— А кто именно? Помнишь имена?
— Не… Не знаю… Только… Серёжка был… Он зуб выбил…
— А взрослые? Кто-то защищал тебя?
— Нет. Мама… плакала. А папка — ругался. Кричал. С ремнём. Говорил: «Дурак! Позоришь…»
Светлана кивнула, как будто этого и ждала. Как будто всё было хорошо.
— А сейчас кто-нибудь тебя обижает?
Он пожал плечами.
— Не… Только ребята… иногда. А так — нету никого.
— А дома, как ты считаешь, тебя любят?
Долгая пауза — будто Гриша задумался, а потом он покачал головой.
— Мама… только молчит. А папка… ругается всё…
Светлана внимательно наблюдала. Гриша избегал взгляда, но не закрывался. Он говорил просто, без наигранности. Но всё изменилось, когда она наклонилась чуть ближе и спросила:
— Скажи, Гриша… а ты сильно злился? На тех, кто тебя обижал?
Он напрягся, подбородок дрогнул. Выражение лица стало жёстче.
— Да… Гриша… злился… иногда.
— А как ты злишься? Ты делал что-нибудь, когда злился? Скажи, что ты делал?
Он отвёл глаза в сторону.
— Кулаки… сжимал… а потом плакал.
— А потом?
— Всё, — выдохнул тот.
— Хорошо, Гриша. Знаешь, я тоже злюсь иногда. А убить кого-нибудь хотел?
Он молчал. Света не торопила.
— Я-а… Я злился. Ребята плохие…
— Это ты убил тех, кто смеялся? Камни кидал?
В этот момент он поднял голову. С лица Гриши вмиг ушла вся вялость. Взгляд стал прямым, резким. Таким он был впервые за всю беседу. Он посмотрел Свете прямо в глаза.
— Нет, — сказал он. Голос был глухим и твердым. — Гриша не убивает. Гриша не злой. Гриша хороший.
Света не сразу ответила. Перевела взгляд с подозреваемого на окно. Что-то в этих словах её насторожило. Они прозвучали иначе, чем всё, что он говорил до этого. Без обычной зажатости, без заикания. Ни испуга, ни растерянности. В нём на секунду будто появился другой человек. Или проснулся тот, кто спит годами.
Она встала, медленно подошла к двери.
— Хорошо, Гриша. Спасибо. Сейчас тебя отведут обратно, не бойся. Но я ещё приду. Мы с тобой обязательно поговорим. Хорошо?
— Ладно… — глухо буркнул он, уже снова ссутулившись.
Света открыла дверь и жестом подозвала конвоира.
— Пусть отведут в камеру. Осторожно. Постарайтесь не грубо.
Когда Лазовского-младшего увели, Света зашла в кабинет Горохова, где вся команда с нетерпением ожидала ее вердикта.
— Ну и что? — подскочил со стула Горохов, обмахиваясь носовым платочком.
Жарко было сегодня. А Света держалась ровно, да даже и не слишком напряжённо.
— Я теперь не сомневаюсь, что у него явная форма умственной отсталости, — поделилась она первыми выводами, садясь к столу. — Но… странная. Там всё перемешано. На уровне бытового восприятия он — как ребёнок. Но где-то внутри — что-то другое. Глубокое и совсем не детское.
— Убивал он? — спросил я.
Именно это мне нужно знать, а уж какое там восприятие — дело десятое. Но Света уклончиво покачала головой.
— Пока не могу сказать. Но если и убивал — то не один. И, возможно, вообще не по своей инициативе. Он… как бы носитель чего-то. Или участник, сам не зная чего. В конце беседы он закрылся, и я прекратила сеанс, но потом продолжим.
— Работай с ним дальше, — сказал Горохов. — А мы посмотрим на его родственников.
— Вся семейка замешана. Зуб даю! — воскликнул Федя.
— Андрей Григорьевич, — повернулся ко мне шеф. — Продумай и запланируй мероприятия по отработке семьи Лазовских.
— Уже думаю над этим, — кивнул я.
— С чего начнешь?
— Наведаюсь на фабрику «Красная нить», узнаю всё про Леонтия Прохоровича по месту его работы. Дома мы ничего не накопали, так что зайдем с другой стороны.
— Действуй, — одобрительно махнул рукой Горохов, но получилось, что платочком, который был зажат в пальцах — как будто прощался с кем-то.
Я подошёл к проходной фабрики «Красная Нить» в три часа дня не один. Со мной был Орлов. Еще Катков отрядил нам в помощь сотрудника БХСС. Мы прошли на территорию и направились в административный корпус мимо огромной доски почета с фотографиями ударников труда за стеклом.
БХССник, старший лейтенант Фадеев — тот ещё формалист, как ни странно, с огромным желанием пошел с нами, видимо, раньше Бобырев его не пускал с проверками на фабрику. Войдя на территорию, он будто бы сразу почуял, как пахнет вороватая бухгалтерия. Его я взял, чтобы навести шороху под видом проверки экономической и хозяйственной деятельности предприятия.
У кабинета директора нас встретила секретарша. Мы ее явно ошарашили, такую делегацию девушка видела в приемной впервые. Она поздоровалась и процокала каблучками к двери начальника. Постучала, приоткрыла:
— Даур Вахтангович, к вам товарищи из… из милиции.
Не дожидаясь ответной реакции, мы вошли в кабинет.
Директор поднялся из-за стола.Взмахнул руками, будто хотел взлететь, и поспешил к нам навстречу:
— А-а! Какие люди! Товарищ майор, Андрей Григорьевич! Борислав Гордеевич, и вы здесь? А это?.. — поручкавшись с нами, он протянул ладонь БХСС-нику.
— Старший лейтенант Фадеев, — сухо бросил тот, — старший оперуполномоченный по линии БХСС, мы с ревизией.
— Проходите, проходите… — лицо у Шамбы на мгновение перекосилось, но он тут же собрался, натянул улыбку. Гостеприимный, внимательный, тёплый — будто ничего не происходит и никто не заявился с проверкой. Только я заметил, как в уголке его глаза дёрнулся нерв. — Может, чайку? Или по чуть-чуть? Есть отличный абхазский…
— Даур Вахтангович, — остановил я, — у нас времени немного. Лучше сразу по сути.
— Совершенно верно, — подхватил Фадеев, доставая папку с бумагами. — Вопросы касаются маршрутов отгрузки тканей и другой продукции. Несовпадения по накладным, нестыковки по датам. Нас интересует, что реально выходит с фабрики, и куда это на самом деле едет.
Фадеев говорил чётко, деловито, глядя прямо в глаза. И в голосе его читалось: он не просто проверяет — он уже знает. И Шамба это почувствовал.
— Это хорошо, что вы проверяете, — ответил Шамба, в этот раз ничуть не смутившись, но с некоторой долей иронии в голосе. — Контроль — прежде всего! Сейчас всё покажу… сейчас… Ниночка! Зайди, дорогая!
Цок, цок, цок.
И в кабинете возникла секретарша. Слишком фигуристая и молодая, чтобы быть умной.
— Скажи Еременко и Ткачеву, пусть принесут все документы и отчетность из своего отдела. И сделай товарищам чай, хоть они и отказываются. Они такого чая еще не пробовали.
— Хорошо, Даур Вахтангович, — привычно кивнула секретарша с кукольной улыбкой и уцокала из кабинета выполнять поручение.
Минут через пятнадцать на столе уже лежали подшивки с документами — пухлые, в потёртых папках, прошитые грубой ниткой.
— Всё оформлено, всё как положено, — суетился Шамба, потирая руки. — Квитанции, маршрутные ведомости, акты выбраковки, счета-фактуры, накладные. Вот, пожалуйста, товарищи, проверяйте.
Я листал бумаги, ритмично, как карточную колоду. И вдруг — знакомые названия: Алма-Ата, Ташкент, Куляб, Нукус. Отгрузки шли в республики, где и своих текстильных фабрик хватало с лихвой. Но меня зацепила не география — маршруты были странные. Грузы шли не напрямую, а через Чарджоу, Кызылорду, какие-то промежуточные склады.
— Это почему у вас, скажем, в Узбекистан отгрузка — через Киргизию? — спросил я, не поднимая глаз.
БХССник скосил на меня взгляд — думал, я только для прикрытия папки листаю, не ожидал помощи. Ну а мы, сидя в Грузии, тоже поднаторели.
Шамба пожал плечами.
— Вагоны централизованно распределяют. Минтекстиль, базы снабжения, железная дорога. Мы не выбираем, нам дают накладную — мы грузим.
— А получатели кто? — уточнил Фадеев, не отрывая взгляда от бумаги.
— Комбинаты, кое-где кооперативы… при цехах. Вот, смотрите — сверки, счета, доверенности.
Я посмотрел на него. Он улыбался, но губы были напряжены. А глаза — скользнули в сторону.
Фадеев же вовсю рылся в папке, на которую поначалу никто не обратил внимания.
— Интересно, интересно, — кольнул он взглядом директора и потряс листочками. — Вот документы… Вроде, все в порядке, только две организации, на которые шли объёмы, уже числятся как ликвидированные. По справочнику — с прошлого года. А печати странные стоят.
Я пригляделся, и действительно: печати выцветшие, местами размытые, словно кто-то прикладывал их второпях или поверх копии. Стало ясно: часть этих бумаг — ширма. Прикрытие.
Я перевёл взгляд на Шамбу. Он спокойно смотрел в окно, руки сцеплены за спиной. Лицо невозмутимое, улыбка натянута, как у швейцара. Видно было, что человек он опытный. Прекрасно знал, что мы всё поняли. Но не делал ни шага в сторону — играл до конца роль лояльного директора, которому «спустили сверху», и он «только исполняет».
— Вот что, товарищ Шамба, — заявил Фадеев. — Мы это все изымаем для проведения ревизии.
— А как же фабрика без бумаг? — развел он руками.
— Ничего, — заверил старлей. — Выживете.
— Позовите понятых, будем изымать с описью, — сказал я директору.
Когда он отлучился за понятыми с одним из снабженцев, я вышел в коридор и кивнул Орлову. Мы отошли в сторонку, в закуток.
— Ну что скажешь, коллега? — спросил я, а про себя отметил, что за всё то время, что мы были на фабрике, напарник особого рвения не проявил.
— Я вот, знаешь ли, доверюсь твоей чуйке, Григорич, — пожал плечами КГБ-шник. — Не силен я в бухгалтерии.
— Тут и ежу понятно, — задумчиво проговорил я. — Что все липа. Не верю я в такие маршруты.Ткани — это прикрытие. Там идут другие грузы. Или с самого начала, или вагоны перегружают по пути. А конечный адресат — не тот, что в накладной.
— Грузы уходят в Среднюю Азию? — уточнил Орлов.
— Туда. Через Киргизию, Туркмению. А дальше — уже не наша юрисдикция. Через Кушку груз может уйти в Афганистан, Иран или Пакистан. И назад уже ничего не вернётся.