Лунин, раз уж он ввязался в эту игру, должен был как-то остановить это – но как? Искать врагов Карамышева было безнадежной затеей, врагом у него тут был каждый первый, если чуть поскрести, это было ясно. У каждого были какие-то амбиции, путь наверх сейчас был очень легкий, как это и показывал пример самого Эрнеста. Занять его место, наверное, было много желающих, но как раз те, кто к этому стремился, вряд ли бы начали действовать таким образом – убивать по ночам кого-то по своему странному выбору и капризу, и еще философствовать на эту тему с цитатами.
С добавлением записок вся эта загадка принимала метафизический и отчасти лингвистический характер. Лунину это было по душе, но он понимал, что слишком сильно увлекаться этим было опасно. Сам он не питал к убийствам никакой душевной склонности, но в дискуссию с такими странными аргументами мог и втянуться, особенно если она оказалась бы содержательной. Диалог с маньяком-философом, с постоянным добавлением новых трупов, был бы явно не очень удачным решением, даже если в ходе дела и открылись бы какие-нибудь высокие истины.
Потянувшись в кресле и посидев какое-то время просто без мыслей, глядя в окно, он вдруг почувствовал, что ему остро не хватает какого-нибудь общения с приятелем, не таким, которые выскакивали тут как чертик из табакерки, давая ему задания и сложные ребусы для разгадывания – а по собственной инициативе. Несколько старых друзей жило в этом городе еще с незапамятных времен, до всяких переворотов. Он давно их не навещал, неизвестно было, остались ли они вообще здесь, но проверить было можно.
Папку с убийствами Лунин положил в сейф, из дверки которого свисала связка ключей. Один из них подошел ко входной двери. Чувствуя себя снова свободным и независимым, он с легкой душой покинул ведомственное здание и пошел по той самой улице, ведущей к морю, по которой ему так хотелось устремиться несколько часов назад.
Уже вечерело. Низкое декабрьское солнце поднималось сейчас невысоко и через несколько часов опускалось обратно. Лунин разглядывал и впитывал как будто всем своим существом открывающиеся ему виды – дома с подсвеченными вечерним светом окнами, изумрудно-зеленые газоны, клумбы с высохшими цветами. Этот город у моря всегда доставлял ему какое-то почти физическое наслаждение.
Через полчаса, перейдя по мостику через небольшую речку, он поднялся к светлому деревянному домику, стоявшему на берегу за оградой. Давно, еще с первых русских революций, когда эта местность принадлежала Финляндии, здесь строили удивительные дома в форме грибов, сейчас они были разбросаны по всему сосновому лесу, начинавшемуся здесь и тянувшемуся до самого моря. Этот дом, правда, был новым, но архитектор не отказал себе в соблазне повторить кое-что из старой темы. Впечатление было самое милое и очаровательное, хотя старые дома нравились Лунину все-таки больше.
Он подошел к двери и нажал кнопку звонка. В доме было тихо. Позвонив еще раз и немного поколебавшись, он нажал на ручку. Дверь подалась, было не заперто. Пожалев, что он взял с собой на всякий случай кого-то из крепких ребят из своей новой команды, Лунин вошел внутрь.
В доме явно жили, заброшенным он не выглядел. Лунин прошел по дорожке, усыпанной красным гравием, к крыльцу и негромко постучал. Опять никто не откликнулся, и он решил пройти в дом, ожидая увидеть что угодно, в том числе и новый труп.
Артур Муратов стоял посреди большой комнаты за деревянным мольбертом и увлеченно чертил что-то тушью. Лунину бросился в глаза большой китайский иероглиф, который он как раз заканчивал, несколько маленьких, столбиком в углу и небольшой стилизованный пейзаж рядом: валуны, две или три искореженных сосны над ними и горный поток внизу, он удался несколько хуже, чем остальное. Окна были плотно занавешены, поэтому он не увидел света в окнах с улицы.
– Мишель! – воскликнул Артур, повернувшись. – Сто лет не виделись!
– Чудный пейзаж, – сказал Лунин.
– Спасибо, – ответил Муратов. – Можно было сделать и лучше. Я еще только учусь. Проходи, чайник как раз закипает. Тебе чаю или кофе?
– Лучше чаю. И к Китаю больше подходит. Я вижу, ты совсем эмигрировал из Финляндии.
– Да, это поинтереснее, – ответил Артур, мельком оглядывая свою комнату, где в последний визит Лунина все было выдержано в стиле северного модерна и готики, а теперь заставлено лакированными бамбуковыми ширмами и увешано буддийскими гравюрами.
Лунин сел за стол и в ожидании чая стал разглядывать свою чашку, тоже восточную, с прозрачными рисинками, вделанными в фарфор вокруг синего дракона на дне. Вокруг дракона летали какие-то ядра, часть из них взрывалась. И тут война, подумал Лунин, и тут же вспомнил, что так древние китайские мастера представляли себе размножение драконов, с грохотом вылупляющихся из яйца.
– Как ты вообще? – спросил Муратов, наливая чай. – Чем сейчас занимаешься?
– Могло быть и получше, – ответил Лунин. – И я в первый раз за последние дни встречаю человека, который не знает, чем я занимаюсь.
– А что, это так широко известно? Какая-нибудь новая книга прогремела?
– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Но я весь в ожидании. Когда-нибудь это обязательно случится.
– Да, у тебя были хорошие работы. Жаль, что ты это бросил.
– Да я не так чтобы бросил… Просто со свободным временем стало труднее. Особенно сейчас.
– Ну а ты бери пример с меня. Поменьше дел, побольше времени на искусство. Вот, смотри какое стихотворение я написал полчаса назад.
Стихотворение, может быть, и хорошее, ничего не сказало Лунину, потому что было написано иероглифами в красивой каллиграфической манере.
– Что там у них приятно, – сказал Артур, – что можно почти любые слова составлять в любом порядке. Если я правильно это понял из учебника. И получается отлично. Надо только настроение передать.
– А о чем это? – спросил Лунин. Разговор доставлял ему такое удовольствие, что переходить к делам не хотелось.
– Ну как обычно, сосны, камни, вода, тонкий стебелек с цветком на сером фоне… Фон я потом исправил на красный, так живее. Бывают же какие-то красные лишайники, знаешь, такая тонкая пленочка на камне. Как пятна крови. И обязательно о том, что все исчезнет, а это останется.
– Уже исчезло, я сказал бы, – проворчал Лунин. – Кстати, о крови. Тут ты попал в самую точку, именно за этим я и пришел.
– О, это уже интересно.
– Да. Какое уж тут искусство, когда такие дела творятся. Что ты думаешь обо всех этих последних убийствах?
– О каких убийствах? – с живостью спросил Муратов, оторвавшись наконец от своего поэтического рисунка и повернувшись к Лунину. – Что ты имеешь в виду?
– Не говори мне только, что ты ничего об этом не слышал.
– В самом деле не слышал. Ты имеешь в виду что-то из твоего нового романа? Я всегда тебе говорил, что чистую философию надо бросать. В наше время никто ничего не будет читать, если не добавить в литературу кровавой интриги.
– Ты что, вообще не вылезаешь из своего домика? – ворчливо сказал Лунин. – Сидишь тут в отрыве от всего света?
– В последний месяц выходил только за продуктами, ну и погулять вдоль моря. И ты знаешь, уже на вторую неделю пошли хорошие рисунки.
– Да, рисунки просто замечательные… – пробурчал Лунин. Муратову он немного завидовал. Это было как раз то состояние ума и духа, в которое он безуспешно пытался попасть.
– Ну хорошо, а о местной революции ты тоже ничего не слышал? – спросил Лунин.
– Что-то такое было… Да, в лавке говорили о «новой власти». Новая власть, старая власть – какая нам разница?
– Ну смотри, реквизируют у тебя этот домик под какой-нибудь штаб, тогда будешь говорить о разнице.
– А что, дело уже к этому идет? – осведомился Муратов.
– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Если что, я тебя предупрежу заранее. Я один из представителей этой новой власти.
Он оглядел картины, книги и статуэтки и весь восточный интерьер комнаты, и добавил со вздохом:
– К сожалению. Но дела сложились так, что отказаться было невозможно.
– Ну и как, нравится? Интересно? – спросил Муратов. – Лучше бы ты книги писал, честное слово.
– Интересней просто некуда, – ответил Лунин. – Почти затмило книги, я бы сказал.
– А что там за убийства? Ты к этому тоже имеешь отношение?
– Да, я официальный расследователь.
– Ого, это сильно. Давно?
– Со вчерашнего дня. Вернее, даже с сегодняшнего.
– А что случилось-то? И почему тебя привлекли к этому делу?
– Да так, сущие пустяки. Пять трупов, найденных в самых неожиданных местах. Некоторые у себя дома, другие на улице.
– Так может, это просто осталось от боев. Тут было много шума, даже сюда доносилось.
– Боев как таковых еще не было, – сказал Лунин. – Шум, скорее всего, был от каких-то учений. Или парадов. Тут сейчас и того, и другого хватает.
– Так что же тогда?
– Похоже, чья-то шутка. В самом широком смысле этого слова.
– И ты должен найти этого кого-то?
– Именно так.
– И как, уже продвинулся?
– Я только начал, – сказал Лунин, в который уже раз. – Все почему-то ждут от меня немедленных результатов. А у меня, если честно, ни одной мысли и ни одной зацепки. Просто не за что ухватиться.
– А ты уверен, что ты вообще человек, подходящий для этого дела?
– У Чечетова тоже ничего не получилось. На редкость темное дело.
– А Чечетов-то тут при чем?
– Он занимался расследованием до меня. Сегодня утром передал дела мне.
– Странно. Почему его этим загрузили, вообще непонятно.
– Он же вроде занимался научной работой?
– Он и сейчас ей занимается. Возглавляет кафедру в институте.
– А так, это институт был… А я понять не мог.
– Ну да, на главной улице. Мы не так давно туда переехали. Я у него работаю. Ну как работаю – немного того, немного сего…
– Да, я вижу, как ты работаешь. Вы случайно не переключились еще на китайскую письменность в мистико-кармическом аспекте?
– Я сейчас в отпуске. Со следующей недели снова на работе.