жить всего ничего. Мне была невыносима мысль о том, что я могу не дожить до того момента, как Люси и Чарли станут взрослыми. Сидя на стуле и обхватив голову руками, я вспоминала совет, который дала мне медсестра, когда я получила диагноз: будь сильной и молись. Я закрыла глаза и обратилась к Богу, молясь о своих детях.
День все не заканчивался, меня тыкали, щупали и бесконечно тестировали лаборанты с каменными лицами, которые отказывались давать какие-либо комментарии. Я шмыгала носом, глаза опухли и покраснели, нос щипало, а сердце сжалось от страха и боли. А потом я узнала, что рак не распространился! Моя грудь меня предала, но во всем остальном организме не нашлось ничего злокачественного. Бороться мне предстояло только с раком груди.
И тут меня озарило: все дело в точке зрения.
Еще вчера рак груди казался мне смертным приговором. Но всего сутки спустя он обернулся прекрасным подарком. Страх измучил меня. Именно перспектива худшего диагноза заставила меня понять, что прогноз был хорошим и все указывало на то, что я вполне могу выжить.
Прошло четыре года, но я все еще помню тот момент. Он улучшает мне настроение, придавая сил, когда на пути возникают трудности. Я гораздо легче перенесла смерть мамы и тяжелый развод, потому что смогла по-другому взглянуть на эти ситуации.
Когда я говорю людям, что мне посчастливилось перенести рак груди, на меня смотрят как на сумасшедшую. Но я-то знаю, как мне повезло. Не только потому, что я его победила и уже четыре года наслаждаюсь жизнью без рака, но и потому, что эта битва научила меня по-другому смотреть на жизнь, с улыбкой встречая все, что она мне преподносит.
Брайони Дженкинс
Лысая, свободная и счастливая
Успешный человек способен сложить прочный фундамент из камней, что в него кинули.
Моя мама говорила: «Если бы я могла, я бы отдала тебе все свои волосы». Она примеряла мои парики, крутила головой так и сяк. Наклоняла подбородок, взбивала синтетическую челку.
Я внимательно наблюдала за мамой из-за туалетного столика. В ее комнате я никогда не чувствовала стыда, не чувствовала себя не такой, как все, несмотря на алопецию[25]. Буду ли я когда-нибудь такой, как она: храброй, сильной и лучащейся уверенностью и красотой? Когда мама снимала с головы парик, ее золотые кудри рассыпались по плечам, и она, наверное, никогда не придавала этому значения. А я рассеянно терла лысую голову холодными руками.
Никогда не забуду тот день, когда потеряла первую прядь волос. Не потому, что это сильно на меня повлияло, а из-за того, что мама вела себя так, будто настал конец света. Она подбирала мои длинные локоны, складывала их в пакет и убирала в шкаф «на случай, если еще что-то можно сделать».
В четыре года мне и в голову не пришло волноваться из-за потери волос. А вот маме и сестре, наоборот, было мучительно держать меня между коленей и вычесывать оставшиеся неаккуратные патлы. Я рыдала и пыталась вырваться, моля, чтобы они мне просто все отрезали.
А затем одним прекрасным утром мои волосы остались на подушке, будто ночью приходил парикмахер-призрак и все сбрил.
Походы к врачу, анализы и лечение кортизоном не изменили моего отношения: сама я не чувствовала себя изменившейся. На детских фотографиях я всегда несусь через весь кадр, лысая, свободная и счастливая. Тогда я даже не задумывалась о том, что чем-то отличаюсь от окружающих.
Поскольку алопеция настигла меня очень рано, других детей в начальной школе это тоже не смущало. Девочки с шелковистыми плотными прядями выстраивались в очередь, чтобы заглянуть мне под шляпку. Они постоянно спрашивали меня, поменялось ли что-нибудь или выросло. Я была бесплатным развлечением, но все это было безобидно: меня принимали как свою. Все было хорошо.
Не было времени замечательнее, я была маленькой и не осознавала своего отличия от остальных. Мне прекрасно жилось с алопецией. Было легко и свободно.
Все поменялось, когда я пошла в средние классы. Школа превратилась из места, где меня любили и принимали, в пространство мучений и издевательств. В старшей школе было открытое зачисление, туда принимали детей со всего округа. А это означало, что в школе было много новых девушек и парней, не знавших о моей алопеции. И я была не готова к такой резкой перемене. Однажды в седьмом классе я случайно подпалила челку на новом парике, и папа никак не смог мне помочь: у нас не было денег на новый.
Таким образом все вокруг заметили, что я ношу парик. И мое отличие, которое когда-то приносило мне любовь и популярность, теперь стало поводом для нападок злых детей. Одна девочка особенно сильно мучила меня на протяжении самого длинного года в моей жизни. Они с друзьями любили поиграть моим париком в футбол. Кто-нибудь подкрадывался ко мне со спины и легким движением рук стягивал парик с головы, что дало мне прозвище «Свистнутая». Учителя, работники столовой, друзья и школьные уборщики всегда наблюдали за этим в ужасе, но никто ничего не говорил и не пытался за меня вступиться. Из-за этого я чувствовала себя никому не нужной. А мне было слишком стыдно постоять за себя.
С большим трудом и мучениями я дожила до старших классов, а потом мы переехали. И мне снова нужно было менять школу. А значит опять придется всех предупреждать об алопеции. Но это было сделать тяжелее, чем прежде: к тому времени я уже изо всех сил пыталась ее скрывать. Я просто не могла допустить, чтобы со мной случилось то же самое, что и в прошлой школе.
Тогда я придумала новую версию себя. Я стала говорить людям, что больна и умираю. Рак звучал куда более эффектно, чем просто отсутствие волос. В конце концов я каким-то образом пережила и старшие классы.
С возрастом многое меняется. Я не смогу назвать точную дату или время, когда перестала стесняться алопеции и она, наоборот, начала придавать мне уверенности. С каждым разом, когда я рассказывала кому-то о своих волосах (вернее, об их отсутствии), мне становилось проще. Потихоньку мне начало нравиться покупать парики и я полюбила быть не такой, как другие девочки. Я была опытнее, потому что прошла через такое, чего не пришлось испытать никому из тех, кого я знала. Чем увереннее я становилась, тем сильнее меня поддерживали люди.
Но даже если бы взрослые вокруг меня вели себя так же, как те дети в средней школе, я все равно гордилась бы собой – сногсшибательно красивой 28-летней писательницей с полной алопецией.
Теперь я много времени провожу в ванной перед зеркалом без парика, при ярком свете. Я любуюсь своими чертами, которые при полном отсутствии волос выглядят только ярче. У меня очень высокие скулы и невероятно гладкая кожа, мягче, чем у кого-либо. Я могу на лету менять стиль, цвет и длину своей прически, а если не понравится, тут же все верну обратно. У меня ни дня не бывает с плохой прической. Я могу плавать в бассейне без шапочки, и с этим чувством ничто не сравнится. Когда я ложусь спать, мягкая и прохладная подушка встречает мою теплую голову. Я прекрасна и любима, и я выделяюсь в толпе хоть с париком, хоть без.
Я получила уверенность в себе, которой за меня раньше обладала мама. Но теперь это чувство – мое собственное. Оно сильнее, чем у нее. К тому же, более искреннее и естественное. Оно мое. И я его заслужила.
Кейт Уайт
Глава 6От болезни к успеху
Выбор
Ты победитель. Жизненные испытания призваны не сломить тебя, а сделать сильнее.
– Я хочу, чтобы теперь меня звали Тес, а не Тесси. «Тес» не с двумя «с», а с одной.
Вот что заявила моя дочь однажды после школы.
Я улыбнулась.
– Тес. Очень современно. Мне понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть, ведь я с самого твоего рождения звала тебя Тесси.
Она обняла меня.
– Я знаю, мам.
Через несколько лет я везла 13-летнюю Тес с одной «с» на очередной прием у врача. В машине мы обе сидели тихо. Сегодня нам дадут ответ. Тес уже восемь недель терпела бесчувственных врачей и лаборантов: они кололи, тыкали и щупали ее в ходе мириад исследований и анализов, не проявляя к ней никакого человеческого сочувствия.
Тес лежала на холодном металлическом столе на осмотре у пожилого доктора, которого мы никогда раньше не встречали. Он вел себя аккуратно и уважительно. Она тихо разговаривала с ним, а он осматривал ее живот и внутреннюю часть бедра. Ну почему же этот доктор не попался нам сразу?
Осмотр закончился, Тес быстро оделась, и мы втроем: я, дочь и доктор – разместились в небольшом кабинете. Врач заговорил, и мне показалось, что стены сузились, и комната стала еще теснее.