Неожиданно с левого борта возникла огромная тень. Ударил дружный залп из винтовок, и с высокого планширя прыгнул на «Уаскар» высокий бородатый мужчина. Одной рукой он вцепился в канат, другой сжимал абордажный палаш. За ним сыпались другие – многие голые по пояс, с головами, перевязанными пестрыми платками, в руках – палаши и револьверы. Матросы Королевского флота дорвались в кои-то веки до настоящего абордажа!
Боя не было, была резня. Уцелели только те перуанцы, кто догадался сразу бросить оружие, причем лайми прикончили, не разобравшись, нескольких чилийских матросов. Бородатый тип с палашом схватился с командиром монитора. Дуэль не затянулась: после ловкого удара англичанина шпага перуанца улетела за борт, и кончик клинка уперся ему в гортань. Пятью минутами позже над «Уаскаром» взвился полосатый чилийский флаг.
А с борта британского фрегата «Рэйли», так вовремя подошедшего на помощь союзнику, разносился непривычный в этих широтах клич: «У королевы много!» Им вторили по-испански матросы, перебравшиеся на захваченный монитор с борта быстро оседающего в воду корвета.
Что ж, им было с чего ликовать! Бледная тень капитана Артуро Пратта наконец отомщена: над «Уаскаром», попившим немало чилийской крови, прославившимся не одним лихим рейдом и раз за разом уходившим от преследования, развевается трехцветный, с белой звездой, флаг Республики Чили. Что до уходящего на дно «Абтао», то, право же, старенький деревянный корвет не самая высокая цена за такую победу.
«Тупак Амару» выручил его низкий, сливающийся с волнами силуэт – видимо, чилийские комендоры спутали броненосный таран с торпедерой и целых пять минут старательно поливали его свинцом из «Гатлингов» и снарядами мелких пушчонок с палубы и боевых марсов броненосца. Весь этот фейерверк не оказал на шкуру броненосного тарана ни малейшего воздействия, разве что высекал из покатой палубы снопы искр да дырявил кожухи вентиляторов.
Подойдя на полтора кабельтова, Повалишин скомандовал: «Пли!» Крупповское чудище грозно рыкнуло – от отдачи судно на мгновение замерло на месте, – десятидюймовая чугунная бомба пронизала небронированную оконечность «Бланко Энкалада» и канула в водах гавани, разнеся по дороге в пыль подшкиперскую и матросский гальюн.
Перезаряжать времени не было – каперанг велел прибавить обороты до полных, нацелившись в мидель-шпангоут чилийца. И в тот самый момент, когда до удара остались считаные секунды, истошно заорал сигнальщик-перуанец на правом крыле мостика. Повалишин бросил взгляд в направлении, куда он показывал, и покрылся холодным потом: в борт «Тупака Амару» скользило веретено с торчащими над водой коротенькими мачтами, на кончиках которых тускло светились красные огоньки.
«Торпеда Лэя! То ли взрывом перебило провода, то ли командир буксира-матки струсил, попав под обстрел, и, обрубив кабель управления, дал деру. И теперь смертоносная железная рыба с двумя пудами динамита в брюхе кружит по гавани, никем не управляемая. Стоит ей угодить в борт “Тупака Амару”, не поможет никакая броня…»
– Лево на борт! – крикнул он.
Рулевой стремительно закрутил дубовое, с выложенными бронзовыми полосами колесо штурвала. Нос «Тупака Амару» покатился в сторону, а светящаяся полоса пены все приближалась…
Они разошлись с торпедой фута на три, не больше. Повалишин скомандовал снова переложить руль, но атака уже была сорвана – таран лишь скользнул по броневому поясу «Бланко Энкалады», сорвав несколько железных плит. Проскрежетав бортом по борту чилийского броненосца, «Тупак Амару» проскочил вперед, едва не зацепив форштевнем туго натянутую якорную цепь.
Повалишин оглянулся. Теперь важно было держаться в мертвой зоне казематных девятидюймовок, способных на такой дистанции понаделать в броне их корабля огромные дыры.
– Изготовить мины Уайтхеда!
Приказ был отдан скорее для очистки совести.
Повторно атаковать броненосец не получится: пусковые аппараты направлены по курсу вперед, а делать новый заход – значит пойти на заведомое самоубийство. Придется искать другую цель, благо в них не было недостатка в гавани, битком набитой разномастными судами.
Страшный удар обрушился на «Тупак Амару». Повалишин, не удержавшись, полетел с ног. Орудие правого каземата чилийского броненосца все-таки исхитрилось произвести вдогонку выстрел – и даже попасть в цель. Чугунная бомба разорвалась на бруствере барбета, перебив и переконтузив половину орудийной прислуги и проделав в броневой палубе здоровенную вмятину.
– Лево руля! – скомандовал Повалишин. – Держи вон на то корыто! – И указал на большой пароход, стоящий в пяти кабельтовых мористее.
Орудия «Бланко Энкалада» снова рявкнули – теперь-то неприятель был в зоне поражения. Однако то ли удача изменила чилийским наводчикам, то ли они боялись угодить в своих, но тяжелые снаряды безвредно провыли высоко над мостиком, не нанеся никакого вреда.
До парохода оставалось не больше полутора кабельтовых, и Повалишин скомандовал: «Пли!» Выстрелили из обоих аппаратов одновременно, но мина вышла только из правого и побежала к борту парохода, волоча за собой светящийся след из пузырьков. Добежала, ударила – и взорвалась, выбросив к небу колонну вспененной, пополам с донным илом и мутью, океанской воды. А «Тупак Амару» уже поворачивал, проходя под кормой своей жертвы, стремясь поскорее выйти из-под обстрела…
Уже утром, в открытом океане Повалишин осматривал повреждения, полученные в ночном бою, и понял, насколько им повезло. Осколок девятидюймовой бомбы на половину длины пропорол латунную сигару мины Уайтхеда, продырявил баллоны с угольной кислотой, разбил привод гребного винта и лишь чудом не задел начиненное пироксилином боевое отделение. Угоди он на полфута левее, и кормить бы им сейчас крабов и прочих морских гадов на дне бухты.
В итоге авантюра с ночным набегом закончилась провалом. Потопить или вывести из строя хотя бы один чилийский броненосец не удалось. За два или три парохода и корвет пришлось заплатить всеми тремя торпедерами и, главное, «Уаскаром», ставшим настоящим символом побед перуанского флота. Погибли или оказались в плену сам адмирал Мигель Грау, старший лейтенант Казанков, а с ними не меньше полусотни моряков. Разгром, полный разгром!
Увы, на этом беды не закончились. Около полудня остатки эскадры нагнали четыре корабля: чилийские корветы «О’Хигинс» и «Магальянес» и британский шлюп «Мьютайн». Возглавлял отряд «Рэйли». При его виде у Повалишина заныло сердце. Шансов в бою с новейшим британским фрегатом не было никаких: десятидюймовка «Тупака Амару» пусть ненадолго, но выведена из строя, канонерку же «Пилкомайо» принимать в расчет не стоило. Она тащит на буксире поврежденный колесный пароход-матку, да и вообще имеет сомнительную боевую ценность со своими двумя гладкоствольными пушками времен чуть ли не Крымской войны. Оставалось героически погибать: в нынешнем своем печальном состоянии перуанская эскадра не сможет оказать неприятелю сколько-нибудь серьезного сопротивления.
Положение спасла «Тормента»: офицер, которому Казанков передал командование шлюпом, приказал выйти из строя и, подняв флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь» – видимо, недолгое общение с русскими коллегами оказало на перуанца некоторое влияние, – пошел навстречу англо-чилийскому ордеру. Под их залпами деревянный кораблик продержался недолго, но достаточно, чтобы остальные перуанские суда успели скрыться на мелководье, куда чилийцы, не забывшие печальный опыт «Индепенденсии», не решились последовать.
Повалишин долго стоял на мостике, не отрывая взгляда от южной стороны горизонта, где приняла свой последний бой «Тормента». Никогда больше он не видел ни шлюп, ни его отчаянного командира, ни команды, русских или перуанцев. Океан безжалостен и не возвращает то, что однажды принял в свои объятия…
IX
Ноябрь 1879 г.
Франция. Париж. «Le Petit Journal»
«…эскадра вице-адмирала Джона Хэя покинула Карибскую станцию Роял Нэви (порт Гамильтон, Бермудские острова) и направляется к берегам Британской Гвианы.
– Мы готовы поставить зарвавшихся островных торгашей на место, – заявил морской министр кабинета Вийан-Анри Вадденгтона, адмирал Жан-Бернар Жорегиберри.
Флот Франции сейчас силен как никогда раньше, в его составе – новейшие броненосные и минные суда. Адмирал Курбэ, командующий нашей Атлантической эскадрой, храбр, опытен, и, вне всяких сомнений, он не даст спуску извечному врагу прекрасной Франции…»
Ноябрь 1879 г.
Берлин. «Berliner Börsen-Courier»
«Наш парижский корреспондент сообщает, что парламент Третьей республики утвердил соглашение, согласно которому Франция уступает Российской империи права на порт Обок в заливе Руфиджи, Эфиопия. Это делается в ответ на серьезные уступки в тексте некоторых статей Триестского договора, касающегося французского пая в концессии Суэцкого канала. Особую роль в выработке и заключении франко-русского соглашения по Обоку сыграл сам президент совета министров Вийан-Анри Вадденгтон, совмещающий этот высокий пост с должностью министра иностранных дел. В то же время посланник Вены выразил протест, утверждая, что упомянутые уступки сделаны за счет ущемления законных прав Австро-Венгерской империи. Протест этот, однако, был оставлен без внимания прочими участниками конференции, в том числе и министром иностранных дел Пруссии графом Отто фон Бисмарком, который, однако, отметил…»
Ноябрь 1879 г.
«С.-Петербургские ведомости»
«Нам пишут из Южной Америки:
“Согласно сведениям, полученным по трансатлантическому телеграфному кабелю, состоялось морское сражение между перуанским и чилийским флотами. Перуанцы потерпели поражение, лишившись броненосца и нескольких боевых кораблей классом поменьше. Корреспондент североамериканской газеты, работающий в Кальяо, утверждает, ссылаясь на рассказы непосредственных участников боя, что в сражении на стороне чилийцев участвовали боевые корабли британского Королевского флота. Однако британский военно-морской атташе в Санкт-Петербурге, к которому мы обратились за комментариями, категорически отрицает это факт, называя его жалкой попыткой перуанских властей смягчить тягостное впечатление от поражения…”».