Впрочем, на данный момент вполне достаточно того факта, что конкретно эти парни могут быть крайне агрессивными. Они точно не относятся к миролюбивым пацифистам. Один человек, в темноте пробирающийся в сквер, скорее всего может им не понравиться. А мне сейчас только стычки со штурмовиками не хватает. Насколько я помню, хотя могу ошибаться, огнестрельное оружие они не носят, но таскают с собой кинжалы. Романтики с большой дороги, ё-мое.
Именно по этой причине мне приходилось торчать за углом ближайшего от сквера дома, ожидая, когда парни соизволят переместиться в другое место. Однако они не торопились. Судя по оживлённой беседе, их сильно не устраивали изменившиеся положение штурмовых бригад, которые по мнению самих коричневорубашечников притеснялись и угнетались. Надо же… Какие бедненькие, несчастные фашистики.
Я поднял руку и посмотрел на часы.
— Да блин…
Время уже перевалило за полночь, на встречу с дядей Колей я опаздывал. Даром, что между нами всего лишь какие-то десятки метров. Носа-то не высунешь. Хотя, не могу сказать, чтоб в темноте, окутывающей сквер, наблюдалось какое-нибудь активное движение. Если Клячин там, он тоже, скорее всего, затих и не демонстрирует своего присутствия.
Другой вопрос, что дядя Коля сильным терпением не отличается. Надолго ли его хватит, вот так скромненько прятаться от молодых фашистов? Ему, как и мне, должно быть прекрасно видно компанию штурмовиков. Клинанёт товарища старшего лейтенанта госбезопасности, возьмет он свой пистолет да и постреляет их к чертям собачьим. Зачем? Да чтоб не шлялись там, где их не просят. Чтоб не мешали порядочным советским разведчикам свои шпионские встречи проводить.
Парни еще, будто специально, выбрали самое прекрасное место для того, чтоб маячить бельмом на глазу. Они стояли как раз неподалеку от единственного фонаря, имевшегося на этом пятачке. И обойти не обойдешь, и проползти не получится.
Будет очень, очень плохо, если из-за кучки фашистов я не смогу встретиться с Клячиным. Сколько эти придурки еще собираются ошиваться здесь?
Судя по их раскрасневшимся лицам, по энергичным жестам, там дело не только в кипящем разуме и справедливом возмущении. Похоже, парни навеселе́. Видимо, где-то выпивали, а потом, как это обычно бывает, начали обсуждать наболевшую тему. В итоге, агрессия еще подпитывается алкоголем. Хотя, самым энергичным их них являлся тот самый, особо крикливый. Остальные, мне кажется, уже затосковали и были не против разойтись.
— Ну давайте… Давайте… Идите еще прибухните, что ли…– Продолжал шептать я сам себе. Будто от моих слов штурмовики действительно исчезнут.
Просто время поджимало. Мне так-то еще необходимо вернуться в дом фрау Марты и забраться обратно в спальню. Вот об этой части обратной дороги даже думать не хочется. Как вспомню, что придется карячиться до третьего этажа по стене, зло берет.
Потом не мешало бы поспать. День впереди предстоит насыщенный. Один только Эско Риекки сто пятьдесят указаний дал.
— Вы помните, как все случилось 30 июня? Помните? Они обвинили нас, будто мы хотим захватить власть. — Продолжал возмущаться самый говорливый из компании. — Арестовали Рёма и тех, кто находился вместе с ним в Мюнхене. А ведь бойцы из штабсвахе в тот день прибыли к Рёму. Они могли его защитить. Все-таки не простые штурмовики, а личная гвардия. Если бы не присутствие фюрера…А потом. Вы помните, что было потом? По всей Германии прокатилась волна террора. Расстрельные списки были готовы заранее. Я это точно знаю. Они искали повод, что нас уничтожить. Чтоб лишить головы. Это — заговор. Да! Настоящий заговор! Только устроили его они, а не мы. Чертовы выкормыши Версальского мира.
— Карл, прошло пять лет. Что ты теперь хочешь добиться? — Один из пареней положил говорливому руку на плечо, пытаясь его успокоить. — Тогда был 1934 год. Сейчас — 1939. Мы ничего уже не сможем изменить.
Вообще штурмовиков было пятеро. Они стояли кучкой, близко друг к другу, но самый вдохновленный, тот, который вспомнил Рёма, являлся центром этого произвольного, доморощенного митинга. Друзья столпились вокруг него и он активно вещал им свои истины. Рём… Один из руководителей штурмовых бригад. Шипко сказал, что фюрер видел в нем реального конкурента. Конечно, товарищ сержант госбезопасности выразился немного другими терминами, более грубыми и почти матерными, однако, мысль была именно такой.
Меня слегка зацепило то, каким тоном говорливый Карл произнёс имя Рёма. В его голосе была прямо боль. Либо он лично был знаком с Рёмом, либо относился к нему с фанатизмом ученика, который боготворит учителя. Впрочем, чего удивляться. Они тут в большинстве своем через одного фанатики. Арийская раса, чтоб им обосраться.
— Отлично! Ты имеешь в виду, теперь можно забыть обо всем? А? Ты можешь, Густав? Забыть можешь? — Начал заводиться еще сильнее Карл. — Ты можешь забыть? Я вот — нет. Знаешь, почему? Потому что Альфред Книппер умер на моих руках. Да. В него стреляли раз двадцать, не меньше. А он привёл меня в штурмовики. Он стал мои братом, моим тылом, товарищеским плечом. Разве Альфред был виноват в чем-то? Нет! Он всего лишь оказался в числе тех, кто помешал Гиммлеру. И все! Альфред верил в идеалы нашей партии. Он жил ими.
Я застыл каменным изваянием, боясь пошевелиться и упустить хоть слово. Почему? Да потому что разговор этих товарищей внезапно, в одну секунду стал мне ужасно интересен.
Конечно, вполне может быть, что в Берлине до хрена Алфредов Книпперов и они не имеют никакого отношения к фрау Марте, но тем не менее, совпадение весьма удивительное. К тому же, немка обмолвилась, что ее сынок погиб. И был он на момент смерти приблизительно моего возраста. То есть, где-то около восемнадцати в 1934 году. Сейчас ему бы исполнилось двадцать три, получается. Штурмовики как раз соответствовали этому возрасту. Я бы на вид больше им не дал.
— Альфред успел рассказать мне, как все было. И мы не должны подобное спускать с рук. — Продолжал бесноваться Карл.
— Ты сейчас предлагаешь нам устроить бунт? — С насмешкой спросил Густав. — Ты предлагаешь нам убить фюрера, может?
— Нет! Фюрер был введен в заблуждение. Его обманули, вот и все…
Карл хотел еще что-то сказать, но неожиданно вдруг замолчал. Потом развернулся лицом к скверу и внимательно уставился в темноту.
— Ты чего? — Один из штурмовиков тоже начал вытягивать шею, пытаясь рассмотреть, что именно привлекло внимание товарища.
— Там кто-то есть… — Выдал Карл. — Кто-то за нами наблюдает и подслушивает. Шпион какой-то. Ну-ка, идем…
— Погоди, может, это собака? — Густав схватил друга за рукав, чтоб тот притормозил. — Или птица какая-нибудь.
— Вот и посмотрим, что за птичка притаилась в кустиках. — С угрозой высказался Карл.
В ту же секунду он сделал еле заметный жест рукой и при тусклом свете фонаря мелькнуло что-то похожее на кинжал. Ну етить-колотить… Как говорил глубокоуважаемый товарищ Шипко. Парнишка явно настроен по-боевому. Он ищет, куда выплеснуть гнев. Его мало волнует судьба всех погибших или арестованных в 1934 году штурмовиков. А вот смерть Альфреда Книппера причиняет реальную боль. Видимо, они действительно дружили. Ну и за Рёма, конечно, Карлу обидно.
Можно было бы ему посочувствовать, но желания сострадать почему-то у меня нет. К тому же, Карл сейчас из-за своих личных загонов весьма нехило подгадит друзьям.
— Ой ребятушки, как вам этого не советую…Не нужно. Не лезьте вы туда. — Высказался я еле слышно.
Сам с собой говорил, как обычно. Хотя, совет мой был совершенно искренним. Жаль, озвучить парням его не мог.
Дело вовсе не в том, что я наделяю Клячина какими-то сверхспособностями. Отнюдь. Но я знаю, как мыслит Николай Николаевич. Я знаю, как он относится к тем помехам и преградам, которые ему не дают выполнить задуманное.
На данный момент ситуация следующая. Энергичный Карл, похоже, заметил дядю Колю. А дядя Коля не тот человек, который позволит какому-то левому фашистику обнаружить свое присутствие. Значит, внимание штурмовиков привлекалось целенаправленно. Видимо, дяде Коле надоело сидеть в кустах, в темноте и он решил придать ускорения событиям.
Не долго думая, я решительно шагнул вперед, появляясь из-за угла дома. Зачем? Да потому что нам сейчас только двинувших кони штурмовиков не хватает. А они непременно их двинут, если столкнутся с Клячиным. Бывали прецеденты. Знаем, как Николай Николаевич решает подобные проблемы — радикально. У него как в старом фильме, один девиз — резать, не дожидаясь перитонита!
У Клячина вообще подход интересный. Он готов спокойно жертвовать малым ради бо́льшего. Что там какие-то пацаны, хоть они трижды штурмовики, хоть чертовы командос, когда товарищу старшему лейтенанту госбезопасности нужно со мной поговорить. А ему реально это нужно. Иначе он не засветился бы в «Кайзерхофе». Видимо, именно на данном этапе событий, Николай Николаевич кровь из носа должен что-то мне сказать или передать.
— Не подскажите, как пройти в библиотеку? — Громко поинтересовался я в спину штурмовикам, которые уже целенаправленно входили в сквер.
Ну да, вопрос — тупее не придумаешь. Однако, как не раз бывало в новой жизни, напряжённая ситуация вызвала у меня крайнее неуместное веселье. Прямо по классике. Ночь, улица, фонарь… аптеки нет только. Есть лишь пятеро агрессивных парней и я. А еще в кустах есть Клячин.
Не то, чтоб мне стало жалко фашистов. Просто… Их смерть будет глупой, что ли. Она не изменит хода будущего. Ну, если только один из штурмовиков не является человеком, играющим важную роль. Что очень маловероятно. А проблем данная ситуация может принести.
И да, я реально считал, что ребятушки очень скоро скончаются. Дядя Коля для того их в сквер и заманивает. А что? Сошки они мелкие. Сильно шума из-за них скорее всего никто поднимать не будет. С другой стороны, какой-никакой, а все же враг. Приятно убить пятерых фашистов.
Парни, услышав мой идиотский вопрос, замерли, развернулись и бестолково уставились на меня, соображая, это они настолько пьяны, что им мерещатся вот такие дураки, или я настолько пьян, что совсем утратил чувство самосохранения.