Тренер «что-то» во мне увидела. Она сказала, что я всегда улыбаюсь и очень хорошо двигаюсь под музыку. А потом предложила мне тоже стать тренером.
Я ответила: «С радостью, но вам придется меня научить». Слава богу, тренер согласилась. Донна все лето обучала меня, а потом наняла вести занятия в ее зале.
Той же осенью я пошла в колледж, правда, не решив, на какую специальность. И была счастлива безмерно, когда узнала, что можно получить диплом по физкультуре. Идеально! В то время боли в груди стали реже, а почувствовав приближение нового приступа, я шла на прогулку или на тренировку.
Карьера в фитнесе пробудила во мне желание узнать больше о том, как тело работает и реагирует на программу тренировок. Любой информации мне было мало. Я хотела знать все о сердце, мышцах, костях и мозге. Я изучала биологию, физиологию и мою любимую тему – кардиологию. На курсе по ЭКГ я больше узнала о лекарствах, которые принимаю, и о том, почему тело реагирует на упражнения так, а не иначе. Мне не нравились побочные эффекты от таблеток, поэтому я, получив согласие доктора, отказалась от них. Но врачи продолжали за мной наблюдать.
Если бы не мое «сломанное» сердце, я бы никогда не оказалась там, где и в какой форме я нахожусь сейчас. Прошло двадцать три года, и, когда у меня временами бывают боли в груди, я спасаюсь движением. Я обожаю тренировки и с нетерпением жду их каждый день. Карьера в индустрии фитнеса дала мне очень много. У меня был свой спортзал, я участвовала в соревнованиях, работала в сфере кардиореабилитации, написала шесть книг, сняла видеокурс упражнений, тренировала людей на суше и на море, обучала новых инструкторов и множество персональных клиентов.
«А что при этом чувствовал ваш клапан?» – спросите вы. Ну что ж, отвечу: иногда покрикивал на меня, чтобы я не перекрывала ему кислород. А я отвечала ему тренировками и новыми нагрузками. И знаете что: похоже, он тоже получает удовольствие от движения, хотя и капризничает иногда.
Лиза М. Вулф
Крепкая цыпочка
Трудности – лучшие учителя.
Я скрестила руки поверх полотенца, которое едва сходилось вокруг моего тела, и вздрогнула, когда лопатки вжались в плитку на стене ванной. Кто-то настойчиво стучал в дверь. Медсестра прошмыгнула внутрь и поправила очки пальцем, устроив их выше на переносице.
– Мне нужно осмотреть тебя на предмет родинок, царапин и шрамов, – нараспев сказала она, не отрывая глаз от медицинской карты. – Пожалуйста, сделай шаг вперед и стань ко мне лицом, руки по швам, ноги на ширине плеч.
Я повиновалась, прижимая полотенце локтями к себе, чтобы оно не сползло. Ее ручка пронзала тишину, шурша по бумаге, пока медсестра делала пометки то тут, то там. Я не знала, что она пишет. Мне очень не нравилось это чувство: я не могла посмотреть ей в глаза.
– Сними полотенце, пожалуйста.
Я чуть приспустила его, уже зная, каким будет ответ.
– Полностью.
Она моргнула за линзами бифокальных очков. Я задумалась о том, все ли медсестры в психиатрическом отделении скрывали свое отношение за ничего не выражающим взглядом.
Я неохотно позволила полотенцу соскользнуть мне до талии. От холодного воздуха кожа покрылась мурашками, зубы застучали. Я уставилась в пол, пока медсестра делала пометки в карте. Жар от стыда охватил меня, но я сдержала слезы.
После осмотра другая медсестра завела меня в одну из пустых комнат.
– Ужин подадут в 17:45, – сказала она. – Мы сообщим по громкой связи, и ты узнаешь, когда можно будет к нам присоединиться. Пока обустраивайся.
Когда медсестра ушла, я встала, чтобы закрыть за ней дверь. Мне не хотелось, чтобы проходящие мимо глазели на меня. Я свернулась калачиком на шуршащем матрасе – осколок человека, которым я когда-то была. Меня безжалостно терзали воспоминания об умной и живой молодой ученой, которая поступила в колледж, чтобы покорить мир. Никто обо мне не помнил, никто меня не ждал. Целеустремленная студентка исчезла, уступив место странной оболочке человека, которой не было никакого дела до образования. Мне было больно думать о том, кем я была, по сравнению с тем, кем я стала.
В колледж я поступила два года назад, сразу выбрав своей специальностью биологию: собиралась стать судебно-медицинским экспертом. Я забыла обо всем, полностью сосредоточившись на учебе. В результате совсем не придала значения установлению отношений с другими людьми. Когда родители советовали мне расслабиться и провести время с друзьями, я смеялась. У меня не было на это времени.
В итоге я почти всегда была одна, изолировав себя от общества. Мне было невдомек, что первые два года в колледже я страдала обсессивно-компульсивным расстройством[29].
К концу весеннего семестра мысли о суициде приносили мне не тревогу, а утешение. И это напугало меня до такой степени, что я бросилась за помощью к психиатру, не закончив учебу. Мне выписали лекарство, и я вернулась в колледж, но в следующем ноябре снова оказалась в больнице.
В этот раз я решила не возвращаться к учебе. События весеннего семестра в сочетании с ужасным разочарованием от повторной госпитализации заставили меня думать, что мне не место на занятиях. Это было нечестно по отношению ко мне самой и к преподавателям, которые вынуждены будут ставить мне хорошие оценки, пока я не возьму себя в руки и не закончу курс.
Мой психиатр – спокойная женщина с ясными сочувствующими глазами – сказала, что назначит новое лекарство.
– Тебе станет лучше, – уверяла она.
Глаза щипало от сдерживаемых слез. Доктор положила свою ладонь на мою.
– Ты одна из самых стойких людей из всех, кого я знаю, – сказала она. – Ты крепкая цыпочка.
Я посмотрела на нее с удивлением. Крепкая? Я? Не может быть. Особенно по сравнению с другими.
Но, оказывается, врач знала, о чем говорит. Она сама недавно родила двух сильно недоношенных дочек-близняшек и стояла у окошка реанимации новорожденных, не в силах что-то сделать. И могла лишь наблюдать, как их крошечные тела вздрагивают с каждым новым вдохом.
После этого я много думала над словами доктора. Я привыкала к новому лекарству, проводила рождественские каникулы, заканчивала курс в колледже и подолгу гуляла по окрестностям. «Крепкая цыпочка», – думала я, переводясь на факультет истории и подписывая форму регистрации на два весенних курса.
Через пять месяцев наш разговор с доктором внезапно всплыл у меня в памяти, когда я сидела за круглым столом в одной из университетских аудиторий. Это был ежегодный исторический банкет, на который я пришла при полном параде: лучшее мое платье и нитка жемчуга, одолженная у мамы. В такой официальной обстановке мне было немного не по себе, но факультет очень старался сделать все так, чтобы нам было комфортно.
Один из профессоров постоянно шутил о собственных причудах, пока мы наслаждались курицей «Монтерей», салатом с мандаринами и щедрыми кусками чизкейка с карамелью и шоколадом. Когда обед закончился, официанты подали кофе, а другой профессор занял кафедру, чтобы объявить о стипендиях от факультета.
Еще до того, как начался банкет, мама спросила меня, получу ли я стипендию. Я ответила, что, конечно, нет, ведь я только перевелась на факультет. Стипендии получают студенты, которые долгое время усердно трудились. Господь и так уже благословил меня волшебным выздоровлением, и большего я даже не могла пожелать.
Вот почему я едва не уронила чашку с кофе, когда вместе с двумя другими получателями стипендии мемориального фонда назвали мое имя. На миг я даже подумала, что вызывают какую-то другую Эмили Рэймонд, но моя подруга Никки буквально вытолкала меня со стула к сцене, где уже стояли остальные стипендиаты.
– Поздравляю, мисс Рэймонд, – сказала доктор Бизли, улыбнулась и вручила мне белый конверт.
Раздались бурные аплодисменты, и я покраснела. Пробираясь на ватных ногах обратно за стол, я молила Бога о том, чтобы не упасть.
Позже я пришла на прием к своему психиатру и рассказала ей о стипендии, о том, что я уже начала работу над дипломом, и о своем намерении поступить в аспирантуру. Пока я болтала, доктор только улыбалась.
– Я ведь говорила: ты очень стойкая, – засмеялась она. – Ты сделаешь все это и даже больше.
На этот раз я ей поверила.
Я так счастлива, что не осталась наедине со своей болезнью. Родители поддерживали меня, пока я лечилась и привыкала к новым лекарствам. В те дни, когда я чувствовала, что снова проваливаюсь в бездну, мама с папой напоминали мне, что я уже сталкивалась с этими проблемами и справлюсь еще раз.
В те дни я подружилась со своим консультантом в колледже. Я рассказала ей свою историю, и она выслушала, не критикуя и не жалея меня. Вместе со мной она праздновала каждое мое новое достижение и советовала честно рассказывать окружающим о своих чувствах.
В конце концов мне стало достаточно комфортно делиться своей историей с другими. И до сих пор лучшая награда для меня – это облегчение в голосе моего собеседника, когда он говорит мне:
– Слава богу, значит, это происходит не только со мной!
Эмили Рэймонд
День благодарения
Наслаждайся мелочами, ведь однажды ты можешь оглянуться назад и обнаружить, что они были огромными.
Я с самого детства была уверена, что рак на 100 % излечим. Моя мама впервые столкнулась с этой болезнью всего за несколько недель до моего пятого дня рождения. У нее нашли рак щитовидной железы, и из-за операции мама пропустила мой первый день в детском саду. Может быть, поэтому я его совсем не помню. В тот день в детсадовский автобус меня усаживала двоюродная сестра Шарлотта. Она сфотографировала меня в голубом платье на фоне автобуса, и это – единственное доказательство того, что мамы с нами не было. А шрам у мамы на шее – единственное доказательство того, что у нее была опухоль.