Днепре не удержать». – «Это почему ж такое?» – «А потому, – сказал он, – что вода – дело тяжкое, камень точит и железо скоблит, а советский материал – мягкая вещь!» Вот, просто удивительно, у меня просто дрожь выступает, как это все, как будто слон решил написать любовное письмо.
Это какая-то странная смесь, какая-то аппликация, аппликация жизни… Потому что нет привычки выражать свои мысли, они не читали ничего, эти люди, которые не читали никакую литературу, перед ними как бы меняется мир, и они что видят, то и называют. Они как бы впервые это называют. Вот что это такое. Это люди без прошлого. Это как бы перволюди, люди нового мира, строящегося на наших глазах на руинах старого. Это довольно страшно, потому что они не знают, что до них тут уже была жизнь, и культура, и язык…
Ну хорошо, Ляля, давай, если тебе достаточно, давай я тебя оставлю, ты сама. Свари какой-то суп.
Нина. Гоголь. «Вечера на хуторе»
Крымов. Есть вопрос… Ты хорошо в общем перечислила все. Но я хочу спросить: вот эти все малороссийские прибаутки, они им написаны для чего? Все эти парубки, дивчины, свитки, свадьбы, утопленницы, заколдованные места – к чему это все, как ты думаешь? Это не литературоведческий вопрос. Зачем этот серьезный человек, начинающий, но великий, гениальный русский писатель, пишет эти побасенки? Какая цель у него? Он же был человек, который все делал для чего-то. Если он даже к театру относился не как к развлечению, а как к кафедре, с которой можно миру сказать много важного. Большие задачи он перед ним ставит и видит почти как церковь, даже, может быть, наравне. Никакого развлечения, а все для чего-то. И вот для чего все эти утопленницы? Можно сказать, конечно, что он был молодой провинциал и просто хотел повеселить петербургскую публику своими русалками, но тут меня что-то не устраивает, ведь скоро, очень скоро, рукой подать и до «Ревизора», и до «Русь, куда несешься ты?». Я не знаю ответа точного, у меня нет такого ответа, но я думаю, что здесь что-то серьезное должно быть. (Пауза.)
Вот ты говоришь, детские страшилки. Вот почему дети их рассказывают, как ты думаешь?
Мартын. Когда я был маленький, в деревне, где мы жили, была такая молочница, у которой мы брали молоко. И вот папа приходит за молоком и спрашивает: «А что вы плачете?» А она говорит: «Вот племянничек любимый умер». Папа возвращается с молоком и говорит бабушке: «Вот у нее племянник умер». – «А-а-а, – говорит бабушка, – это тот, который мальчика в лесу за курточку повесил?» А справа от нас жил колдун, мужик, который действительно колдовал там чего-то, а жена его была пироманка, которая поджигала нам избу несколько раз… Просто, когда ты в деревне живешь, кажется, что такая благодать, а вообще-то там вокруг столько таких таинственных историй, это «Властелин колец» какой-то…
Крымов. Вопрос ко всем. Зачем дети рассказывают друг другу страшилки?
Ляля. Человек рассказывает то, что знает только он, чего не знают другие…
Мартын. Страшилки рассказывают, чтобы таинственность какая-то появлялась…
Маруся. Дети рассказывают друг другу эти истории в попытках друг друга переплюнуть… Здесь и самоутверждение, и какая-то потребность…
Петя. Да просто напугать!
Мартын. Мир сразу интереснее становится…
Нина. Мы же в детстве не знаем ничего… А в страшилках вера, что есть какой-то другой мир…
Маруся. Тут еще какое-то приручение страха происходит через эти рассказы…
Крымов. Мне кажется, что все правильно. Есть еще один элемент очень важный. Вы читали «Бежин луг» Тургенева? Начинается так, что там дети в ночном лошадей пасут, Тургенев к ним подсел, и они рассказывают истории, как там покойника видели, еще что-то, еще что-то, все боятся, хрустнул сучок, и они все вздрагивают, и так далее… Во всех страшилках есть все, о чем вы говорите, – и желание напугать, и чтобы ты был первый среди напугавших, и приручение страха… А я хочу сказать, что они все рассказывают страшилки, потому что их дома мама с теплым молоком ждет. Это все как постоять на краю бездны, испугаться, но зная, что ты можешь отойти. Ведь никто не будет рассказывать страшилки друг другу, если они действительно заблудились. Вот у Тургенева они рассказывают, потому что им так хорошо вместе, этим мальчикам, которые ушли от своих родителей, костер, ночь, они самостоятельные, взрослые, они сейчас начнут про жизнь разговаривать, рассказывать всякие байки, которые рассказывали взрослые. Никто в серьезных ситуациях рассказывать страшилки не будет, наоборот, все друг друга будут успокаивать, никто никого пугать не будет. Пугают, когда можно выйти быстро, и дома ждет уют и свет, и все будет нормально. Это игра.
Мне все эти вопросы интересны в связи с Гоголем – зачем он рассказывал эти страшилки? Какая цель?
Нина. Может, это как-то освобождает… Я читала у Бахтина про карнавалы в Средневековье, когда была жесткая церковная культура и в это же время был карнавал. Это игра, она освобождала…
Маруся. Я помню магические сюжеты, «Вия» помню, но, в общем, объединяющая черта всех этих рассказов – всегда за страшным наступает рассвет и день облегчения, все приходит в норму. Все ужасное происходит ночью… А потом день – и все хорошо…
Крымов. Нет, не всегда: в «Вие» этот бурсак умер… Так что утро настало, но он-то умер. Я ведь про другое спрашиваю. Он что хотел? Просто развлечь людей ночными страшилками? Зачем он все это описывает?
Мартын. Это не чтобы развлечься, это он создает новый мир, в котором живет обычный русский человек, какое-то пространство, в котором они все находятся как в аквариуме. Вот тут черт проплыл… Тут ведьма… Они просто как постоянные жители этой вселенной…
Маруся. У всех без исключения авторов-фантастов есть какая-то потребность, которая должна быть в каждом человеке, создавать альтернативную вселенную, потребность расширять границы реальности…
Варя. Гоголь это делает для другого – чтобы показать, что этот мир с чертями, он очень близко…
Крымов. О! Можно я отсюда продолжу? Вот «Вий». В Киеве – бурса, они учатся, просто учатся, в ГИТИСе учатся, да? Ну то есть вы… Вот вы поехали на дачу. А там черт-те что: электричества, скажем, нет. Вы решили переночевать у соседей… И началось! Пришла женщина, сказала, что у нее племянник за курточку повесил кого-то… Вот Гарри Потер: он жил где-то нормально. Поехал учиться туда, где феи летают… Его послали туда – и там началось… То есть это где-то рядом. ЭТО где-то рядом. Вот от этого «рядом» и возникает какой-то нерв. Даже в «Утопленнице», например: ведь если бы он не пошел наблюдать за этим озером… Ну просто выпил бы, погулял, ну, домом ошибся, в общем-то, все в пределах какой-то крестьянско-бытовой нормы. И вдруг шаг в сторону делаешь, и оказывается: рядом какой-то дом с темными окнами, какой-то пруд… Так – пруд и пруд, но вот если ты задержался, там русалки выходят… То есть ЭТО где-то рядом, вот в чем, по-моему, такой гоголевский манок, – в том, что ЭТО где-то рядом. От этого и черт где-то за спиной у Вакулы. Он так-то богомаз и богомаз, а вдруг – раз! Руку отвел назад и черта схватил! Перекрестил его, тот испугался, и он опять икону пишет… То есть они где-то рядом. Вот со свиткой очень показательно: рынок, все едут, всё какие-то девушки, парубки, лошади, цыгане… Но вдруг стало известно, что там красная свитка… Ой, мама! Если бы стало известно, что Тунгусский метеорит падает… Вот есть нормальная жизнь, а есть ненормальная жизнь. И они приходят в критическое сближение друг с другом, иногда пересекаясь. И тогда возникает «Вий». Ну кто его потянул с этой Панночкой… Никогда не знаешь, где можно, а где не нужно ночевать. Никогда не знаешь. Это как в лужу наступить – она всегда рядом. Нечистая сила настолько пропитала жизнь этого городка, что она везде… Вот как подушка – здесь нажмешь, они тут выскочат. Это, так сказать, обыденное дело. Это и есть язычество, собственно говоря. Ангелы-то редко появляются, господи боже мой, – или поэта из тебя сделают, язык вырвут и «жало мудрыя змеи» вставят, или душу на небо заберут, или, не знаю, скажут, что у тебя будет ребенок от Бога… Но это какие-то в общем индивидуальные приходы. А здесь они являются каждую секунду. Ну, надоели. Как тараканы просто – пшик! – и они скрылись, но на пять минут. А потом опять.
А как он очаровал Петербург, как они его сразу полюбили, этого странного гнома, который приехал из своей Малороссии и начал им сказки рассказывать. Про их страну, только про ее окраину, где на обочине черти живут. А он приехал, и оказывается: у нас-то это все тоже есть, а мы не знали… А потом уже в «Петербургских повестях» он этого черта привел в Петербург. И показал, что и здесь аккуратно надо ходить под фонарями Невского проспекта: они зальют тебе новое платье… А кто это сделает? Это же не фонарь сделает? А тот, кто за фонарем стоит. А кто? А это тот же самый, который месяц в деревне украл, к бабке-гадалке ходить не надо, это ясно. Это он, и он уже в городе. И уже нос у человека украл. Кто сегодня у меня компьютер испортил так, что я какую-то кнопку не так нажал, и все ёкнулось к чертовой матери? Тот же, кто у наших знакомых вчера лампу со стола свалил, и она разбилась. Он же. Это все рядом, все просто рядом. Вот эта близость того мира…
Ведь у Гофмана на самом деле очень похоже… Нормальный бюргерский город, какие-то немцы там живут аккуратные, и вдруг, как только ты бежишь и горшок задеваешь у какой-то торговки, она оказывается ведьма… и твоя жизнь идет в тартарары. История называется «Золотой горшок», кажется. Стоит шаг ступить в сторону – и ты даже не знаешь, когда это сделаешь, – и раз! Они здесь! Гоголь же, собственно, сам был такой. Идет по улице, завернет в переулок и вприсядку пускается… А представляете, как он эти свои шейные платки красил? Сам! Покрасит платок и выйдет с ним на улицу – это же черт! Это же записки сумасшедшего. Есть воспоминания, когда вошел к нему Аксаков с кем-то, его старшие товарищи-покровители, а он писал. Аксаков пишет, что на нем были женские вязаные чулки, какая-то поддевка, на этой поддевке еще что-то, мордовский кокошник женский на голове, и все это перепоясано каким-то поясом. Он так писал. Он удивленно посмотрел на Аксакова, выжидающе: я же пишу, что вы ходите? Тот постоял и ушел, а этот продолжал писать… Черт рядом! Вы как-нибудь зайдите в Музей Гоголя, это в любом случае интересно, если вы Гоголя изучаете… Там, где памятник сидит, там есть музей и выставлены тексты. Это зрелище удивительное, вот как черновик Пушкина надо посмотреть, так и эту страницу, написанную рукой Гоголя. Это очень аккуратно, чуть с возвышением, к правому верхнему углу идут строчки – прямо так, так, так, так – вот так до конца, ни одного свободного места, без полей, абсолютно шизоидное письмо. А на самом деле – перо, чернила, ручка, все как обычно, все рядом.