И тем не менее потенциальная возможность еще одного неудачного брака пугала меня куда как сильнее, чем прыжок с моста.
– Вы готовы? – спросил инструктор.
Я кивнула, понимая, что до готовности мне, как до луны. Натан широко ухмыльнулся и показал мне большие пальцы, но беспокойно притопывающая ступня его выдавала. Вид его нервозности немного притушил мою собственную.
На негнущихся ногах я приблизилась к краю. Крохотная платформа протянулась над рекой, бежавшей внизу – слишком далеко. По склонам ущелья карабкались деревья. Инструктор крюком прицепил меня к главному тросу и велел полностью расслабить тело во время первого прыжка и отскоков. Все его наставления звучали для меня, как китайская грамота. Я попросту не представляла, что меня ждет.
Мелкими шажками я подобралась к краю платформы и собралась прыгнуть, глядя на реку и деревья внизу. Но это было слишком страшно. Я не могла столкнуть себя в пустоту, зиявшую передо мной. Поэтому я повернулась спиной к каньону, мои пятки зависли над ничто. Я смотрела в улыбающееся лицо Натана. Он прошептал одними губами:
– Ты можешь это сделать. Мы можем это сделать.
Предложение руки и сердца пугало куда больше, чем прыжок с моста.
Я нащупала в себе крупицу силы, которой прежде не чувствовала. Я не была готова, но вот-вот буду. Убедила себя, что через секунду-две прыгну…
Вот уж чего я не ожидала, так это того, что поручни выскользнут у меня из рук. Я рванулась сквозь воздух, пытаясь дотянуться до них, желая еще немного задержаться в этом прочном привычном комфорте, но было слишком поздно. Я уже падала.
От той половины меня, которая вопила, что надо что-то делать, куда-то двигаться, пришло желание дергаться и трепыхаться. А вторая моя половина застыла, признавая бесполезность движения.
Воздух свистел. Деревья сливались в полосы. Материальный мир смешался с эмоциями.
Спокойствие. Тревожность. Любовь. Страх.
Медленное, мягкое сопротивление постепенно охватило меня, а потом потащило назад, к мосту и небу.
Момент инерции, затем обратно вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Я не знала, как долго будет длиться каждый отскок или когда я остановлюсь, но понимала, что я в безопасности и к тому же совершила очень смелый поступок.
Мои конечности безвольно висели, как у тряпичной куклы, когда инструктор вытащил меня обратно на мост.
– С вами все в порядке? – спросил он. – Вы молчали и почти не двигались, мы уж решили, что вы в обмороке.
Я улыбнулась, немного гордясь собой. Натан обнял меня. У него страховочные ремни были затянуты вокруг лодыжек, а не на туловище, как у меня. Его лебединый полет выглядел гораздо привлекательнее, чем мое каменное падение, однако я знала, что ему пришлось брать намного меньший барьер, чем мне.
Когда мы возвращались от моста к парковке, нас остановили две женщины, наблюдавшие за прыжками с почтительного расстояния.
– Вы это сделали? – Женщина постарше ткнула в меня пальцем.
– Да, сделала, – улыбнулся Натан.
Я это сделала. Я прыгнула. Но никогда не стану прыгать опять. А вот замуж второй раз выйти готова. За Натана.
Грядут взлеты и падения, но я буду смелой и все переживу. Я смогу с этим справиться.
Глава 11Возраст как привилегия
Седина в голову
Не по сединам возраст сердца узнают.
Я выгуливала собаку, когда рядом со мной притормозила машина, опустилось стекло и подруга с водительского кресла крикнула мне:
– Ох, боже ты мой! Я так давно хотела это сделать! Ты такая храбрая!
Элиза увидела меня впервые с тех пор, как я перестала закрашивать седину.
Я подумывала о том, чтобы решиться на этот шаг, уже пару лет. Мне было тошно красить волосы. Тошно от мысли о зря потраченном времени и деньгах. Тошно от голубоватого оттенка морских водорослей, который придавала моим волосам хлорка в бассейне через какую-нибудь пару недель после окраски.
А еще мне до смерти надоели нормы культуры, по которым серебристо-серая шевелюра шестидесятилетнего мужчины считалась «достойными сединами», а от женщины того же возраста требовались невозможно золотые или яркие брюнетистые локоны. Я была сыта по горло всеобщим представление о том, что каждая женщина должна из кожи вон лезть, чтобы выглядеть моложе своего возраста.
Около двенадцати недель прошло между тем днем, когда я перестала красить свою короткую стрижку в стиле афро, и тем, когда я оставила последние ошметки своей химически продленной молодости на полу салона. В эти неловкие месяцы, когда моя голова была похожа на ванильный кексик с шоколадной посыпкой, я чувствовала себя ходячим тестом Роршаха. Интересно, что видели мои друзья в этом изменчивом рисунке?
Многие женщины – и давние подруги, и едва знакомые – сочли мое решение заявлением достаточно публичным, чтобы делиться со мной своими чувствами и мыслями. Они озвучили немало поводов для беспокойства: «Что подумают мои дети? А понравится ли это моему мужу? Когда я смотрюсь в зеркало, не вижу ли я в нем свою мать? Или, того хуже, бабушку?»
Многие женщины моего возраста заканчивали разговор о моих волосах словами: «Как здорово, что ты это сделала! Удачи!» Они хотели опосредованно осуществить свою мечту через меня, но признавали, что бабульке, которая готова вычеркнуть прыжки с парашютом из своего списка обязательных дел, немного удачи не повредит. Они коллективно наблюдали за мной, как за канарейкой в шахте: выживет или нет?
Большинство из них, подобно Элизе, аплодировали моей храбрости, позволившей мне уйти на ту территорию, куда они все еще не отваживались ступить. И все же меня поражало количество женщин, которые под конец разговора напоминали мне: «Ну, ты же всегда сможешь снова покраситься, если тебе не понравится». Это был этакий сестринский жест принятия на случай, если мой дурацкий эксперимент обернется провалом.
Храбрость похвальна, но не всегда безопасна. Для слишком многих из нас в том, чтобы больше не выглядеть молодой, таятся свои угрозы. Требование выглядеть молодо заставляет нас покупать продлевающие молодость зелья с настолько неправдоподобными заявленными свойствами, что мы и не подумали бы верить в такую чушь в любой другой сфере своей жизни. Одних из нас это требование толкает к депрессии, других – к косметологу за уколами красоты, а третьих – под нож пластического хирурга.
Даже мои старшие подруги, которые красят волосы, признаются, что уже не один год думают о том, чтобы перестать закрашивать седину, но чувствуют, что просто «не готовы». Не готовы к чему?
Каким бы странным это ни показалось, думаю, самый честный ответ на этот вопрос – не готовы выглядеть старыми. Это особенно верно для тех моих подруг, которые работают в корпоративной среде. Они зарабатывали свои высокие посты годами учебы, жертв и упорного труда. И все же они боятся, что, если будут выглядеть на свой возраст, это каким-то образом поставит под сомнение их… что? Актуальность знаний? Конкурентоспособность? Или дело в чем-то более глубоком? В их чувстве самоценности?
Хотя я с самого начала в основном комфортно чувствовала себя в своей «седой ипостаси», случались и срывы.
«В каком возрасте умерли ваши родители?» – этот неловкий вопрос задала мне молоденькая медсестра, когда я недавно сменила врача-терапевта. До того как я стала седой, вопрос звучал иначе: «Ваши родители живы?»
Неужели каждая женщина должна из кожи вон лезть, чтобы выглядеть моложе своего возраста?
Я на тот момент ходила полностью седая всего пару дней и носила свою новую индивидуальность, как стареющий Питер Пэн – с бравадой и неуверенностью, с полной палитрой чувств, которые способны возникать в любых новых обстоятельствах. Реактивная и безжалостная, я выпалила в ответ: «Вы задали этот вопрос потому, что у меня седые волосы?» Бедная девушка вспыхнула и застыдилась, но я-то пленных не брала! «Вы делаете вывод, что я слишком стара, чтобы иметь живых родителей, просто потому что у меня седые волосы?» Медсестра многословно извинилась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. После такой открытой демонстрации оборонительной реакции мне и самой захотелось провалиться сквозь землю от стыда.
Обретение силы – это внутренняя работа. Дать себе разрешение и право бросать вызов нормам – задача не для слабых духом, и вся эта история с сединой – сложное предприятие. Час на час не приходится: я решительная, но неуверенная; освобожденная, но стеснительная.
Время идет, и я все спокойнее отношусь к своему решению. Седина соответствует тому образу жизни, который я намерена вести до конца своих дней. Простому. Спокойному. Контркультурному. Вместе с этим решением – не противоречить естественному ходу вещей – я дала себе разрешение выглядеть на свой возраст, веря, что моя солидарность с ним компенсирует любые допущения, которые сторонние зрители могут связывать с серебряной шевелюрой.
В самом начале своего паломнического пути я дергалась, проходя мимо зеркала, встречая в нем свое седовласое отражение. Оно застигало меня врасплох, но я не страдала от этого. Я была полна желания принять эту знакомую незнакомку – зная, что, принимая ее, я становлюсь на один шаг ближе к тому, чтобы более полно принять себя.
Гламур для сорокалетних
Меньше бойся, больше верь; меньше ешь, больше жуй; меньше плачь, больше улыбайся; меньше болтай, больше слушай; меньше ненавидь, больше люби, и ты будешь счастлив.
Я поднимаю крышку ноутбука. Всплывающее уведомление сообщает, что у меня есть новое письмо от фирмы Six, моих разработчиков в Англии. Я открываю его. «Ура, – говорится в нем, – мы рады сообщить вам, что все готово!»