ом. Пушкин встрепенулся и пошел к кому-то из своих друзей, кто работал на каких-то должностях и должен был знать, в чем дело… «Так и так, что делать?» – «Надо это выяснять, а то это нехорошо пахнет. Ты поди к такому-то». К какому-то самому высокому чину, очень видному сановнику. И он пошел. А сановник говорит: «Вы посидите тут, я сейчас пошлю к вам с обыском, надо нам прочитать то, что у вас есть». Пушкин говорит: «Да не трудитесь, я же все сжег, когда узнал, что человек от вас приходил, но если вам так интересно, дайте мне бумагу и чернил, я сейчас напишу это все». И Пушкин сел и написал. И оду «Вольность» написал, на память помнил. Сначала уничтожил, а потом – да ладно, что вы будете искать – и написал! Потрясающе! Легкость! Даже здесь игра! Я не знаю деталей дуэли с Мартыновым…
Мартын. Я только знаю, что Лермонтов выстрелил в воздух.
Крымов. Ах, Лермонтов в воздух выстрелил?
Мартын. Да.
Крымов. А тот выстрелил и убил, да?
Мартын. Да, выстрелил в грудь. Лермонтова, по-моему, даже не похоронили по христианскому обычаю, отказались, насколько я прочел.
Крымов. Ну ладно, Мартын, конфликт понятен. Сколько бы мы ни искали, он понятен и довольно сильный. Кавказ и глубина чувств по поводу красоты, стихосложения, природы сочетаются с какой-то мелочностью, придирчивостью и всем тем, что сопутствует тринадцатилетнему мальчику, когда двоится, троится, краснеет, синевеет, и все это от тебя мало зависит, ты в плену каких-то колдовских сил рока, который над тобой властвует, а ты со своей жаждой прекрасного, как пешка в проруби. Как пешку тебя дьявол водит от скандала к скандалу…
С Аней о Чехове
Крымов (рассматривает фотографии). Господи, где ты это достала… Это раненые животные… Сбитые, да? Все около дороги… Ничего себе… (Пауза.) Ты знаешь, обычно Чехова делают меланхоликом. В меланхолии есть некоторая задумчивость и отсутствие энергии. А в этих картинках сбитых животных есть трагедия. Есть трагедия раздавленности. И она происходит сейчас, в момент фотографии они еще живы… Лось голову поднял… Это не отсутствие энергии, когда заранее все предрешено, они могут очень сильно, очень сильно желать чего-то и даже делать, они же не умерли, они еще живы, они еще дергаются, они-то, может быть, еще не знают, что их раздавили. Это мы знаем. В общем абсолютный Чехов.
Аня. Да, для меня его герои – вот эти животные, которые несутся и ничего не понимают. А машина где-то далеко там уже едет. Этот лось еще об этом не знает, и он еще в лесу, но машина уже едет, она приближается, и как бы ничего уже нельзя изменить.
Крымов. У меня это только не соединяется, честно говоря, с Дюрером и Кранахом, картинки которых ты мне показываешь. Потому что там меланхолия в виде задумчивости и безволия, а у тебя намечается что-то более интересное… Мне кажется, что если придумать такого Чехова, который воздействовал бы так же, как сбитый лось на дороге, то есть однозначно трагически…
Потому что Чехов – врач, он врач, жестокий, жесткий диагност. Он чем-то похож на Дорна, который, когда Сорин говорит: «Выпишите мне что-нибудь, чем надо лечиться», отвечает: «Лечиться в 60 лет! Глупость какая!» Он какой-то очень жесткий внутри. Притом что он пишет про людей, которым очень сочувствует, любит их, но их же вскрывает, как патологоанатом. Там внутри у каждого есть сбитый лось. И Чехов слышит шум едущей вдалеке машины…
Я вот тут «Дядю Ваню» репетировал как-то, мы начали разбирать с предыдущим курсом, с режиссерами, кстати. Это мне показалось интересно, и я несколько раз использовал этот разбор для мастер-классов с актерами в разных театрах. Ужасно интересно. Вот как сделать начало? Там такое элегическое, дачное начало. Астров рассказывает, как ему плохо живется, как он постарел, няня говорит, может, водочки выпьешь, трали-вали, пока не придет дядя Ваня, и тоже, выспался не выспался – потом приходят с прогулки Елена Андреевна с мужем, туда-сюда, прошли в дом, эти их обсуждают… Такие вот дачные разговоры… Комары и остывший чай. Но если на это взглянуть резко, без этого дачного флера, то становится страшно: наэлектризованная обстановка и раздавленные лоси. Два лося. Два лося томятся, а жизнь проходит, почти прошла, слышен уже шум машины…
Вот тот лось, которого мы с Мишкой видели давно, я вам рассказывал? Мишка был маленький… Мы ехали на машине за городом и увидели на обочине сбитого лося, он еще так голову приподнимал, как бы не очень понимал, что с ним происходит. Мы начали обсуждать, что люди, которые уже стояли вокруг этого лося, сейчас, наверное, вызовут такую специальную звериную скорую помощь… ну, в общем, проехали. А часа через три возвращались по этой же дороге. Я, когда увидел и понял, что происходит, успел Мишку отвлечь чем-то, чтобы он смотрел в другую сторону, потому что там лося уже свежевали. Прямо у дороги. Эти же люди. Эта меланхолия дюреровская, она тоже хороша, но Чехов – это лось у дороги. Если бы ты в эту сторону захотела пойти, я бы это приветствовал…
Жесткий человек, пишущий про неудачи. «Дядя Ваня» – про неудачу. «Вишневый сад» – неудача! «Три сестры» – поедем, поедем! – никуда они не поедут! Убьют вас всех здесь… Лоси…
Какая бы там ни была Книппер-Чехова, как бы он ни любил ее, но это достаточно жесткая история, если вдуматься, где он тоже – сбитый лось. Вот попался… У него же было столько романов, а он женился на этой актрисе, а она, в общем-то, предпочитала театр, и у нее, в общем-то, должен был быть ребенок от Немировича. Это жуткая театральная такая история. Он влип. Влип. Он нежно называл ее «моя актриса», а она сняла ему квартиру на каком-то этаже, куда он взбирался с одышкой два часа по ступенькам. Зачем-то она повезла его в этот Баденвайлер, когда этого не нужно было делать, всем понятно. Она делала вещи и хорошие… никогда он на нее не жаловался. Но однажды, когда она ему одно и то же подарила на праздники, забыв, что она это уже дарила, он ей написал: «Спасибо большое, но ты мне уже дарила это…» Кошмар! Это Чехов, который слова не скажет, что он обижен! Лось… Жуть. А есть воспоминания Бунина – он сидел с ним вечером, и пришел Немирович, пахнущий хорошими сигарами и каким-то одеколоном, и увел ее. А она говорит: «Ну, тебе же не будет скучно, ты же здесь с Букишончиком, – это они Бунина так смешно называли, – будешь сидеть, тебе не будет скучно?» И они куда-то уехали на концерт, в театр, представляешь? А тот не мог спуститься по лестнице, не говоря о том, чтобы подняться. Какая уж тут меланхолия… Я бы от нее бежал как черт от ладана, от этой меланхолии, во всяком случае в выражении Дюрера и Кранаха… Крах это, а не Кранах… Лось и апокалипсис…
Ничего не будет! Вот, ничего, это безнадега. Он колоссальный певец страшнейшей безнадеги.
Меланхолия хирурга. Меланхолия врача, который знает, что такое жизнь и смерть, знает, что это не лечится.
Ребятки, давайте закончим на сегодня.
Петя. Опять «Три мушкетера»
Петя. Пока это незаконченная задумка, я в процессе. Внизу кухня. Огромная королевская кухня, где готовят по рецептам Дюма. Повара там, дичь какая-то, варят, парят. Дюма первый, кто стал много говорить про еду, писать кулинарные книжки. А сверху сетка, в которой мушкетеры раскачиваются как на качелях и, обжигаясь, могут доставать еду оттуда, с горячей плиты. Идет война с гугенотами. Это все в Ла-Рошели. Бастион Сен-Жерве. Мушкетеры так завтракают, отстреливаясь при этом. Главного героя будет играть Депардье. Он – Дюма, он – шеф-повар.
Крымов. А как война показана? Пули летают? Кто стреляет, в кого?
Петя. У Дюма исторические события как-то описаны так, что ты за них особенно не волнуешься, они отдельно где-то, пули летают вокруг. Они не попадают, простреливают стену, а кровь на пальце у д’Артаньяна оттого, что прищемил. Война как бы их не касается.
Крымов. Нужно найти, мне кажется, точную расстановку сил. Когда непонятно, кто с кем играет, напряжение меньше. Я должен за кого-то болеть. Одни готовят, вторые стреляют, а третьи хотят позавтракать в этом сумасшедшем доме назло всем… Да? То есть одни люди готовят, а другие дерутся? А те, которые готовят, не стреляют? А сами мушкетеры? Их видят те, которые стреляют? Вообще, те, которые стреляют, они стреляют в кого? Готовка мне нравится, и Дюма мне нравится, Депардье тоже мне нравится, в этом что-то есть и юмористическое, и настоящее. Но только нужно понять, кто в белых трусах, кто в синих, а кто в красных. Я бы тут подумал, чтобы довертеть это и не оставлять на полпути. Кто с кем и за что борется?
Правильная задача для сцены должна выглядеть так: вы кормили когда-нибудь голубей с лавочки, да? Вот вы кидаете им крошку, и все приходит в движение, все их сообщество, даже те, кто не видит крошку, каким-то боковым зрением, чутьем понимают, что что-то где-то происходит, и они торопятся, они приводятся в движение этим твоим жестом. Так же и правильно поставленная задача для театральной сцены, она должна иметь отношение ко всем, даже к тем, кто стоит у задней стены и внешне не участвует в событии… Игру нужно точно объяснить, и не обязательно при этом кидаться дуршлагами, это детский сад.
И ты говоришь, что вся история затеяна мушкетерами на спор? Что они продержатся час в этом дурдоме? Или они просто голодны? Петя, выбери и установи правила игры, и ты меня увлечешь и сделаешь из меня ребенка! Собственно, того ребенка, которому бабушка читала «Трех мушкетеров», и я просил еще, еще и еще, только бы не идти спать. Потому что это роман очень хороший, очень хороший.
Не делай бутафорских движений. Суть. Представь себе меня в зале, ты же не хочешь, чтобы я скептически смотрел твой спектакль. Сделай шальную игру, которая меня купит. Ну, что меня можно купить, ты же видишь? Сначала сделай простую, потом можешь ее усложнять: еще и Урганта можно ввести, который хочет взять интервью у Депардье…