— Оба правы! А теперь держите на N by E!
Я выполнил команду, и мы, держась круто к ветру, продолжали благополучно следовать своим курсом — N by E — в Готхоб.
XXXVII
53°51′45″ западной долготы
55°40′48″ северной широты
Время шло, и наши мысли наконец были избавлены от тревог по поводу лабрадорского льда. Когда утром 7 июля, пройдя сквозь поле разреженных айсбергов, мы снова вышли на чистую воду, то почувствовали уверенность, что опасность уже миновала.
Ветер теперь был северо-западный, умеренный, мы хорошо продвигались. Мои наблюдения показывали, что нас сносит дальше к востоку, чем это допускал курс, проложенный шкипером по счислению. Намеченные на карте карандашом два различных курса были лишь проявлением мудрой предосторожности на случай ошибки, которая могла оказаться в вычислениях штурмана, по вине неверных хронометров. Как бы то ни было, хотя ветер заходил все более, к северу, мы держались настолько круто к ветру, насколько это позволяло нам продвигаться.
Седьмого в 5.40 я сделал последние наблюдения для определения долготы. Согласно им мы находились на 53°33′15″ западной долготы.
В полдень следующего дня был хороший горизонт для вычислений по солнцу. Они показали 57°15′17″ северной широты.
А дальше мы плыли вслепую.
XXXVIII
8–9 июля. 4-й и 5-й день в океане
8 июля было холодно и ненастно. К ночи подул с северо-запада сильный ветер, по морю ходили опасные короткие высокие волны, все указывало на приближение бури. Чувствуя это, я, отправляясь на вахту, попросил зарифить грот. Но грот не зарифили.
По-прежнему шли под всеми парусами, сильно накренясь и подвергаясь беспорядочным толчкам волн. Бот то зарывался носом в воду, то высоко вздымал его к облакам, и тогда вода двумя потоками сливалась с бортов, а брызги били шрапнелью в тугие, как барабан, паруса, сухие под градом брызг, и ни одна капля воды даже не коснулась палубы. Никакой опасности, ни малейшей!
Однако легко было представить себе ужасную картину, как кто-то из нас, находясь ночью один на палубе, пока двое остальных спят внизу в закрытой каюте, станет закреплять отвязавшийся конец или подтягивать парус и невзначай поскользнется или потеряет равновесие. Тогда в этом дьявольском хоре волн и ветра никто не различит его слабого вскрика. Кто-то предложил, чтобы рулевой обвязывался веревкой. Однажды мы испробовали этот способ, а потом отказались. Рисковать было легче. Мы приладили на носу и на корме постоянные леера, и они оставались там во время всего плавания. Часто по контрасту с почти полной беззаботностью, с какой я обычно передвигался по узкой палубе, мне казалось, будто бы мы живем, балансируя между двумя бесконечными пространствами — под и над нами, огражденные от бездны поручнями из каната.
2 часа утра, на вахте стоит шкипер. Ветер зюйд-ост. Грот с двумя взятыми рифами. Но уже час спустя мы идем под стакселем — крепкий ветер и сильное волнение.
Рассвело. Ветер все еще сильный, но худшее уже позади. В 5.30 утра снова поставили зарифленный грот. Нас сносит ветром, и мы медленно продвигаемся. После полудня поставили кливер. Ветер, превратившись в легкий попутный, утих. Но море продолжало волноваться, Оно старалось сохранить разбег. Так полуугрозой, полунадеждой окончилось 9 июля — наш пятый день в открытом море.
XXXIX
Четверг, 10 июля
6-й день в океане
Теперь ветер дул с юга и был совсем слабым. Мы поставили спиннакер. Но на нас ополчилось море: толчея закончилась и образовавшийся водяной вал равномерно набегал с северо-востока. Затем начался шторм. Большой спиннакер раздувался на ветру, как нижняя юбка какой-нибудь старой девы. Он взлетал и бился, натягивая тонкий шкот. Треснул ус гика; но ничего, он все еще держался.
В десять утра мы его убрали. К полудню ветер значительно посвежел, но мы все еще плыли и притом под всеми основными парусами.
На вахте шкипер. Скорость ветра — 40 миль или больше. Мы на всех парусах делаем 5–6 узлов.
Затем волны приходят в бешенство, а ветер переходит в штормовой. Бот ныряет в самую глубь, но выныривает. Как красиво! И разорванная волна потоками окатывает палубу.
6-7 узлов. Все еще на плаву. Не слишком ли долго?
Внезапно наступает момент, когда нам остается срочно сделать только одно — лечь в дрейф. Привязавшись к цепям, помощник по пояс в зеленой воде — его то выбрасывает, то вновь окунает — закрепляет гик. Грот сопротивляется нам, как взбесившееся животное. Четыре тысячи фунтов ярости против тридцати наших пальцев! Но мы отвоевываем у грота дюйм за дюймом, и в конце концов нам удается закрепить его.
Каюта маленького бота, дрейфующего во время шторма в открытом море. Вся команда внизу. Полнейший хаос и неразбериха, мокро и холодно. Люк закрыт. Полумрак. Шкипер и помощник втиснулись в свои наклоненные койки, кок, скорчившись на полу, поперек каюты, читает вслух «Энн Веронику»[21].
XL
Продолжение «Энн Вероники»
Продолжение шторма
Топить углем печь на море во время шторма! Помилуй бог того, кто на это отважится. Не успел я разжечь ее, как — ффу-у! Из открытой дверцы повалил дым, из всех щелей ударило пламя, словно из паяльной лампы. Наконец печь задуло. И вот я, задыхаясь, стою на лесенке и сверху, сквозь палубу, на меня сочится вода.
Начинаю снова: руками выгребаю уголь и растопку, закладываю еще больше газет, настругав лучин из мягкого соснового поленца, добавляю их туда, кладу сверху отборнейшие сухие и легкие дрова, решив на этот раз обойтись без угля, выливаю четверть чашки керосина и разжигаю печь.
Уу-у! Как заревело! Затем внезапно все, что скопилось в печи — пламя, дым, сажа, — разом извергается в каюту, словно из пасти дракона. Дым, слезоточивый газ и огонь вместе обрушивались на человека, ввергая его, полузадушенного, в немое отчаяние.
Однако и в самом плохом есть хорошее. Учитывая факторы, благодаря которым мы стали людьми, понятно, что каждому рано или поздно приходится научиться прямо хватать быка за рога. Печка не хотела гореть. Что ж, мы были близки к тому, чтобы изобрести примус, если бы он не был уже изобретен. К счастью, у нас имелся примус.
Вскоре, когда он был закреплен на полу и над его горелкой приятно бурлил обед, кок, удерживая одной рукой кастрюлю, взял в другую книгу, и «Энн Вероника», как ни в чем не бывало, опять принялась надоедать ему.
XLI
Пятница, 11 июля
7-й день в океане
Лежим в дрейфе в течение всей ранней утренней вахты. Туман; море бурное; ветер приближается к умеренному. Шкипер убирает в каюте, сушит промокшую одежду у жаркого огня печи, в которой каким-то чудом появилась тяга. Время от времени он высовывает голову наружу и принюхивается к погоде. Нет, решительно шторм прошел.
С рассветом, поставив грот и стаксель, снова пускаемся в путь. Внизу топится печь, наверху — попутный ветер и дневной свет. Барахтаемся среди больших волн где-то в Девисовом проливе, окутанные туманом, но движемся своим курсом. Все хорошо.
Середина моей утренней вахты. Бот сильно качает и бросает из стороны в сторону, гафель злобно колотится, и вот — трах! Тяжелый ус раскололся. Нам удается лечь в дрейф и спустить грот без осложнений. Затем я четыре часа кряду бьюсь над тем, чтобы сделать новый, более крепкий, ус из запасного румпеля.
При этом судовой плотник получил большое удовлетворение, когда, заметив помощника, минуту пораскинул мозгами и затем, отложив в сторону инструменты, которые никто не потрудился наточить для него, сказал, вытесывая топором новый ус: «Помощник, наточить долото!» И тот повиновался.
Затем только из-за того, что бот немного качало, тот, кто в этот полдень исполнял обязанности кока, выбросил дюжину яиц в виде двух приправленных ругательствами омлетов а ля Ривьера в ящик с углем и лишь после этого приготовил третий уже для нас.
Пять часов пополудни, сильный ветер в борт, густой туман, тяжелые маслянистые перекаты волн. Внезапно, непонятно как и откуда, рядом с ботом с наветренной стороны возникает серый силуэт парового траулера и исчезает опять.
Земля? На каком расстоянии от нас?
XLII
Суббота, 12 июля
8-й день в океане
Ветер, который ночью дул нам навстречу, на рассвете перешел на северо-северо-западный, а затем отклонился к северу. По-прежнему густой туман. Сразу после полудня появился мелкий лед и вода приобрела цвет молочного нефрита, словно в море влились ледниковые потоки.
Вдруг откуда-то появились две маленькие птички и стали кружить над нами. Словно оброненные ими, проплыли водоросли, похожие на оливковые ветви. И вот земля! Так внезапно! Она в один миг выросла с подветренной стороны и впереди. Рифы и темные массивы островов призрачно вырисовывались в тумане. В тот момент нам казалось, что за туманным покровом для нас таится скорее неизбежность кораблекрушения, чем обетованная земля. Приближаемся. Берег, словно разозленный зверь, показывает свои клыки, вокруг них кипит белая пена бешенства. И прежде чем замерли отголоски нашего первого крика «земля!», мы повернули назад и обратились в бегство.
XLIII
Воскресенье, 13 июля
9-й день в океане
То были холодные часы, холодные дни и ночи. Мы сражались с берегом. Ледяная волна и густой сырой туман вокруг. Иногда промокшую палубу освещало яркое солнце. Холодные лучи света протягивались к нам с безоблачного неба; тогда туман, лежащий на воде, становился ослепительно белым и еще более непроницаемым для глаз.