– Димочка, ты?
– Я…
– Это Григорьев. Отец отошел.
Григорьев – это был помощник отца. Он был доцентом и чуть ли не доктором каких-то точных наук, но производил впечатление редчайшего дурака. К тому же любил охоту на уток.
– Передать ему что-нибудь?
– Ничего, я лучше перезвоню.
– До сих пор в Грузии? – уточнил Григорьев. – Не обижают?
– Нет.
– Я тут пообщался с людьми. Ты в курсе, наверное, у меня есть друзья… среди людей очень серьезных. В смысле сам понимаешь, оттуда. – Вероятно, Григорьев продемонстрировал некий жест: ткнул пальцем вверх или что-то вроде того, но не догадался, что Митя его не видит. – Они говорят, в августе все закончится. Уверенно так.
– Ну, мне пора.
– Все будет чики-пуки, как говорит мой сын.
Митя поблагодарил и попрощался. Решил, что все же не стоит тревожить отца. Он пожилой и больной человек. Митя представил, как отец плетется в офис «Короны». Зачитывает по бумажке Митины реквизиты. Записывает трек-код перевода. Комкает бумажку с трек-кодом, пихает в карман. Тоскливое зрелище.
Почти сразу раздался звонок, но это был не отец, а Виктор – его работодатель из «лексуса», ангел с длинными шелковыми волосами. Голос у ангела был недовольный. Он начал с фразы: «Ты слишком расслабился. Грузия тебе не идет». А потом несколько раз повторил: «Ты слышишь меня? Слышишь?»
Митя кричал во всю глотку: «Да!» – но что-то мешало, потом Виктор отсоединился. Митя сидел и ждал. «Меня увольняют», – решил Митя. Конечно, в самый неподходящий момент. Впрочем, именно так всегда и бывает. В боку закололо так резко, как будто кто-то тыкал в него ножом.
Виктор перезвонил. Со второй попытки все получилось. Босс звучал очень четко – даже слишком четко, увы. Когда-то казавшийся ангельским, теперь голос Виктора был гнусавым, а интонация – назидательной и надменной, очень фальшивой, явно взятой в аренду: «Я хочу заказать тембр начальника, вразумляющего подчиненного».
Виктор сообщил вот что: число подписчиков Лизы Райской сократилось на десять процентов за месяц. Митя работает спустя рукава, а эта работа не терпит формальности. «Чтобы писать как Лиза Райская, нужно мыслить как Лиза Райская», – выдал ангел-хранитель и босс. Митя терпел, пока Виктор читал ему нотацию, состоявшую из какой-то мотивационной жвачки, тренинговых слоганов. Закончил Виктор чуть ли не следующим: «Никто тебя не полюбит, пока ты сам себя не полюбишь». Митя поддакивал. Вроде не увольняют, вынес он главное.
– Проверь телеграм, – сообщил Виктор далее. – Скинул тебе чаты наших моделей. Ничего туда не пиши, просто читай.
– Хорошо, конечно.
– Впитывай их манеру, синтаксис, образ мыслей. Ты должен почувствовать, чем они живут. Завтра вечером, до шести по Москве, жду от тебя сочинение, тема такая: «Образ вебкам-модели в телеграм-чате “Заюшки ХХ”». С цитатами. Не меньше восьми тысяч знаков. – Виктор выдержал паузу, чтобы сказать что-то значительное: – Ты услышал меня?
– Я услышал, – среагировал Митя.
Его жизнь повисла на ниточке. Теперь она зависела от того, сможет ли Митя влезть в шкуру вебкам-модели, прочувствовать по-настоящему, чем она живет. Митя никак не думал, что почти в сорок лет жизнь подкинет ему подобное испытание. Пожалуй, если бы знал заранее, то выбрал бы не рождаться на свет.
Поначалу сочинение на тему «Образ вебкам-модели в телеграм-чате “Заюшки ХХ”» шло достаточно бойко, но увязло на середине: энергии не хватало. Нужно было поесть. Митя пересчитал мелочь: осталось что-то около десяти лари. Хватит только на очень скудный обед. Хотелось жареной рыбы, но в прибрежном кафе она стоила четырнадцать или даже пятнадцать. Десяти хватит лишь на горшочек лобио и стакан минералки.
Митя решил попросить денег у Паши. Спустился, постучал в дверь. Паша, одетый в узбекский халат, осмотрел Митю с брезгливостью. В голове у Мити вертелись неловкие обороты из репертуара уличных попрошаек: «Прости, что к тебе обращаюсь… Случилась беда… Если не жалко…» Похоже, эта работа мысли отражалась у него на лице.
Митя вдруг осознал, что превратился в готового персонажа сатирических роликов, которые выпускали госмедиа: в том числе и его бывшие работодатели. Взгляните на типичного релоканта. Нелепый толстяк с блуждающим взглядом, который как зомби бродит по набережной. Оторванный от корней, он медленно сходит с ума: гладит уличных псов, сочиняет стихи. Иногда сердобольные аборигены угощают его лобио. Иногда приходится воевать с бродячими псами за остатки еды.
Беседа в дверях была мучительной для обоих. Паша не знал, как поступить. Он ненавидел такие ситуации: слишком жаден, чтобы дать в долг, слишком нерешителен, чтобы отказать твердо, недостаточно быстро соображает, чтобы придумать удачную ложь. В итоге он отсыпал Мите в ладони всю мелочь, скопившуюся на тарелке в прихожей. Вышло 11,25 лари. Что ж, не так уж и плохо.
– Спасибо, дай бог здоровья! – сказал Митя тоном профессионального плакальщика и ушел прочь.
Внизу был Ренат, мылил свой мотоцикл. С голым торсом, весь в пене: казалось, что Митя угодил в порнофильм или рекламу дезодоранта. Митя даже огляделся по сторонам: нет ли где съемочной группы.
Ренат дать взаймы отказался, но сообщил доверительным шепотом, что попросить стоит у Димы.
– У Димы? Я думал, он на фронтах.
Ренат тщательно вытер руки салфетками, после чего сообщил, что Дима приехал на днях, как раз когда они развлекались в Тбилиси. Тихо уехал и тихо вернулся неделю спустя. На лице у Рената играла улыбка, но не издевательская, а, как обычно, бесстрастная.
– И его отпустили?
– История мутная. Я не вдавался в подробности. Ясно только, что он приехал в Д. на несколько дней и понял, что это не для него. Видимо, документы подписать еще не успел и вернулся.
Митя подумал, что так и не спросил у Рената, почему он сам не поехал на фронт со своим боевым опытом. То есть в целом, наверное, понятно и так, но все же хотелось подробностей.
Поколебавшись немного, Митя отправился к Диме. В нем боролись отвращение и жалость к себе, покорность судьбе и злоба на мир, который принудил его к постыдной капитуляции. Реальность уже откровенно потешалась над ним.
«Сегодня день унижений, да будет так», – постановил Митя, с мрачным самодовольством остановившись у номера Димы и Насти. Он постучал в дверь.
«Вот такой я жалкий, ничтожный», – мысленно повторял Митя, сам удивляясь этой странной и новой интонации «подпольного человека», которая вдруг овладела им.
Дима выглядел немного смущенным, но свежим, довольным. Перебив Митю, который сразу же растерял свой запал «подпольного человека» и теперь сбивчиво бормотал, Дима спросил:
– Сколько?
– Долларов триста хотя бы. А лучше четыреста.
– Думаешь, у кровавых имперцев есть доллары? – Дима посмотрел на Митю лукаво и испытующе, а потом подмигнул. – Разумеется, есть.
Они прогулялись до банкомата и сняли наличные. Получив деньги, Митя ощутил стыд. Захотелось как-нибудь оправдаться и обозначить свою независимость. Все-таки этот жест ничего не значит: мы можем гулять, одалживать деньги друг другу, поддерживать добрососедские отношения, но все же мы по разные стороны баррикад. Не обязательно это подчеркивать, но важно помнить: хотя бы для самого себя. Митя решил, что как следует подумает над формулировками и вернется с этим непростым разговором, когда будет отдавать долг.
По дороге обратно Дима залез на турник и подтянулся раз двадцать. Митя чувствовал, что это издевка: беззлобный укор ему, его комплекции, образу жизни. После этого они немного посидели вдвоем на скамейке у спортплощадки. Дима был без футболки. Они смотрели на море: грязно-серое, беспокойное. Волны напоминали Мите помехи в телевизоре.
Дима сказал:
– Представь свое идеальное будущее. Что в нем будет?
Митю озадачил этот вопрос.
– Наверное, море. Мне нравится жить рядом с морем. В курортном маленьком городке не в сезон.
Жизнь на море зимой. Пространство, где почти нет людей, а цвета приглушены. Тут только ты и очищенная печаль. Просто сидеть и смотреть на стихию, на первобытный хаос. На великую бездну, которая однажды разверзнется. Привыкать к ней по чуть-чуть.
Митя плотно поужинал перед сном, и всю ночь ему снился триллер, в котором он убегал от маньяка по лесной чаще, спотыкался и падал, маньяк раз за разом его настигал, а потом убивал, очень долго и неумело. Митя при этом тихонько постанывал. Это повторилось несколько раз. А потом он услышал сквозь сон, как открывается дверь: Митя не запирал ее на ночь, а дыра вместо ручки так и зияла.
Митя услышал, как кто-то заходит, осматривается, садится на стул у кровати. Судя по звукам, это был грузный мужчина. Подъем по ступенькам на третий этаж ему дался непросто, он тяжело и хрипло дышал. Митя слушал это дыхание под покрывалом и не решался пошевелиться. Взгляд чужих глаз обжигал стопы в сползших носках и облысевшие голени. Взгляд медленно поднимался и наконец впился в белый безволосый живот, напоминавший кусок мыла «Сейфгард». «Вот так я умру, – понял Митя, – не решившись взглянуть на убийцу».
Вошедший откашлялся и проговорил:
– Здравствуй, Лиза.
Олег Степанович никак не мог ожидать, что все так быстро закрутится. Думал, это безобидное хобби, даже полезное. Прочел в научно-популярном журнале, уже не помнил, в каком и когда, что половозрелому мужчине нужно смотреть на голую женщину по семь минут в день, это повышает серотонин и нормализует давление. Он и смотрел, и досмотрелся до того, что упустил поворотный момент: еще вчера это было чистое развлечение, а сегодня – уже серьезное дело, что-то вроде настоящей любви. К 22-летней вебкам-модели Лизе Райской. Олег Степанович был уверен, что у него к такому иммунитет: он не то чтобы очень любил жену, но как минимум ей симпатизировал и на студенток никогда не засматривался. Правда, в техникуме они были совсем детьми, но с высоты его возраста Лиза тоже была ребенком.