— И зачем там ткани? — усмехнулся Орлов. — У них хлопка — как у нас грязи весной.
— Вот именно, — я посмотрел на него со значением. — Им не ткани нужны. Там идёт что-то другое. Грузы могут быть любого рода — от медикаментов до комплектующих, даже оружейного металла. Всё зависит от того, как оформили бумаги.
Орлов кивнул, прикурил. Пауза затянулась. Мы оба смотрели в стену, как будто она могла нам что-то подсказать.
— Значит, фабрика — прикрытие, — проговорил он вполголоса.
— Да, — подтвердил я. — Теперь бы только понять, что именно они прикрывают.
— Ума не приложу, что там может быть… — Орлов пожал плечами, но я уже понял, что он лукавит.
Я уловил в его взгляде нечто большее, чем недоумение. Не так он удивился моим предположениям, как можно было бы ждать.
— Слушай, Гордеич, — я прищурился, — Давай начистоту… Без дураков. Ты не смотри что я молодой, не первый год работаю…
КГБшник напрягся.
Глава 16
— Андрюха, ты чего? — усмехнулся Орлов, слегка приподняв бровь. — Я же с тобой. Мы ж в одной лодке. Или ты мне не доверяешь?
— Вижу, что со мной, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Но и вижу, что не всё говоришь. Только не обижайся, Гордеич… но скажи мне честно, с какой стати Комитет интересуется этим делом? Не поверю, что у вас там взялись за маргинальных потеряшек. Это не профиль КГБ, такие дела мимо вас проходят.
Орлов усмехнулся одним только уголком губ, но пока что промолчал. Так что я спокойно договорил:
— Так что давай уже по-человечески. Если мы действительно идём вместе — скажи, что знаешь.
Потом сделал шаг ближе и добавил:
— Я тебе не мешаю, наоборот. Помочь хочу. Но чтобы помогать — нужно понимать, в чём мы варимся. Кто это всё крутит. Только тогда можно будет просчитать, куда идти дальше. А если мы оба. как слепые котята, или вообще в разные стороны бежим, то далеко не продвинемся.
Орлов чуть опустил взгляд в пол, но я знал, что мои слова попали в цель. Он какое-то время молчал. Потом, чиркнув спичкой, прикурил. И, наконец, проговорил:
— То, что я сейчас тебе скажу, Андрей Григорьевич, — под грифом. Государственная тайна. Черненко Алексей Владимирович дал добро, сказал, тебе можно доверять. В 1956 году, через год после образования Организации Варшавского договора, в нашем городе, в окрестностях, был развёрнут один из закрытых объектов под кодовым обозначением «Объект Пирит». Он действовал под эгидой специального НИИ Министерства обороны, работающего с химическими и биологическими компонентами для боевого применения. На берегу Чёрного озера, в старой каменоломне, оборудовали подземный узел — скрытый, защищённый, полностью автономный. Проект назывался «Гранит». Его задача — создание вещества, усиливающего боевые качества человека на короткий срок.
— Оп-па… Что за вещество? — спросил я.
— ПС-63. Расшифровывается: «Периферийный стимулятор, формула 63». В узком кругу его называли «Шаг». Препарат разрабатывался на базе модифицированных катехоламинов с добавлением стабилизированных нейропептидов, если это тебе о чём-то говорит. Вводился внутримышечно бойцам.
Выдавал Орлов все это по профессорски грамотно, будто сам разрабатывал этот «Шаг».
— И как? Какое его было воздействие на организм? — спросил я.
— Через 10–12 минут — резкий подъём энергии и полный боевой ресурс. Отказ от сна, снижение болевой чувствительности, повышение двигательной и когнитивной активности, а эмоции, наоборот, притупляются. Человек мог идти без отдыха, реагировал моментально, уставал как будто «внутри», но не снаружи. Этакая боевая машина.
— Не слабо… — присвистнул я. — Сколько длился эффект?
— От 36 до 48 часов. Потом начинались неприятные последствия для организма — истощение дофаминовой и серотонинергической систем, сбой в работе лимбической зоны. Пропадало торможение, появлялись агрессия, галлюцинации. Один из участников задушил своего сослуживца без причины. Другой выпрыгнул с третьего этажа, сломал обе ноги, но продолжал ползти. Через сутки умер — отёк мозга, острая нейротоксическая реакция.
Картина вырисовывалась удивительная.
— Несколько человек умерло, я так понимаю. Значит, эксперимент свернули?
— Формально — да. Проект приостановили в 1958 году, под грифом «временной консервации». Но сам понимаешь, вещество никто не будет уничтожать, сверху поступило указание сохранить на случай особого режима — «в условиях угрозы крупномасштабного конфликта». Подземный комплекс частично затопили, своды старых каменоломен — подорвали, оформив как списание аварийного объекта. Склад с ампулами остался там, под водой. И с тех пор к нему никто не возвращался. Официально — его просто нет.
Орлов посмотрел так, что, мол, всё, рассказал. Но мне, конечно, этого было мало — это только основа, концепция, рамка. То, что было четверть века назад. Поэтому я задал следующий короткий вопрос:
— И теперь что?
— Пять лет назад наткнулись на старую вентиляционную шахту. Обычная проверка — радиационный контроль на заброшенном объекте. Под завалами оказалась дверь. Мы отреагировали. Когда вскрыли — лаборатория была пуста. ПС-63 исчез. Весь объём — двадцать два литра концентрата. По оперативным каналам отследили: ушло на юг. Сначала Узбекистан, потом Туркмения. Дальше — след через погрузки в Кушке. Несколько совпадений — на маршрутах снабжения времён операции «Каскад» в Афганистане.
Он снова замолчал. Я ждал, показывая — нет, Борислав Гордеевич, ещё не всё. Он говорил неохотно, будто уговаривал себя.
— Я здесь, чтобы понять, куда это в итоге попало. Официально я не занимаюсь этим расследованием, а прикреплен к вашей группе. Якобы для оказания помощи в поиске пропавших людей.
— Ну ни хрена себе… — я почесал подбородок. — У нас тут, выходит, не Чёрное озеро, а филиал НИИ спецхимии?
Или лаборатория сбрендившего доктора Октавиуса — это, конечно, я не стал говорить вслух.
— По стране много разных подобных объектов. Сейчас перестройка, и они никому не нужны. Но отреагировать мы обязаны.
— Только объясни: почему именно здесь? Почему не Москва, не Урал? Почему это место?
Орлов вздохнул. Снял очки, протер, долго не отвечал.
— Потому что оно идеально. Место тихое, будто от мира отрезанное. Лес, болота, старые штольни. А главное — сама вода.
Я нахмурился.
— А что с водой? Ну я видел, как она чернеет, но что с того?
Орлов слегка пожал плечами, будто удивился самому вопросу.
— Вода специфическая. Высокая минерализация, плотность выше нормы. По результатам проб — повышенное содержание железа, марганца, возможно, следовые концентрации других металлов. В придонной зоне — почти полный дефицит кислорода. Это давно наши лаборатории знали, а официально озеро было не исследовано.
Конечно, мы вместе слушали записи Мельникова, но мне ещё не вполне было ясно, в чём тут суть для лаборатории суперлюдей. Орлов же сделал паузу.
— В таких условиях разложение почти не идёт. Нет микрофлоры, нет бактерий. Всё, что туда попадает, буквально замирает. Без газа, без запаха, без изменений. Анабиоз. Формалин — отдыхает.
— Удобно, — пробормотал я. — Если нужно что-то спрятать. Я так понял, что некоторые последствия экспериментов требовали… тихой утилизации. Без бумаг, без следов. И озеро подходило идеально. Так?
Я смотрел прямо на Орлова, и он отвёл взгляд.
Потом проговорил:
— Григорич, сам понимаешь… Мне и то не всё известно. Многое по тем разработкам до сих пор под грифом. Но…
— Были жертвы?
Он кивнул.
— Да. Люди погибали.
— Кто? Подопытные?
— Заключённые. Осуждённые по особо тяжким статьям и приговоренные к смерти. Всё, что нужно было скрыть, — скрыли. И озеро справлялось с этим лучше любого спецкладбища.
— Вот, значит, как… — я зажевал губу, глядя в сторону, раздумывая. — Но люди-то почему пропадают, чёрт побери?
— Не знаю, — Орлов смотрел теперь на меня прямо, по-честному. — Я бы и сам хотел это понять.
— Как вообще сам полагаешь, пропажа людей как-то связана с исчезновением ПС-63?
— Андрей Григорьевич… ну, правда — не знаю. Всё, что знал, я тебе уже рассказал.
Я медленно кивнул, обдумывая. Секретная лаборатория… почему я не удивлен? Нет, удивлён, конечно, но не бегаю взад-вперёд по коридору или не пытаюсь хотя бы себя ущипнуть, чтобы проверить, возможно ли такое вообще. А потому что СССР умел прятать. Умел строить города, которых не было на карте, и — когда-то — лагеря, куда людей отправляли без фамилии и срока.
— А ткани Шамбы, — продолжил я, — он же отправляет как раз в те республики, что граничат со странами, где этот препарат уже «засветился», так?
— Совершенно точно, — подтвердил Орлов.
— Значит, вещество может быть у Шамбы. Это логичная версия. И объясняет все эти финты с поставками тканей. Выбей санкцию через своих — и…
Но тут Орлов громко вздохнул.
— Если бы всё было так просто, — ответил он, разводя руками. — Вряд ли мы что-то найдём у него дома. И потом… если он действительно в этом замешан, то работает не один. Такие схемы в одиночку не крутят.
— Мещерский, — кивнул я. — Председатель горисполкома. У него с Шамбой связи тесные. Я это сразу заметил. Не исключено, что и он в теме. Только действовать надо быстро. Пока они не почувствовали, что к ним подбираются.
— Скажу прямо, Григорьевич… — тихо проговорил Орлов. — По моим данным, в этом деле может быть замешана почти вся местная верхушка. Поэтому официально я здесь пыхчу только по линии пропавших без вести. Работаю с тобой, так сказать по милицейской теме.
— Один? — уточнил я, хотя ответ и так был понятен.
Он кивнул.
— Да, по-тихому… Сам понимаешь, стоит сюда приехать нашей группе из Москвы, и о тишине можно сразу забыть. Сейчас мы ещё можем работать в тени, но если всплывёт хоть что-то вот из этой темы — сразу тень закончится.
— Спасибо за откровенность… Но мне главное — убийцу поймать.
Борислав Гордеевич посмотрел на меня с удивлением.