– Вот таким дураком я был в юности, – с легкой улыбкой подытожил Ренат. – Не знаю, что бы со мной стало, если б не армия.
Сейчас Ренат работал экспертом по финансовому урегулированию (еще эта вакансия иногда называется так: «специалист по работе с просроченной задолженностью»), то есть звонил незнакомцу по телефону и угрожал отрубить пальцы его дочери и скормить своему воображаемому псу. Это была парт-тайм-работа.
Они постояли пару минут в молчании под козырьком, а потом из квартиры Паши и Стаса раздались крики. Судя по всему, дело шло к бою курантов.
Соседи договорились, что не будут включать новогоднее обращение. Они ели салат в полутьме и слушали дождь, который стучал по карнизу. Шум дождя создавал определенный уют.
Стас предложил Мите бонг[2], но тот помотал головой. От травы с Митей случалось что-то вроде экзистенциального кризиса: в голове начинали крутиться вопросы о том, кто он такой и в чем смысл жизни. «Мир – это иллюзия. У меня нет личности» – подобные мысли бесконечно бежали по кругу в течение долгих минут или даже часов. Остальные сделали по затяжке.
На экране появился знакомый с детства мужчина, показавшийся Мите слегка нездоровым, с болезненно-желтым и напряженным лицом. Возникло ощущение, что из-под костюма мужчины выпирает бронежилет, а может, некий инструмент медицинского назначения. Он стоял на фоне людей в военной форме, мужчин и женщин. По всей видимости, задача этих людей была в том, чтобы рождать в зрителях чувство неловкости.
Человек произносил фразы, в которых то ли не было содержания, то ли оно ускользало от Мити. Но Мите казалось, что он говорил нечто сердитое и в конце все же поздравил страну с наступающим Новым годом. Было ясно, что ничего хорошего этот год не сулит. Настроение у соседей немного улучшилось. Им пришла в голову одна на всех мысль: «Как хорошо, что я сейчас не там».
Книжка «ГУЛАГ» Эпплбаум переместилась с журнального столика на прикроватную тумбочку. Стас вспомнил о ней, уплетая салат оливье и заедая его куском неизвестно откуда возникшего хачапури. Митя попросил кусок и себе.
– Люблю хачапури с яйцом, – сообщил Ренат. – Как они называются? По-мегрельски?
– В ГУЛАГе хачапури не подавали, – заметил Стас. – Хлеб если и доставался, то только такой, который нужно распиливать. Заключенные часто питались гнилушками, корой или мхом.
– Это ужасно.
– Суп из рыбьих хвостов почитался за главное лакомство.
– Рыбный суп – мерзость, – сообщил Паша.
– Ни дня без хачапури не проживу, – пригрозил неизвестно кому Стас.
Около часа пришли Дима и Настя. Оказалось, они смотрели обращение президента Беларуси. К нему они питали особое уважение, потому что он не вводил ковидных ограничений, то есть мужественно сопротивлялся западному концлагерю, требовавшему всеобщей чипизации и «намордникизации», как выразился Дима (произнес без запинки, с улыбкой). В отличие от других президентов, демонстративно враждебных к Западу, но все же недостаточно храбрых для настоящего демарша.
Чуть позже соседи вышли на улицу поглядеть на море. Никто из них еще никогда не смотрел на море в новогоднюю ночь. Но море скрылось в туманной дымке. Кто-то взрывал салюты во тьме. Стас вдруг заговорил о мировой трагедии, жертвами которой стали в том числе и они, релоканты. О разрушениях, о мире, который безвозвратно потерян. И о вирусе варварства и кровожадности, который, вероятно, в нас не изживаем.
Никто на это не отвечал, только Дима вдруг остановился и демонстративно сплюнул длинной слюной под ноги. Стас не заметил или сделал вид, и какое-то время соседи еще побродили по набережной под его печальное бормотание.
Обратно уже еле брели, как будто туман вытянул из них все силы. И тут Дима неожиданно заявил:
– Вы мыслите просто как одноклеточные. Идет битва цивилизаций: Вода против Суши. И не участвовать в ней – как минимум подло. Я вот уже давно бы ушел на фронт, если бы Настя меня отпустила.
Настя пожала плечами. Всем видом она выражала полное равнодушие. Она как будто бы сообщала: «Да пожалуйста, иди хоть сейчас».
– Знаю, что не отпустит, – напирал Дима. – Это сейчас она такая как будто бы хладнокровная. А в последний момент бросится в ноги и заревет. Женщины.
– Это да, – со вздохом отозвался Ренат.
– Представляю себе эту тягостную картину, – продолжал Дима.
Участники торжества были явно не готовы к новому витку этого разговора, слишком устали, чтобы даже просто осмыслить эту ситуацию и уж тем более – вступить в спор. Тем не менее расходиться никто не собирался – все чего-то ждали, неизвестно чего.
Незаметно покинув компанию, Митя поднялся к себе. Открыл бутылку кефира и принялся его медленно пить, глядя в окно, туда, где за туманом скрывалось море. Хотел было включить «Утиные истории», но передумал. Митя вдруг вспомнил, как в школьные годы, в очередной раз сидя перед телевизором и щелкая пультом, наткнулся на перестроечный фильм. Это был фильм про неказистого мужчину, который встречал Новый год в одиночестве. Там был кадр, где герой сидит за столом с бутылкой кефира и смотрит «Голубой огонек». От этого тусклого кадра веяло такой бесприютностью, что маленький Митя заплакал. И вот теперь он стал этим мужчиной. Митя почувствовал, как нарастает отчаяние, и позволил ему себя захватить.
Всю ночь Мите снилась андрогинная девушка с зелеными волосами, водившая на поводке сиба-ину. Они шли по крышам домов, легко перепрыгивая с одной на другую. Сиба-ину улыбался и плутовато подмигивал Мите, суля какое-то запретное удовольствие.
Митя проснулся раньше обычного. Во рту был сладковатый железный привкус. Оторвав лицо от подушки, он увидел пятнышки крови. По всей вероятности, она шла из носа. Митя отправился в ванную, попытался включить воду, но кран тарахтел вхолостую, и Митя умылся водой из пятилитровой бутылки под раковиной. Вода отключалась раз или два в неделю.
«Новый год – новое начало», – задумался Митя.
Новый год начался с сообщения Оли: «Тебя ждет сюрприз».
Может, ее взломали? Сюрприз – слово, чуждое ее лексикону, и явление, чуждое ее прагматичной натуре. Оля стремилась свести непредсказуемости к минимуму. На все праздники у нее был заготовлен вишлист с ранжированием подарков от почти бесполезных к жизненно важным. На день рождения она подарила Мите визит к гастроэнтерологу и УЗИ. Подарок оказался неактуальным: в тот же день Митя подарил себе медицинскую страховку на год, но не успел ею воспользоваться.
Митя – ипохондрик, но его ипохондрия небеспочвенна. Кажется, ни один его орган не действует правильно, почти все они неправильной формы, искажены, меньше или больше нормы, некоторые – в избыточном или недостающем количестве. В общем, одни аномалии. Часто он начинает задыхаться безо всякого повода и тело как будто заполняет цемент. Страшная тяжесть и никакой возможности пошевелиться. В такие моменты Митя чувствует себя пыльной статуей, отправленной куда-то в запасники. В последнее время такие ситуации возникали все чаще. Митя тревожился, но не находил в себе смелости обратиться к местным врачам.
В обед стало совсем одиноко, захотелось хоть кому-нибудь написать, и Митя поздравил Олега Степановича. Пожелал ему взятия новых творческих высот, вдохновения, прилежных учеников и здоровья. Олег Степанович был явно подавлен. Похоже, как и на Митю, праздник действовал на него угнетающе. Олег Степанович сообщил: ему иногда кажется, что их переписка – единственное, что поддерживает его на плаву. Ее (Лизы Райской) сообщения такие чуткие, мудрые, всегда своевременные. Она как будто чувствует, когда следует написать.
«Ты веришь в телепатию?» – спросил он.
Митя иногда верил, иногда нет и не знал, как относится к телепатии Лиза Райская. Но все-таки написал: «Да».
Олег Степанович прислал еще одно сообщение: «Я знаю, что не могу просить ни о чем таком и вообще затрагивать этот вопрос, но наша встреча в новом году меня бы очень поддержала. Я просто выскажу эту мысль. Если бы я знал, что в этом году мы увидимся, то почувствовал бы себя хорошо».
«Может, и встретимся», – написал Митя. И добавил после небольшой паузы: «Все может быть. Вероятность чего угодно возможна, я только об этом. Ничего нельзя исключать. У нас недостаточно информации о чем бы то ни было. Вот что я имела в виду». – «Мне это важно было услышать, спасибо».
Митя вздохнул.
Митя лежал на кровати, засунув руку в трусы, весь покрытый крошками крекеров, и, как всегда, смотрел «Утиные истории». Это была готическая серия про ведьму Магику де Гипноз и ее тень, которая обрела свою волю. В этот момент пришло сообщение от Оли: «Я в Батуми. Заказываю такси».
Митя резко вскочил, и от этого в глазах потемнело. Она будет здесь через час или меньше, а вокруг чудовищный срач. Без преувеличения свинарник: груда пустых упаковок в самых разных местах, а пакет с мусором почему-то водружен на обеденный стол. Митя спустился к соседям за веником и совком, принялся суетиться. Сердце стучало так, что заныли ребра. Сердце неправильной формы, ребра тоже неправильной формы, но все как-то функционировало, во всяком случае пока.
– Успел спрятать любовниц? – с усмешкой спросила Оля, когда они обнялись.
Оля была маленькой крепкой женщиной с пучком светлых волос. Симпатичная и уставшая пришелица из старой жизни: комфортной, спокойной, безнадежно утраченной. Почти десять лет вместе: взлеты, падения, но в основном что-то усредненное и размеренное. Захотелось немедленно отправиться с Олей в постель, но она его решительно отстранила – сперва ванна, потом ужин, а затем уже все остальное. К счастью, как раз дали воду, причем даже горячую. Настоящее новогоднее волшебство.
Митя надел единственную чистую рубашку, вельветовую зеленую, и они отправились в кафе «Диди мадлоба» возле вокзала. Взяли грузинский салат, хинкали, бутылку саперави. В кафе было достаточно многолюдно: две молодые русскоязычные пары и постоялец-дед, казавшийся Мите смутно знакомым. Он пил пиво и смотрел в стол, вдумчиво изучая узоры, как будто был под галлюциногенами. Тихий городской сумасшедший. А все-таки где Митя видел его? Воспоминание было откуда-то из позапрошлой жизни.