же момент в кустарнике взметнуло сь четыре черных столба разрывов. Немцы скатились с
высотки и залегли на открытом месте.
Можно было поднимать людей в атаку. Но тут случило сь неожиданное. Из леса, по
которому должны были вести своих бойцов Бовкун и Свистунов, на поле боя выскочило
большое стадо диких свиней. Подгоняемые стрельбой немцев, свиньи понеслись прямо на
наши позиции. Наши бойцы прекратили огонь. И этим во спользовались гитлеровцы. Они
сами перешли в атаку. А тут, как назло, одно из орудий Ливенцева заело. Еще минута, и нам
пришло сь бы уходить из села. Но из леса выскочила группа из нашего 128-го партизанского
отряда, и немцы оказались в окружении.
Теперь мы снова пошли в атаку. Кольцо вокруг немцев все больше сжимало сь.
Единственный открытый выход у гитлеровцев был на со седнее село Ольховка. Однако путь
им преграждала заболоченная речка. Мы по слали порученца к Покровскому, чтобы тот
выслал на Ольховку засаду.
Но Покровский, заметив отступление врага, приказал группе партизан пробраться
берегом речки в Ольховку и там на мо сту организовать засаду. Немцы спешно уходили в
болотистый лес, бро сая убитых и раненых.
Мы с нетерпением ждали, что в Ольховке гитлеровцев встретит по сланная Покровским
засада. Но уже стемнело, а в Ольховке все было тихо.
Засада про сидела на месте несколько часов и, не произведя ни одного выстрела,
вернулась назад. Оказывается, оккупантов она не встретила.
Сначала это было загадкой. А потом мы узнали, что гитлеровцам удало сь пройти ниже
Ольховки по кустарнику, где через реку была проложена небольшая кладка, по которой
проходили, сокращая путь в Сушу, местные жители. Вот эту кладку партизаны Покровского и
не закрыли - не знали о ее существовании.
Впотьмах мы стали собирать трофеи. Нашли обоз и забрали на бричках несколько
станковых и ручных пулеметов. В поисках оружия мы до полуночи бродили по полю боя, где
валялись убитые фашисты.
А утром оказало сь, что партизаны 208-го отряда, зашедшие гитлеровцам в тыл,
захватили два орудия и несколько минометов.
.Когда в Бобруйске узнали о разгроме столь сильного карательного батальона, немцы
поняли, что имеют дело не с "бандой", как они вначале называли партизан, а с хорошо
вооруженными боевыми отрядами. Борьбу с партизанами на Могилевщине оккупационные
власти решили передать армейским частям, уже испытанным на фронте.
* * *
В глухой лесной деревушке наш отряд о становился на ночь. Проверив по сты, мы с
командиром разошлись - он к хозяйственникам, по смотреть, чем они смогут кормить отряд, я
в санчасть, где теперь были уже и раненые и больные. Стемнело, когда я подошел к
большому, но заметно поко сившемуся дому, возле которого стояли крытые повозки санчасти.
В сенцах меня встретил дед Митрофан с винтовкой в руках.
- Митрофан Иванович, а вы чего не идете в хату? - удивленно спро сил я.
- На по сту стою, - ответил старик с гордо стью.
- По сты мы расставили везде, где надо, а вы идите отдыхать.
- Меня позовут, когда будет можно.
- Что значит, будет можно?
Старик Метелица приблизил ко мне лицо и доверительно прошептал:
- Я так понимаю, там важное заседание, вот меня и попро сили часок по стоять, не пущать
никого, чтоб, значит, не мешали. Ну да вам можно, отступил он от двери.
- Какое может быть заседание у больных! Может, перевязка? - старался уточнить я.
- Перевязки там, - кивнул дед направо, - а в этой половине... мне так и сказано: со-ве-
щание! И никого, значит, не пущать, окромя что начальства.
Я в недоумении открыл дверь в левую половину дома. Переступив порог, невольно
о становился и сразу понял, чему тут могли помешать по сторонние. В большой душной
комнате было по-ночному темно. Лишь в переднем углу под большим столом тускло горел
сальничек. Желтым коптящим огоньком он о свещал лица трех партизан, полулежавших на
соломе, застилавшей пол толстым слоем. Это была обычная партизанская по стель. Но тут не
спали. Тут действительно шло какое-то заседание, а точнее сказать, залегание. В самом углу,
под широкой скамьей, подложив под ухо радиоприемник, лежал Астафьев и возбужденно,
размеренно бормотал:
- Наши войска на этом направлении разбили немецкую дивизию.
А лежавшие рядом Владимир Хухряков и Борис Шумилин записывали то, что слышали.
"Ясно, наш "Кренкель" принимает радиопередачу, а эти записывают", понял я и затаив
дыхание, тихо, чтоб не мешать, сел у порога на лавку. Где-то во тьме, наверное, на кровати
по сапывал мужчина, видимо, сам хозяин дома. Рядом приткнулась хозяйка. Что-то шуршало и
за занавеской на печке. Все в этом доме притаило сь, притихло, будто ждало, когда кончится
бормотание под скамьей. Ждал и я, догадавшись, что эти тро с поймали что-то очень важное,
раз в это дело включился и Борис, который не в силах и шевельнуть долго не заживающей
ногой. Я старался что-то услышать и сам. Но Лев диктовал очень тихо, а радиоприемник
лишь чуть слышно потрескивал. Батареи давно сели, и он работал, только когда Лев вот так,
лежа на нем, "подключал свое сердце", как шутили партизаны.
Вдруг щелкнул выключатель приемника, треск оборвался, коптилочка из-под стола
переметнулась на стол, и раздался радо стный голо с Астафьева:
- Товарищ комиссар, как хорошо, что вы тут. А то я все равно сразу побежал бы
разыскивать. Какая сегодня сводка! Вот, читайте! - И, забрав у Шумилина и Хухрякова
бумажки, он подал мне. - Только их надо бы сперва сверить.
- Один не успевал записывать, так мы на пару, - бодро заговорил из-под стола Борис.
- Нога-то твоя как? Тебе надо ее держать в покое, а ты вот... - ворчу на него.