Пройдя еще немного, он вышел к песчаному побережью, и тяжкая хандра начала постепенно оставлять его. Все люди смертны, думал он, это неизбежный ход вещей, и в конце концов, как ни банально это звучало, для каждого из них это был просто вопрос времени. Все дело было только в том, как именно это время провести, и не более того.
Настроение его улучшилось, и он подумывал уже было, не пройтись ли ему дальше вдоль берега, как обычно, погрузившись поглубже в свою медитацию. Но он замерз, и сил далеко идти у него уже не осталось. Надо было возвращаться домой.
У дома Лунин невольно замедлил шаги: едва ли не каждый раз, когда он появлялся в новом месте, его ждал какой-то сюрприз. Поколебавшись с минуту, он достал все-таки из портфеля оружие, так и не пригодившееся сегодня в течение всего бурного дня. С пистолетом в руках он выглядел довольно глупо, это он понимал – но это не имело большого значения.
Толкнув дверь, он осмотрел помещение. Все было как обычно. Вечер, против обыкновения, ожидал его мирный и спокойный. Лунин прошел внутрь и стал готовить себе ужин. Это он всегда делал с удовольствием.
Батареи в доме уже работали, но он решил опять затопить камин. Открытое пламя действовало на него успокаивающе. Через полчаса вокруг стало совсем хорошо.
Развалившись в уютном кресле, он поставил перед собой на скорую руку приготовленное вечернее блюдо, взял вилку, подумал о том, чем он будет сегодня это запивать, для большей приятности – и замер. На столе стояла бутылка вина, закупоренная, как раз такая, какие он выбирал обычно из коллекции в домашнем баре. Утром ее здесь не было, Лунин помнил это точно. В его привычках не было доставать бутылку и не начинать ее, да и этим утром ему было не до вина.
Он протянул руку к бутылке и приподнял ее. Под стеклом, отливавшим кровью в мрачном свете камина, лежала записка. Лунин развернул ее, уже с каким-то внутренним вздохом. Одна записка без трупа – это уже не лезло ни в какие рамки. Разве что труп лежал в спальне, а записка здесь, на столе.
Это опять был Данте, и опять очень известный кусок, и снова без знаков препинания: «День уходил и неба воздух темный земные твари уводил ко сну». Лунин перевернул записку – это становилось даже скучно. Хотя бы что-то новое.
На обороте была не другая цитата, а продолжение того же текста: «…от их трудов лишь я один бездомный». Как обычно, текст был оборван, и Лунин снова не удержался от того, чтобы вспомнить продолжение – «приготовлялся выдержать войну и с тягостным путем, и с состраданьем». Старина Данте, как всегда, не мог не отметить свои трудности. Объяснения всему происходящему, однако, не было ни в тексте, ни в продолжении.
Он повертел в руках записку, потом бросил ее на стол и стал откупоривать бутылку вина. Надеюсь, в него не подмешано яда, подумал Лунин – это было бы слишком уж неостроумно. Хотя для дантовских времен в самый раз.
Сделав первый глоток и попробовав свое кушанье – аппетит у него был отменный и не пропадал почти ни при каких обстоятельствах – он снова взял записку в руки. Что-то очень старое и прочно позабытое как будто проступало в его сознании под впечатлением от всей этой цепочки текстов. Где-то он все это уже видел, но где и при каких обстоятельствах – Лунин вспомнить не мог.
Быстро пьянея, он думал, что почерк записки странным образом изменился. Если раньше те же кроваво-красные буквы нацарапывались каким-то стилизованным готическим шрифтом, как бы специально для того, чтобы вытравить любые следы «руки» с ее индивидуальностью – то теперь автор записки, сохранив готическую остроту букв, придал им как будто знакомый ему почерк. Если бы Лунин не утонул уже в этих хитросплетениях, прочно увязнув в водорослях на самом дне – он бы даже подумал, что это рука Шмелева. Хвостики некоторых букв тот любил загибать именно так. Но это было очередное смешение переживаний и реальности, ни к какой разгадке так приблизиться было нельзя.
Покончив с ужином и бутылкой, Лунин встал и потянулся. Коллекция записок, по крайней мере, пополнялась, значит работа велась. Оставив новую бумагу лежать на столе – папка могла подождать ее и до завтра – он принял ванну, где его уже не посетили никакие мысли, и направился в спальню. Трупа там не было, во всяком случае в постели, а под кроватью он смотреть поленился.
Уже засыпая, Лунин подумал, что поймать преступника, в сущности, было проще простого: надо было просто остаться сегодня дома, проведя чудный день за клавесином, литературными размышлениями и красным вином. Убийца пришел бы сам.
21
Утро разбудило его унылым барабанным буханьем, доносившимся с улицы. Вдалеке выли сирены, но музыки пока не слышно было, хотя она, наверное, уже звучала где-то вдали.
Лунин полежал еще какое-то время с закрытыми глазами, не желая сразу возвращаться в этот мир из своего короткого ночного небытия. Но делать это было надо. Новый серый и тусклый день наваливался на него со всей неудержимостью, неотвратимый, как финал каждой человеческой жизни.
За завтраком он думал, надо ли ему вообще идти на эти торжественные похороны. Это было приглашение, а не приказ, начальственное поручение ограничивалось только посещением банкета по окончании.
Ощущения были смутные и двойственные. С одной стороны, Славик вовсе не заслуживал такого посмертного поругания – превращения в игральную карту в сложной шулерской игре. С другой, даже в таком виде это была все-таки возможность с ним проститься, а учитывая его легкое отношение ко многим вещам при жизни, возможно, это бы его даже позабавило. Такие вещи были в его стиле.
Допивая чай, Лунин вспомнил и о вчерашней записке. Учитывая укоренившуюся привычку неизвестных являться к нему домой, пока его не было, может быть, стоило вообще сейчас не выходить из дому. Но сегодня это все равно не получилось бы сделать, а новые шутки, как бы там ни было, добавляли все же информации к размышлению. И пищи для ума, добавил он про себя иронически. К тому же способы к тому, чтобы определить, дома он или нет, были простейшие, и сидеть тут безвылазно ничему бы не помогло.
Подумав, Лунин решил – просто для развлечения – вступить в переписку с незнакомым ему любителем поэзии. Он взял клочок бумаги, надорвал его неровно по краями и, не найдя красную ручку, остатками вина из вчерашней бутылки бледно нацарапал там, тоже без запятых: «Для лучших вод подъемля парус ныне мой гений вновь стремит свою ладью».
Пусть гадает, что это значит, удовлетворенно подумал Лунин. Может, я решил выйти из игры и удалиться в лучшие воды. Обилие Данте начало утомлять, и на обороте он приписал из другого источника: «И увидел чистые воды светлой реки жизни». Ничего более подходящего к случаю ему в голову не пришло.
Покончив с этими важными делами, Лунин оставил записку на столе, оделся и вышел на улицу. Входную дверь он оставил незапертой – какая разница, все равно тут не дом, а проходной двор. Пистолет на этот раз остался дома, надежно спрятанный еще вчера под крышкой клавесина.
До главной улицы было всего несколько шагов, и свернув на нее, Лунин чуть не остановился, пораженный увиденным. Это были не похороны, это был полноценный военный парад. По улице лязгали танки, колоннами шли отряды с самой экзотической символикой, высоко в небе кружились эскадрильи самолетов. Такое ощущение, подумал Лунин, что Карамышев согнал сюда все свои вооруженные силы.
Мрачная и монотонная музыка, что-то как будто в фа-миноре, донеслась до его ушей. Мотив резко восходил от доминанты к тонике, и потом ниспадал обратно медленнее, уже без хроматики. Из этой темы, подумал Лунин, можно было сделать даже и полноценную фугу. Но это был военный марш.
Он вышел ближе к улице и остановился на тротуаре. Народу там было немного, всего несколько праздных зевак рядом с ним, и еще небольшие группы людей чуть подальше. Но зато посередине улицы шли колонны за колоннами, как будто весь город был призван на этот военный парад. Лунин наблюдал за ними, но никакого желания вливаться в эти ряды у него, конечно, не было.
Через несколько минут он с удивлением увидел Муратова, шедшего рядом с каким-то батальоном (судя по нашивкам, повышенной секретности) с самым отрешенным видом. Лунин окликнул его.
– А, Мишель, доброе утро! – сказал ему Муратов, выйдя из своей глубокой задумчивости. – Ты-то что тут делаешь?
– Наверное, то же, что и ты, – ответил Лунин.
– Да, можно было не спрашивать, – сказал Артур. – Слушай, а зачем нам брести в этой колонне? И тем более стоять на холоде. Пойдем, тут рядом есть неплохое кафе, окна как раз выходят на эту улицу. Посидим, немного развеемся, отдохнем от этой атмосферы.
Улучив момент, когда между двумя колоннами образовался небольшой просвет, они проскользнули на другую сторону. Какой-то военачальник невысокого пошиба проводил их мутным взглядом. Колонны продолжали идти, перемежаемые военной техникой.
– Откуда Эрнест натащил все это барахло? – спросил Лунин, когда они сели за столик у окна. Парад отсюда был виден отлично.
– Ты о танках? – переспросил Муратов. – Ну наверное, от России что-то осталось. В городе были большие склады. Ей это уже не нужно, и я так думаю, никогда не понадобится. Все это было бесхозным.
– Все-таки меня по-прежнему удивляет, что там на все наши события нет никакой реакции, – сказал Лунин.
– Я удивился бы, если бы кто-то пошевелился, – хмыкнул Муратов. – России уже давно ни до чего, ты же знаешь.
– Не сказал бы, – ответил Лунин. – Я никогда по-настоящему не верил, что она окончательно впадет в мертвую спячку, как сейчас. Как-то все это не соотносится с русской историей.
– Я так понимаю, что она уже закончена, – откликнулся на это Муратов. – Должна же ведь когда-нибудь?..
– Это-то понятно. Непонятно, почему именно сейчас. Как раз на нашем поколении.
– Хм, а ты что, хотел бы, чтобы Россия очнулась и вмешалась во все это, добавив тут неразберихи? Лучше уж мы сами, как-нибудь без нее.
– Ты сторонник этого отделения? Честно говоря, я и в отделение-то не очень верю. Слишком театрально все выглядит.