Кто такой, черт побери, Штокхаузен? Эту часть страницы я оставила незаполненной.
К счастью, существование Штокхаузена и его вклад в современную классическую музыку не оказали того катастрофического воздействия на результат моего экзамена, которого я опасалась. В тот же вечер на двери аудитории 206 повесили список, в котором оказалось мое имя и имена еще двух первокурсников-пианистов, венгра и русского.
Что было дальше?
– Ни один из студентов Оберлина не дотягивает до обязательных критериев литературного конкурса, – внушал мне мой добрый друг Джон Фитц, редактор Oberlin Review. – Нечего и пытаться. В смысле, у тебя хорошие материалы и все такое, но не трать зря время.
– Ладно, э-э, спасибо, – пробормотала я, закатывая глаза и отходя от него с листом в руках, на котором была написана тема конкурсной работы.
Вы уже догадываетесь, что было дальше…
Любовь без границ
Это и есть храбрость… решительно принимать все, что пошлют тебе небеса.
Обожаю смотреть, как мой сын Эндрю играет в парке у нашего дома в Балтиморе. Эндрю не такой быстрый и общительный, как его ровесники, но он такой же милый и прекрасный, как они. И я знаю, что он может подарить этому миру не меньше их.
Но когда-то я сомневалась, что вообще готова быть матерью – не то что матерью Эндрю. Когда я забеременела, мне было семнадцать лет. Мы с Джимом, моей школьной любовью, поженились сразу после выпускного. И мы оба хотели детей, но не так скоро. Однако мы полюбили этого ребенка с того момента, как я узнала, что беременна.
Я знаю, что любовь и храбрость помогают осуществить практически все на свете.
Мой живот рос, мы представляли, как будем болеть за нашего ребенка во время бейсбольных матчей и как он подбросит в воздух академическую шапочку на своем выпускном. Как и большинство родителей, мы мечтали, что наш сын будет самым умным, самым сильным, самым красивым парнем во всей округе.
На восьмом месяце у меня началось кровотечение, и Джим примчал меня в больницу.
Врачи остановили преждевременные роды, но ультразвук показал, что мой ребенок слишком мал.
– Возможно, это синдром Дауна, – мягко сказали мне.
Мы с Джимом плакали и молились:
– Господи, сделай нашего ребенка нормальным.
Анализы показали, что у нашего ребенка не только синдром Дауна, но и кишечная непроходимость, поэтому ему понадобится срочная операция. Даже если он переживет непростые роды, он может умереть на операционном столе.
Я лежала на больничной койке, обнимая свой живот. Врачи так описали синдром Дауна, будто этот ребенок никогда не будет играть в бейсбол, не пойдет в обычную школу, не заведет свою собственную семью. Он всегда будет непохожим на других, медленным, неспособным на все, о чем мы для него мечтали.
Быть матерью – уже большое испытание. Для меня это была самая важная работа в мире, и я отчаянно хотела сделать все правильно. Еще не зная, что у моего ребенка проблемы, я боялась, что не смогу быть достаточно любящей, понимающей и требовательной.
Теперь моя тревога превратилась в панику. «Я не знаю, справлюсь ли!» – мучилась я. Но потом доктор спросил:
– Дженнифер, хочешь, чтобы мы сделали все возможное, чтобы спасти твоего ребенка?
Мгновение я смотрела на него не отрываясь. «Сделали все?..» – звучали его слова в моей голове. «О чем это он?» – думала я. И вдруг во мне разгорелась такая яростная любовь, какой я раньше никогда не чувствовала.
Конечно, я хочу, чтобы для моего ребенка сделали все возможное!
Я подумала так, и меня огромной волной захлестнуло желание защитить его. Это же мой ребенок – как я могла хотеть чего-то еще?
– Я оставлю ребенка, – со слезами на глазах сказала я доктору. – И буду любить его, несмотря ни на что.
В ту ночь врачи вызвали у меня роды. Когда малыша Эндрю положили мне на руки, я осыпала его поцелуями. Он выглядел как ангелочек, и мое сердце сжалось, когда доктора унесли его на операцию. «Держись, малыш, – думала я, мама тебя любит».
Операция Эндрю прошла успешно, и когда мы привезли его домой, меня переполняла радость. Но меня раздражали жалостливые взгляды моих друзей и коллег, которые они бросали на маленького Эндрю.
«В этом нет ничего ужасного!» – думала я. Но мне тоже было жалко Эндрю.
– Ему столько не осилить, – плакала я. – Это просто несправедливо.
Отчаянно нуждаясь в помощи, я связалась с группой поддержки людей с синдромом Дауна, о которой узнала в больнице. Слушая, как другие родители говорят о своих надеждах, я поняла, что не одинока. И поняла, что Эндрю, вероятно, сможет работать, иметь друзей и жить самостоятельно. И самое главное – он будет счастлив. О чем еще может просить мать?
Быть матерью – уже большое испытание. Для меня это была самая важная работа в мире, и я отчаянно хотела сделать все правильно.
Когда Эндрю сделал первые шаги и сказал свое первое слово «пап», я не переживала о том, как сильно он отстает от других. Вместо этого я ликовала и делала все, чтобы он смог добиться еще большего.
Я записала его на курсы развития речи и физиотерапию, а дома мы делали специальные упражнения для развития моторики. Когда у него получалось самостоятельно поесть или кинуть мяч, мы оба хлопали в ладоши и смеялись.
Эндрю сейчас пять лет, и он не перестает меня удивлять. Он ходит в школу и дружит с ребятами, и я не переживаю, что его будут дразнить. Он – всеобщий любимец.
Иногда мое сердце все равно разрывается от боли, когда я думаю о том, чего он никогда не сможет сделать. Но потом я вспоминаю о тех прекрасных вещах, которые он уже сделал, и обо всем, что он сделает, когда придет время. И я знаю, что любовь и храбрость помогают осуществить практически все на свете.
Серьезная работа
Обретите контроль над своим временем – и обретете контроль над своей жизнью.
Я сижу на втором этаже, в своем кабинете, который устроила в свободной спальне, и играю на компьютере в солитер.
– Что ты там делаешь? – окликает с порога мой муж.
– Работаю, – говорю я.
– Да быть того не может! – не верит он.
– Правда-правда, – уверяю я.
Он качает головой и уходит.
Его растерянность мне понятна. Когда сидишь за компьютерными играми, вряд ли кто-то сочтет это работой, достойной уважения. Иногда муж видит меня в положении полулежа, с ногами, закинутыми на стол, рассеянно созерцающую птичек, чирикающих в кроне цветущей сливы за окном. Это тоже не слишком похоже на работу.
Но работа бывает разной. Я – писатель. Когда я пишу научную статью, я вся из себя такая деловая: проверяю факты, беру интервью, редактирую. Могу часами сидеть за компьютером, переписывая свой труд, пока не сделаю все именно так, как надо. Когда я пишу беллетристику, у меня больше свободы действий. Я стараюсь расслышать голоса своих персонажей, которые не всегда желают разговаривать. Тогда я берусь за что-то другое – перекусываю, вожусь с садом, иду гулять, пеку пирог. Наконец мои герои сменяют гнев на милость, и я радостно возвращаюсь к работе.
Если муж застает меня в тот момент, когда у меня трудности с одной из моих историй, в его душу закрадываются сомнения. Да я и сама думаю: может быть, он и прав, может быть, я сама себя обманываю насчет своей работы. Как-то раз, когда я вела авторскую программу в начальной школе, мальчик-третьеклассник спросил меня: «А вы знаменитая?» Пришлось сказать ему: нет, не знаменитая, несмотря на все мои успехи. Это было нелегко признать, хотя известность никогда не была моей целью. И все же, вспоминая тот случай, я чувствую дискомфорт и неуверенность.
Прихлебываю из чашки зеленый чай и размышляю над представлением о серьезной работе. Думаю о семнадцати детских книгах, которые уже опубликовала. Некоторые из них давались мне легко, позволяя писать с огромной энергией, так что было очевидно, что я тружусь, не жалея сил. Другим требовалось толика размышлений, чуть больше грез наяву, слушания музыки, взглядов в окно.
Я только что создала целый мир. Если это не серьезная работа, то что тогда?
Я думаю о сотнях статей, которые написала для газет и журналов за эти годы, о стихах, напечатанных в литературных сборниках. Теперь я еще веду еженедельный блог о природе. Наверняка ведь это что-то значит!
Я уношу кружку с собой в кабинет и откидываюсь на спинку кресла. Экран компьютера меня дразнит. Я отворачиваюсь, чтобы посмотреть на металлическую блестящую фигурку геккона, ползущего по стене над книжной полкой… и тут что-то щелкает и встает на место. И вдруг я понимаю, как поправить тот рассказ, который пишу. Я бешено работаю пальцами, набирая текст, потом слышу голос мужа из кухни:
– А что у нас на ужин?
– Все, что ты приготовишь! – кричу я в ответ.
У меня нет времени колдовать с макаронами – только не сейчас! Слова текут ручьем, персонажи взаимодействуют, сюжет строится. Я только что создала целый мир. Можно ли представить себе более серьезную работу?
Свой собственный голос
Искать самого себя – не стыдно. Ищите того человека, которым вы хотите стать.
Когда мы приземлились в нью-йоркском аэропорту, мне было восемь лет. Я сразу поняла, что «Боинг-747» авиакомпании «Эйр Индия» перенес меня из Калькутты с ее ужасными и депрессивными школами в рай под названием Соединенные Штаты Америки.