Когда мне было пятнадцать, отчим избил меня на кухне так, что я харкала кровью и умоляла его остановиться. Я звала на помощь мать, но та не вышла из спальни. Наконец отчим устал меня бить, отошел и сказал, чтобы я больше не появлялась в этом доме. Мать слышала слова отчима, но никак за меня не вступилась, и я поняла, что ей совершенно наплевать на мою судьбу. Я поднялась с пола и пошла к выходу, думая про себя: «Ну и ладно! Разве может быть где-то хуже, чем здесь».
Оказалось, что может. Переночевав на крыше школы, я на следующий день на все деньги, что были припрятаны у меня в потайном карманчике куртки, купила поддельные автомобильные права, на которых было написано, что мне уже восемнадцать, и устроилась работать танцовщицей в стрип-клубе. Очень быстро я поняла, куда попала. Большинство стриптизерш торчали на наркотиках и были нелегалками. Клиенты за свои деньги могли потребовать все, что угодно, и клуб никак не защищал девушек от их грубостей и извращенных желаний. Более того, наш босс постоянно штрафовал нас за любую провинность, и накопить денег практически не получалось.
Думаю, по моему виду она поняла, чем я занимаюсь.
Однажды на улице я встретила библиотекаршу, которая подбирала мне книги по гимнастике. Я подошла к ней и попросила помочь. Сказала, что хочу окончить школу и получить диплом о среднем образовании, что мне очень нужна любая приличная работа и что у меня поддельные документы. Думаю, по моему виду она поняла, чем я занимаюсь. Возможно, она даже предположила, что я наркоманка, хотя Господь меня от этого отвел. Но, наверное, то, что я просила не еду и не деньги, а помощь с учебой и работой (и еще мой интерес к книгам по гимнастике), убедило ее дать мне шанс.
В тот же вечер я переночевала у нее, а в клуб не вернулась. Через пару дней я уже работала официанткой в небольшом кафе, а через неделю сняла койко-место в комнате с еще двумя официантками. Осенью я пошла в специальную школу для взрослых.
Сказать, что с той поры моя жизнь наладилась, было бы ложью. На моем пути встречались жестокие и равнодушные люди, кто-то пытался меня использовать, кто-то говорил, что у меня ничего не получится. Да и сама я была плохо подготовлена к нормальной жизни. Возможно, поэтому так часто ко мне притягивались плохие люди и сомнительные возможности.
Но я не сдалась. Поступила в колледж и окончила его. Получила лицензию риелтора и доросла до должности государственного инспектора по недвижимости[22]. Еще я пишу. И у меня есть муж и четверо детей.
Если вы не довольны своей жизнью, я советую вам не терять веры и стараться преодолеть трудности. Стараться изо всех сил. Я могла бы опустить руки и начать себя жалеть. Забеременеть в подростковом возрасте и жить на пособие. Подсесть на наркотики, чтобы не чувствовать боли и отчаяния. Но я выбрала другой путь – я не сдалась и стала заниматься своей жизнью. Я уверена, что и вы сможете это сделать, если сильно захотите.
Идти до конца
Начни делать необходимое, затем возможное и внезапно увидишь, что уже делаешь невозможное.
Однажды февральским вечером 2001 года мой муж Джимми пришел домой с работы и возмущенно сказал:
– Наш совет уполномоченных проголосовал за снос городской ратуши Ашленда, построенной в 1855 году, и замену ее кирпичной самозванкой!
Я никогда прежде не обращала внимания на это здание в центре города, но Джимми – архитектор, и он был настолько взволнован, что я стала расспрашивать о подробностях.
– Это простое, но элегантное здание в стиле греческого Возрождения с затейливыми деталями, – объяснил он.
На выходных мы поехали к городской ратуше и обошли по периметру это двухэтажное старинное здание. Муж поочередно указывал на его пострадавшие от времени фронтон, фриз, лепнину и окна.
– Видишь, как эти старые оконные стекла искажают отраженные деревья, облака и небо, создавая на стене крохотные, вечно меняющиеся абстрактные рисунки? – говорил он. – Это означает, что в проемах стоят те самые, изначальные, окна.
Его хвалебная песнь архитектуре задела во мне некую струнку, что-то почти материнское, настолько сильное, что я не смогла бы это остановить, даже если бы хотела. Я увидела городскую ратушу в совершенно новом свете и поняла, что эта беззащитная красота былых времен нуждается в ком-то, кто спасет ее от уничтожения. И этим кем-то решила стать я.
На следующей неделе я поспешила на заседание Исторической комиссии, где попросила составить план по предотвращению сноса. Пожилые члены комиссии озадаченно переглянулись. Затем председатель сказал:
– Это непрактично из-за слишком больших расходов. Пришлось бы поднимать здание на домкраты, чтобы укрепить фундамент. И к тому же, – добавил он, – у нас нет ресурсов для такого проекта.
Поначалу я приуныла, даже чувствовала себя глупой из-за того, что у меня возникла такая безумная идея. Но потом набралась храбрости, стремясь проявить себя с такой стороны, о существовании которой прежде и не подозревала. Я была полна решимости спасти это здание, даже если Историческая комиссия не окажет мне никакой помощи. Впервые в своей жизни – и это было лишь первое из многих последовавших «впервые» – я написала письмо редактору местной газеты, оплакивая грядущее разрушение здания. Потом связалась с другим человеком, который тоже написал письмо редактору, и мы образовали крохотную группу под названием «Спасем городскую ратушу Ашленда». Посыпались телефонные звонки от других жителей города, желавших помочь. С каждой неделей наша группа становилась немного больше. Оказывается, многие горожане хотели, чтобы здание было спасено, но не представляли, как это сделать.
Обо мне говорили: «Да кто она такая? Она пытается саботировать решения правительства!»
Не представляла этого и я. Но все равно приняла вызов, решив, что разберусь, что надо делать, уже в процессе.
Я пришла на первое в моей жизни заседание совета уполномоченных, которое проходило в цокольном этаже городской ратуши, и попросила внушительных мужчин, сидевших передо мной, спасти ратушу.
– Нет! Нам нужна новая, побольше, – сказали они. – Кроме того, это даже не историческое здание. Линкольн здесь ни разу не ночевал!
Их ответы заставили меня по-новому взглянуть на современные культурные нормы – уничтожать что-то маленькое, уникальное и созданное вручную ради того, чтобы построить большое, безликое и штампованное; отрекаться от того, что имеет местную, а не национальную ценность; отрицать историческую значимость и наследие, оставленное простыми людьми.
Уполномоченные говорили о прогрессе. Но в чем именно был этот прогресс?
Я проводила среды и субботы в Исторической библиотеке, просматривая небольшие документальные фильмы и подшивки газет, открывая для себя богатую историю моего города и узнавая, сколько всего происходило в старинных помещениях нашей старой городской ратуши. Чем она только не служила – тюрьмой, средней школой, общественным центром, штаб-квартирой скаутов-«волчат», кинотеатром и бальной залой! Самое забавное, я выяснила, что Линкольн таки ночевал в нем однажды, хотя этот Линкольн оказался местным жителем, а не нашим шестнадцатым президентом.
Я снова выступила на заседании совета уполномоченных, чтобы достучаться до жителей городка, смотревших эти заседания по кабельному телевидению у себя дома.
– Мужчины, которые принимали участие в Гражданской войне – в сражениях при Геттисберге, Спотсильвейни и Фредериксберге – танцевали здесь, на втором этаже, прямо над нами, на балах Великой армии восстания, – говорила я. – Если это для вас не история, то я не знаю, что можно считать историей.
Наша небольшая группа выступала на городских митингах и привлекала к участию школьников, приглашала журналистов с телевидения и «подбрасывала» статьи с громкими заголовками в местные газеты. Но самое главное, нам удалось убедить городского чиновника открыть давным-давно заколоченную бальную залу на втором этаже и пропустить нас внутрь.
Поднявшись по лестнице из старого дуба, мы обнаружили огромный, похожий на пещеру зал с семнадцатифутовыми потолками, покрытыми затейливой лепниной. Была здесь и сцена, прекрасная, но нуждающаяся в ремонте. Фотографии бальной залы во всей ее старомодной красе распространялись, как лесной пожар. Люди хотели увидеть ее, сохранить ее, иметь право голоса в решениях о том, как будет выглядеть их город, радоваться чуду, которое уже существовало в нем задолго до их рождения. Народные усилия по спасению здания учетверились в масштабах.
Во время одной из моих ежедневных прогулок по нашему району со мной поравнялся какой-то парень на машине и прокричал: «Спасем городскую ратушу!» Люди останавливали меня на улицах и говорили: «Мы видели вас по кабельному. Спасибо вам», или «Как жаль, что мне часто не хватает храбрости защитить то, во что я верю!»
Но муниципалитет это отнюдь не обрадовало. Он распространял лживые слухи о том, что ратуша не представляет собой никакой исторической и архитектурной ценности. Что второй этаж наверняка обрушится. Что здание невозможно отреставрировать. И оно никогда не будет внесено в национальный реестр исторических памятников. Обо мне говорили: «Да кто она такая, эта девчонка? Она пытается саботировать решения правительства». Другим членам нашей группы звонили и грозили: «Вы не представляете, против кого идете!»
Чтобы успокоиться и заглушить в себе сомнения, я приучилась мысленно представлять отреставрированную ратушу, гордо возвышающуюся посреди нашего городка. Воображала торжественную церемонию открытия и горожан с фотоаппаратами. Воображала детей, спешно поднимающихся по широкой старинной лестнице, чтобы полюбоваться изящной лепниной.
Даже мой начальник заметил во мне перемены. Он сказал: «Вы кажетесь такой живой, такой влюбленной в жизнь!» Честно говоря, я сама себя удивляла. Я и подумать не могла, что способна на такую настойчивость.