предварительных переговоров явилась любимая актриса самого фюрера. Ее пригласили на главную роль. Причём, вокруг будущих съемок создали какой-то очень неуместный ореол таинственности, объясняя это отсутствием четкого ответа актрисы. Вроде бы она сомневалась, достоин ли финский кинематограф ее присутствия.
Риекки даже заподозрил подвох, когда ему доложили о предстоящих переговорах. Фильм собирался снимать известный в Финляндии режиссер, Валентин Ваала. А это показалось Риекки сомнительным.
Начальник сыскной полиции прекрасно был осведомлён, что никакой там не Ваала. Там — Валентин Якович Иванов, рожденный в Гельсингфорсе. Но у данного господина даже при его русских корнях имелась кристально чистая репутация. Поэтому версия с предстоящим заговором, против кого бы он не был направлен, отметилась.
Риекки, естественно, раздобыл сценарий. Долго его изучал. Ни черта не нашел. В смысле, не нашёл ни черта важного. Особенного. Какая-то очередная веселая история о приключениях очередного финского парня, который влюбляется в очаровательную немку и находит свое счастье.
И тем не менее, ради съёмок сначала приехала Чехова, та самая любимица Гитлера, потом вдруг объявился Мюллер с очень, очень странным объяснением своего прибытия. Мол, фюрер крайне переживает об актрисе и по этой причине отправил вслед за ней оберштурмфюрера СС.
Ладно кто-то из людей Гебельса приехал бы. Еще хоть как-то понять можно. Но Мюллер с какого боку?
Именно из-за абсурдности ситуации Эско занервничал. Появилась мысль, а не его ли этот немец собирается подвинуть. Все-таки, Риекки дураком не был никогда. Вполне очевидно, приближаются события которые перевернут с ног на голову не только Европу, но и весь мир. Сначала Аншлюс Австрии, потом Чехия. Следующей будет, скорее всего, Польша. Это и ежу понятно. А Эско вообще нр разу не еж. Он уже чертову кучу времени занимает свою должность. Он в состоянии оценить грядущие перемены.
В общем, Риекки рассудил, что сейчас крайне удобный момент подсунуть Мюллеру этого перебежчика. И пусть гребутся с ним, как хотят. В любом случае сам Эско таким «подарком» покажется немцам высшую степень своей лояльности.
— Да… То, что вы упустили момент их знакомства, это плохо. Было бы гораздо лучше, если бы вообще никто не знал об этом парне. — Задумчиво высказался Мюллер, продолжая рассматривать Витцке из окна.
Эско тихо фыркнул себе под нос, но промолчал. Вообще никто… Господин оберштурмбаннфюрер не понимает, что говорит. Это же Финляндия. Здесь не успеешь вздохнуть, а все уже все знают.
— Генрих, я действовал максимально быстро. Еще вчера этот Витцке находился в руках военной разведки. А сегодня он стоит под окном, из которого вы за ним наблюдаете. Как прикажите поступить? Вы хотите поговорить с ним здесь? Я могу привести парня сюда, в кабинет.
Риекки приблизился к Мюллеру и через его плечо выглянул на улицу. Алексею надоело, видимо, вести умные разговоры с Шульгиным, поэтому он переместился к кучке, собравшейся вокруг Валентина Ваала. Четыре бокала… Уже пятый в руке. И при этом, судя по тому, как парень держится, он совершенно трезв.
Кстати, Чехова еще не появилась. Опаздывала. Мюллер полчаса назад прибыл на мероприятие, а она задерживается. Потому что ей, видите ли, сделали не ту укладку, которую ее величество королева немецкого кино пожелала. Вот насколько несправедлива жизнь. Какая-то актрисулька может позволить себе плевать на авторитет оберштурмбаннфюрера СС, а Эско такое поведение вышло бы очень дорого.
— Сюда? Нет, не торопитесь. Хочу проверить кое-что. Думаю, вы знаете, что в конце 1919 года я поступил на службу в полицию Мюнхена. Хорошие были времена…Интересные. За десять последующих лет я заслужил репутацию профессионала, способного распутать самое сложное дело и «расколоть» самого матерого преступника. Тряхну стариной. Прощупаю вашего Витцке. Хм… Фамилия такая… Знакомая. Витцке… Вы насчёт родителей выяснили подробности?
— Его отец служил в дипкорпусе. Конкретно, в Берлине. Как и многие был объявлен врагом народа. Его вызвали в Москву и расстреляли. Сказать честно, с Сергеем Витцке я пересекался в 1927 году. Он показался мне приличным человеком.
— Вы. Не проверили. Информацию. О его. Родителях. — Перебил Мюллер Эско.
Оберштурмбаннфюрер говорил тихо, но при этом каждое слово выделял таким образом, что начальник сыскной полиции почувствовал себя идиотом.
— Понял. Сегодня же к ночи вся информация будет. — Риекки кивнул. — Вы хотите поговорить с ним, не обнаруживая себя?
— Конечно. Так мы поймём, что на самом деле представляет ваш Витцке. Идемте вниз, к гостям. Я придумал несколько задачек для перебежчика. Меня терзают сомнения в полезности данного человека. Если пройдёт проверку, его счастье. Нет — заберёте мальчишку с этой чудной вечеринки и увезете его сами знаете куда. Вытрясете все, что имеется в его голове. Любыми способами. Потом добьете. Мне не нравится его улыбка. Слишком самоуверенная. — Заявил Мюллер, затем оторвался от окна и направился к выходу из кабинета.
Глава восьмаяПоявляются привидения
— Да, да, да… Финский кинематограф сейчас на самом пике своей успешности…Мы выпускаем по двадцать картин в год. А это, знаете ли, совсем немало.
— Ну погодите, а как же Голливуд? Мне кажется, их сложно переплюнуть.
— Перестаньте. Голливуд — это комиксы. Тупые картинки, которые совсем не учат людей думать…Никакой глубины. Никакой философии.
Минут пять я слушал весь это треп о судьбе мирового кино, в котором, конечно же, только финны несли свет и огонь. Прямо как Прометей. Ну еще немного французы и немцы подносили дровишек. Опять же, по мнению местной богемы.
В итоге, задолбался слушать и понял, надо валить, пока я не заснул, как лошадь, стоя. Разговор стал совсем скучным.
Честно говоря, вообще все мероприятие — так себе. Да, хозяева особняка, который находился в пригороде Хельсинки, не поскупились на организацию вечеринки. Я, кстати, так и не понял, кто вообще эти хозяева. Дом принадлежал то ли режиссеру кинокомпании, то ли директору, то ли самой кинокомпании.
Денег очевидно вбухали немало. Но как-то все бестолково. Внутренний двор был украшен цветами, фонариками и черт еще знает, какой лабудой. Можно подумать, эти декорации способны оживить столь унылое мероприятие. Еду и напитки разносили нанятые официанты. Еды, кстати, было мало. В моем понимании. Просто какие-то легкие закуски.
В стороне от столиков наяривал нечто похожее то ли на джаз, то ли на блюз квартет скрипачей. Не особо силен в этих направлениях музыки.
Смотрелись ребята, конечно, пафосно, колоритно, но от их пиликанья весь рот порвал зевками. В какой-то момент появилась мысль, не отнять ли у кого-нибудь инструмент и не сбацать ли на нем что-нибудь веселое. Но…
К сожалению, мы с музыкой сильно не в ладах. Меня в детстве, в настоящем детстве, отец даже пытался куда-то впихнуть. Насколько помню, сначала это было фортепиано, потом гитара. Естественно, индивидуальные занятия, никаких школ. Однако, оба учителя убедительно попросили родителя не издеваться ни надо мной, ни над ними, и я отправился на бокс. Так что спасти загибающуюся вечеринку я бы не смог.
Но от расхожей шутки не удержался. Расхожей, естественно, для меня. Во время музыкальной паузы подошел к солисту, наклонился и тихонько спросил по-русски:
— А «Мурку» можешь сбацать?
Судя по взгляду, который прилетел мне от скрипача, «Мурку» он не хочет, а вот настучать по моей башке точно не против. По его глазам я догадался, он и русский понимает, и «Мурку» знает. Своим предположением, будто эта песенка может быть исполнена на инструменте Паганини и Вивальди, я, видимо, плюнул парню в душу.
— Ой, ну все… Нет, так нет… Чего ты… — Я поднял обе руки вверх, мол, никаких претензий не имею, и попятился назад, пока не уткнулся спиной в какую-то преграду.
— Алексей, мне кажется, вам уже хватит пить.
Преградой оказался Шульгин. Он попытался отнять у меня бокал, но, естественно, потерпел в этой неравной схватке поражение.
Я нормального вина не видел с первого дня пребывания в теле деда. Да и вообще алкоголя. Не считая спирта, который где-то раздобыл Подкидыш и игристого, которое нам подавали во время уроков этикета. Но там этикету учили не в питье, а во всех этих нюансах, как открыть бутылку, какой рукой налить, кому первому подать бокал.
— Что такой Василий Витальевич, переживаете за свою репутацию? Вы же меня пригласили на это мероприятие. Да еще рассказали всем, какие мы с вами друзья. — Я пьяненько улыбнулся Шульгину, а потом совершенно по-хамски икнул. Стоявшая неподалёку парочка актрис недовольно покосились в мою сторону. — Что такое, дамы? Ну извините, мы люди простые, к изыскам не приучены…
— Прекратите немедленно! — Рявкнул вдруг Шульгин. — Вам известна причина, по которой вы тут находитесь.
Я даже слегка опешил. Не ожидал от него столько прыти и решительности.
Он схватил меня за локоть, затем дернул в сторону, оттаскивая от остальных гостей.
— Мммм… Переживаете, что о вас подумают все эти унылые господа…
— Слушайте, я не понимаю, зачем вы себя так ведете. Это уже шестой или седьмой бокал вина меньше, чем за час. И да, я переживаю за свою репутацию. Знаете ли, когда Николай II, император Российский, отдавал мне в руки, лично мне, лично в мои руки манифест об отречении…
— Вы бы помолчали, а? — Я оттолкнул Шульгина, освобождая руку. — Императора вспомнил. Кинули бедолагу, слили его, как дерьмо в канализацию. А теперь боретесь за что-то. Отстаньте. Я пришел развлекаться и буду развлекаться. Хотя, более унылого праздника, честно говоря, представить сложно. Эх… Сейчас бы водочки… Да, Василий Витальевич? И чтоб цыгане, медведи, песни путёвые. А не вот это все…
Я очертил в воздухе рукой круг, намекая на сборище финской богемы. И, кстати, не только финской. Судя по обрывкам разговоров, которые до меня доносились, здесь еще присутствовали шведы и немцы.