– Извини. Я был неправ, устал и сорвался… У меня в прошлом случались отношения с теми, кого в первую очередь интересовала моя кредитка, а не я сам…
Извинить? Да пожалуйста. Я трезвела от тех нахлынувших чувств, в которых потерялась на обочине дороги, когда Андрис меня целовал.
– Нет, нет, ты прав, это вовсе не мое дело. Так что вернемся к нашим баранам. Если это не Панов, то кого проверяем следующим?
Андриус понял вопрос правильно:
– Кать, скажи, зачем усложнять и портить вечер? Еще раз прошу, прости. Не накручивай себя и меня.
Но я все равно злилась. Молча и доводя тем самым Андриса до белого каления. Вопреки логике и здравому смыслу. Вот только на кого я злилась больше: на него или на себя, определить так и не смогла.
Андрис резко ударил по тормозам. Меня качнуло вперед, ремень врезался в кожу.
– Хорошо. Раз ты так хочешь…. Я родился в Мурманске шестнадцатого января аж тридцать два года назад. По слухам, тогда на улице был жуткий дубак. Моя мама говорит, что в роддоме в то время топили так, что окна покрылись толщенным слоем инея…
– Постой, к чему это ты?
– Ну, ты же хотела знать обо мне больше. Вот я и решил начать с начала. С самого начала.
Мне захотелось его стукнуть. Вот честно. Я тут понимаете ли сижу, страдаю, самоедством занимаюсь… Уже почти убедила себя, что моя влюбленность в этого самоуверенного наглеца – полнейшая глупость, а он… Вот зачем он снова становится хорошим?!
Андрис, словно и не догадываясь, что его сейчас собираются убить сразу восемью разными способами, потом воскресить и убить еще и девятым, продолжил:
– Подожди. Я еще только начал. Тебя ждет захватывающая история об операции по удалению аппендицита, когда мне стукнуло двенадцать. Могу даже шрам от него показать. И о подростковых прыщах. И о том, как мы нашему майору притащили однажды под дверь квартиры ишака, и тот орал всю ночь напролёт. В смысле, ишак, а не майору… В общем, пересказ моей биографии вещь захватывающая, за ночь могу и не управиться. Нет, точно не управлюсь. Ну, да ладно. Я же про тебя уже почти все знаю, досье читал, так что и ты сейчас узнаешь всю правду о Андрисе Тратасе.
– Какое еще досье? – перебила я разошедшегося литовца.
– Обыкновенное. На Екатерину Сергеевну Скрипку. Где появилась на свет, кто родители, в какой школе училась… Мне же надо было узнать, с кем я имею дело.
– Узнать? С кем дело? Ах, ты! – я подзабыла, что пристегнута ремнем, и попыталась сказать этому паразиту все, что о нем думаю. Преимущественно используя язык жестов.
Три раза «ха!», на то, как у меня это получилось. Андрис, в отличие от меня, первым делом отстегнул ремень, а уже потом просто схватил мои запястья так, что я и двинуться не могла.
– Кать, ты знаешь, у тебя просто талант выводить меня из себя.
– Ну, извини. Я такая. Была, есть и буду. А если не устраиваю, то…
– Знаешь в чем проблема? – бесцеремонно перебил Андрис. – Мне нужна именно ты. Ты, которую хочется и придушить, и поцеловать одновременно. И не только поцеловать…
Есть мгновения, когда нет ни будущего, ни настоящего. Есть просто секунды, которые длятся вечность. Раньше я этого не понимала, а теперь почувствовала, каково это – жить мгновением.
Щелкнула кнопка, ремень проскользил по моей груди, выпуская на свободу.
Андрис целовал. Не так, как тогда на трассе, а нежно, осторожно, едва касаясь и сдерживаясь. Извиняясь и обещая. А я, вопреки своим же мыслям, что не надо, нельзя, обожгусь, отвечала.
Мои пальцы вцепились в его напряжённые плечи, притягивая. Андрис тяжело, хрипло застонал, придвигаясь ближе. Кресло водителя опустело, а спинка на моем, повинуясь приказу нажатой кнопки, начала опускаться.
Мои ладони скользнули ниже, по сильным рукам, ощущая под тканью рельеф его мышц. Потом снова вверх, к груди, расстегивая пуговицы на мужской рубашке, чтобы прикоснуться к обнаженной груди, животу, боку, пройтись ладонью по коже на его широкой спине, почувствовать под пальцами впадинку позвоночника.
Андрис вздрогнул всем телом, словно от разряда тока, когда я чуть прикусила его губу. Его рука, ласкавшее мое бедро, замерла.
– Знаю, что должен остановиться, но не могу.
Я тоже не могла. Наши судорожные вдохи, взгляды, ощущение, что без рук друг друга мы потеряем себя – все это сводило с ума.
У нас обоих напрочь слетели все тормоза. Его сильное тело. Моя податливость…
Разум кричал, что нужно остановиться, что у меня уже есть болезненный опыт разбитых иллюзий… Но именно страхи прошлого мешают нам быть счастливыми в настоящем. И я все же решилась. Решилась быть бесстрашной. Пусть только сегодня.
Может, я спятила. От ласки, от чувств, от сильного совершенного тела моего мужчины. Его руки, губы были везде. Он целовал мою кожу, словно выкладывал огненную дорожку от ключиц ниже, к ложбинке груди, животу.
Его ладони прикасались к внутренней поверхности моих бедер, лаская, дразня, заводя, заставляя желать больше и больше, выгибаться навстречу.
Мы больше не произнесли ни слова. Лишь стоны и шорох ткани, когда и я, и Андрис стремились как можно быстрее избавить друг друга от одежды, ставшей враз лишней.
Жарко. Стало нестерпимо жарко вокруг нас, внутри нас.
Я была, как оголенный провод, как один сплошной обнажённый нерв. И мне было необходимо прикасаться, чувствовать его губы на своей коже, вдыхать его запах, ощущать его.
Андрис тяжело дышал, словно сдерживал себя из последних сил. Он горел, как и я. Внутри него тоже плясало пламя, которое торопило нас, жгло, заставляло быть яростными. Прикосновения. Губы к коже. Беспорядочно. Везде. Всюду. Как можно ближе, словно пытаясь стать одним целым.
Он на миг оторвался от меня, заглянул в глаза и выдохнул:
– С тобой я схожу с ума.
Андрис навалился на меня всем телом, и я почувствовала, как он вошел рывком, уже не сдерживая себя. Мой стон, его хриплое дыхание, напряжённое тело. Ближе, острее, ярче. Запредельно и единственно правильно.
Никогда не думала, что единение тел может быть таким… Когда одно дыхание на двоих, когда сходишь с ума от наслаждения, теряешь себя. Хотелось еще, еще. И, кажется, я это даже кричала. Откинув голову, в сумасшедшем ритме подаваясь навстречу.
Мне хотелось раствориться в нем, дышать им. Меня скручивало внутри от запредельного удовольствия, от которого перестаешь ощущать, где ты и кто.
Андрис вжался в меня, входя особенно глубоко.
Мы вздрогнули одновременно. Я – окончательно теряя себя в ощущениях, чувствуя, как он наполняет меня.
На часах было уже глубоко за полночь. А мы лежали в машине, пили поцелуи друг друга, ласкали, ощущали, изучали.
Андрис не солгал, у него действительно был шрам от аппендицита. А еще куча других. От белых едва заменых полос до внушительных отметин. Я проводила по ним пальцами, стараясь запомнить каждый, сохранить в памяти, как и эту удивительную ночь. Нашу ночь.
Звук телефона вдребезги разбил молчаливый уют. Андрис выругался сквозь зубы, но потянулся за трубкой.
Отрывистые фразы, из которых ничего не понятно, заставили меня насторожиться. Когда же короткий разговор закончился, и Андрис отключился, я услышала весьма исчерпывающий комментарий:
– Твою же ….
– Что случилось? – не выдержала я.
Глава 7
– Пришло еще одно письмо. Шантажист занервничал и решил перенести дату. У нас в запасе всего сорок восемь часов, чтоб вычислить эту сволочь.
Я сглотнула. Что-то все меньше и меньше верилось, что это Панов. Для столь активного преступника у кулинара были связаны руки. В прямом смысле связаны, капельницами и системами.
Одевались без слов. Не суетливо, но куда-то делась та нежность, чуткость, страсть. Словно схлынула, как волна, оставив после себя гальку из ярких воспоминаний.
До отеля было уже недалеко и я, пристегнув ремень, выпрямила спину.
Андрис завел мотор, хмурясь своим мыслям и всматриваясь вперед. А потом неожиданно повернулся ко мне, провел ладонью по щеке и с какой-то запредельной нежностью произнес:
– Кать, ты невероятная. А я, кажется, влюбленный в тебя идиот.
– Для идиота ты слишком умен.
– Одно не исключает другое, – усмехнулся Андрис. – Поехали. Отвезу тебя в отель.
– А сам?
– Мне надо будет поработать.
– М-м-м? – удивилась я. – Первый час ночи же.
– Вот именно, – загадочно ответил Тратас и замолчал.
Я больше ничего не спрашивала. Если фирменный стиль Андриса – недоговаривать, что ж… Любить нужно не только мужчину, но и его тараканов. Так что, Скрипка, или смирись, или забудь. Я рассудила, что второе – еще успеется. Потому буду мириться.
Я не заметила, как задремала. Сквозь сон почувствовала сильные руки, что подхватили меня. Мозг требовал пробуждения, но тело категорически отказывалось с ним соглашаться, поэтому в полудрёме я ощутила, как меня куда-то несут, а потом укладывают на мягкую, пахнущую лавандой постель и заботливо накрывают невесомым и на удивление прохладным одеялом.
– Спи, мое вредное счастье.
Прикосновение губ к моему виску и ощущение небритой мужской щеки – это последнее, что я запомнила, перед тем как окончательно погрузиться в сон, где были цветущие лавандовые поля, солнце и горы с белыми шапками ледников, искрящихся до рези в глазах.
Утро началось рано. Причем очнулась ото сна я не от будильника, писк которого мне осточертел, и не от солнца, бьющего в лицо. Последнее, к слову, еще только-только поднималось из-за горизонта. Нет, проснулась я сама от ощущения счастья. Вот так, оказывается, бывает. Когда внутри тебя поселяется спокойствие, и ты, наконец-то, в ладах сама с собой, – организму требуется на полноценный отдых всего несколько часов. Хотя поэты называют это состояние «парить на крыльях любви», а медики – переизбытком эндорфинов.
Лично мне было безразлично, как величать то, что со мной сейчас происходит. Мне просто хотелось улыбаться новому дню и Андрису.
Но если первый – уже начинался, то последнего видно не было. Как я поняла по обстановке, спала я в его номере, на его кровати. Ну, может, и не в его, но уж точно не в своей.