Брюки обтягивали узкие бедра. Сюда тем более нельзя смотреть. Слишком много запретных мыслей. Я завела руки за спину, сплетая пальцы в замок: всерьез опасалась, что могу не сдержаться. Более чем отчетливо представила, как расправляюсь с пряжкой на его ремне, расстегиваю молнию… Опускаюсь на колени, чтобы прижаться щекой к животу, чувствуя твердость его мышц. А затем скользнуть ниже.
Я ведь знала, как доставить ему удовольствие. И хотела этого. Хотела видеть и чувствовать, как будет твердеть его плоть, когда я дотронусь до нее. Сначала кончиками пальцев, легко и едва ощутимо, а потом позволю ему погрузиться в мой рот. Так, как он любит. Резко и глубоко, впуская до самого основания. Ласкала бы и терзала, вылизывая каждую выпуклость, каждую венку. Наслаждалась бы его бархатной твердостью.
Во рту внезапно пересохло, и я облизала губы, продолжая пялиться на бедра Олега и не сразу понимая, что кабинка остановилась. Наверно, так и стояла бы, если бы Мила не вцепилась в мою ладонь и не потащила бы из лифта. Мужчина не произнес больше ни слова, а я так и не решилась поднять на него глаза. Лишь слышала удаляющиеся шаги за спиной, когда он уходил к себе, одновременно ощущая, как словно пропасть внутри разверзается.
– Ну, мать, ты даешь, – зайдя в кабинет и плотно закрыв за нами дверь, Милка развернула меня к себе. – Чего творишь, а? Я боялась, что ты прямо в лифте на него набросишься.
– Это было так заметно?
– Да от тебя искры в разные стороны летели. Не знаю, можно ли такое не заметить.
Я нервно сглотнула.
– А он… тоже видел?
– Не знаю, Свет, – призналась подруга. – Думала, что хорошо разбираюсь в мужиках, но теперь мне кажется, что нет. Он был… непроницаемый какой-то что ли. Как будто где-то далеко. Или очень хорошо скрывал то, что чувствовал.
– Зачем?
– Вот и мне это интересно. Но я выясню, обещаю. Вот прямо сегодня и начну. Сейчас разберусь с бумагами и навещу нашего шефа.
Она и правда вскоре отправилась к нему в кабинет. Многозначительно улыбнулась мне, больше ничего не говоря, прихватила с собой какую-то папку и зашагала в другой конец коридора. А у меня сердце, что называется, ушло в пятки.
К чему приведет этот разговор? И что, если все станет еще хуже? Хотя куда уж хуже… Я прокручивала, вертела в голове снова десятки вариантов и, разумеется, не могла думать ни о какой работе.
Несколько минут, в течение которых Милка была у него, растянулись и стали казаться мне долгими-долгими часами. Руки вспотели, я никак не могла унять сумасшедшее биение сердца. Даже Ирина, соседка по кабинету, заметила и осторожно уточнила, все ли со мной в порядке.
Я с трудом нашла силы кивнуть и выдавить подобие улыбки, но на самом деле ни о каком порядке и речи быть не могло. А когда Мила вернулась, подскочила на месте, как ужаленная, бросаясь ей навстречу.
Подруга сделала круглые глаза.
– Ты чего? Не хочешь ведь, чтобы кто-то что-нибудь заподозрил? Вот и веди себя тихо, – прошептала в самое ухо. – Пойдем-ка выйдем.
Второй день подряд меня ждали задушевные беседы в туалете. Но лучше так, чем терпеть до обеденного перерыва, чтобы все выяснить. Я влетела в дамскую комнату вслед за Милой и тут же вцепилась в ее локоть.
– Рассказывай!
Подруга покачала головой.
– Свет, так нельзя. Ты себя с потрохами выдашь, если будешь так реагировать.
– Говори! – потребовала я, игнорируя ее предупреждение. – Я ведь места себе не нахожу.
– Вот именно, а надо вести себя спокойно. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы весь офис узнал о твоем интересе к шефу.
– Мила! – простонала я, и она, наконец, сжалилась.
– Расслабься. Он не женат. И подружки постоянной у него тоже нет, как я поняла.
– А как… ты это поняла? – легко сказать, расслабься. Я представила подругу, выясняющую такие подробности, и заволновалась еще больше. Какие именно вопросы она задавала Олегу? Как вообще сумела поднять эту тему?
– Да успокойся ты, – Мила уселась на подоконник, смотря на меня с хитрой улыбкой. – Я же говорила, смогу узнать все, что надо. Принесла ему бумаги на подпись, ну и рассказала заодно, как наш коллектив рад обрести такого начальника. Я умею производить впечатление на мужчин, ты же знаешь.
Зря она это сказала. Мое больное воображение тут же представило, какое именно впечатление Мила могла произвести на Олега. И я скривилась, ощущая, как липкое, омерзительное чувство расползается, пожирая меня изнутри.
– Тьфу! – вдруг разозлилась подруга. – Не будь ты беременной, я бы на тебя обиделась. А так спишу эту дурость на действие гормонов. Но, Светка, ты в своем уме? Нашла, к кому ревновать. Мне твой Олег и даром не нужен.
– Он не мой, – жалобно пробормотала я, испытывая вину за то, что действительно позволила ревности пробраться в сердце.
– Ну да, – Милка многозначительно посмотрела на мой живот. – Он больше твой, чем чей-либо еще, уж поверь мне. Не думаю, что кто-то, кроме тебя, сейчас носит его ребенка.
– Ты и об этом узнала? – ужаснулась я, но подруга только рассмеялась.
– Не бойся, я не сказала ничего лишнего. Просто между делом задала несколько наводящих вопросов. Он свободен. Это совершенно точно. Так что… – она довольно потерла руки. – Мы может приступать к реализации нашего плана.
– Какого еще плана?
– Расскажу вечером, – пообещала она. – А сейчас возвращаемся, не стоит давать повод уличить нас в том, что мы плохо работаем.
Глава 13
– Ты заметила, как наши парни сегодня смотрели на тебя? – довольно спросила Милка, когда вечером мы вышли из офиса. – Чуть шеи не свернули.
– Все сразу? – я улыбнулась. – И нет, не заметила. Я работала. А еще думала об Олеге.
– Не-е-ет, – с каким-то весельем протянула подруга. – Не в таком порядке. Ты думала об Олеге, а уже потом пыталась работать. Иначе не смогла бы не заметить, как пускают слюни в твой адрес.
– Мне это не нужно, – снова улыбнулась я. Мила была в своем репертуаре. Почему-то считала, что мужское внимание – самое главное в жизни. Мы и раньше не раз спорили с ней по этому поводу. Я никак не могла согласиться, что надо стараться нравиться всем. Вот вообще не видела смысла. Другое дело – любимый человек. Для него хотелось быть красивой, особенной, самой-самой. А всем подряд… Точно нет.
Милка вздохнула и покачала головой, глядя на меня.
– Ты неисправимая. Ну вот подумай, кому из наших девчонок понравился Калинин?
Я все еще не могла привыкнуть к его фамилии. Все эти месяцы с самой первой встречи называла мужчину и в самых потаенных мечтах только Олегом. Даже никакой уменьшительной формы не придумала. Олежек, Олежка, Олежечка… как-то попыталась мысленно обратиться к нему так – и долго смеялась над собой. Не подходили ему подобные обращения. Совсем. А «Олег Евгеньевич» было слишком официально. Строго. Когда это имя звучало в офисе, я вздрагивала, потому что в такие мгновенья казалось, что меня еще дальше отбрасывает от него. А фамилия делала вообще посторонним человеком. Недосягаемым начальником, к которому и по делу лишний раз не захочешь обратиться.
То, как легко это прозвучало из уст Милы, меня удивило. И зависть вызвало: я не умела так общаться и сходиться с людьми. Раньше это не слишком беспокоило, но теперь я бы не отказалась от подобных талантов.
– Всем. Наверно, – призналась абсолютно честно в том, в чем была почти уверена.
– Не наверно, – подтвердила подруга. – Знаешь, куда отправилась Горина после работы? Покупать новое нижнее белье. Вдруг шеф случайно ее в нем увидит.
Я остановилась посреди улицы, ошеломленная услышанным. Случайно увидит? В нижнем белье? Впрочем, Лена Горина была как раз из тех, кто приложит максимум усилий, чтобы такая «случайность» произошла как можно скорее.
– Маринка полдня переписывалась с каким-то своим знакомым, который может выудить нужную информацию о ком угодно. Рассказать, кем именно она интересовалась, или сама догадаешься? – продолжила Мила.
И Маринка туда же? А ведь совсем недавно хвасталась, что дождалась, наконец, признания в любви от своего молодого человека.
– А Вера уговорила секретаршу Калинина попить кофейку после работы. Они ведь дружат. Наверняка будет выведывать пикантные подробности из жизни начальника.
– Откуда ты все это знаешь? – мне хотелось разреветься. Убежать домой, зарыться под одеяло и никого не видеть. Слишком много откровений одновременно.
– Я просто внимательно смотрю. И слушаю. Потому что моя лучшая подруга готова сдаться еще до начала сражения.
– Какого сражения, Мил? – я почти закричала, игнорируя тот факт, что мы находимся на улице и вокруг нас полно людей, которые могут услышать. – Ты предлагаешь мне биться за него? Серьезно?
– За себя, дурочка. И за свое счастье. Хотя ты, конечно, можешь сложить лапки и горько плакать, пока другие станут окучивать отца твоего будущего ребенка. И, будь уверена, кто-то из них наверняка в этом преуспеет.
– Мил… – я сглотнула подступивший к горлу горький комок. – Это отвратительно. Он не помнит меня даже, а ты предлагаешь устроить войну с его поклонницами.
– Тогда сделай так, чтобы вспомнил! – тихо и очень сердито процедила в ответ Мила. – Что ты потом ребенку скажешь? Что его папочка был летчиком, который погиб при исполнении? Или что у мамы не хватило смелости отстоять свое право на счастье? О себе не думаешь, так о малыше подумай хотя бы. Ему нужен отец!
Милка потянула меня в торговый центр. За покупками.
– Твой гардероб никуда не годится. В нем даже не стоит пытаться соблазнить мужчину. Единственная приличная одежда – та, что на тебе сейчас, но нельзя же все время в одном и том же ходить.
Идея мне категорически не понравилась.
– Мил, я привыкла к своим вещам. Мне в них комфортно, понимаешь, а сегодня я место себе найти не могла в том, во что ты меня вырядила. Да и денег на покупки сейчас лишних нет.
– О деньгах не беспокойся. У меня есть кое-какие сбережения.