Толя рассказал немудрёную историю, в которой мальчик из культурной семьи, регулярно подвергался «притеснениям и нападкам», то есть, выражаясь простым языком, получал по морде, от компании дворовых пацанов. Попытки пойти позаниматься боксом или борьбой ни к чему не привели. Не самой дохлой комплекции и физически довольно сильный для своих лет, легко сдавший нормативы при поступлении в училище, Толик признался, что это решение было продиктовано тем, что липкий и замораживающий сознание страх не позволял ему ответить ударом на удар и вообще постоять за себя.
Решив, что профессия военного позволит ему преодолеть комплексы неправильного воспитания, и выдержав дома настоящий скандал со слезами мамы, многозначительным молчанием папы и едкими замечаниями сестры, он приехал в училище и поступил.
До встречи с Анатолием я только предполагал, что есть на свете люди, для которых математика, физика и химия — тёмный лес, а ремонт утюга, замена прокладки в кране или смена пробитого колеса на велосипеде, является непреодолимым препятствием.
При всём при том гуманитарные предметы не вызывали у Толи никаких трудностей, как не вызывали проблем и обращение с оружием, стрельбы, физическая и автомобильная подготовка.
К экзамену по электротехнике на первом курсе Толик подошел очень ответственно, наизусть выучив определения и схемы, но с волнением: ныл, что «ничего не получится», «меня выгонят на радость сестре», «я неудачник» и прочую ерунду. Никакие наши уговоры, предложения помощи и выражения сочувствия не могли вырвать Анатолия из меланхолического состояния и депрессии, навалившихся на него в тяжелой форме.
Твердо решив идти последним, чтобы не позориться перед всеми, Толя мандражировал всё сильнее и сильнее с каждым выходящим из класса курсантом, вызывая у нас опасения и желание отправить его в санчасть. Когда наступила его очередь, он обернулся к нам и задал не самый уместный, в данной ситуации вопрос: «А что такое тиристор?», но, получив мотивирующий пинок в спину, вошел в класс.
Вышел Толик буквально через несколько минут, сияющий как новый пятак, и раскрыв зачетку с надписью «удовлетворительно» принялся рассказывать: «Захожу в класс, доложил преподавателю, что прибыл. Он посмотрел на меня внимательно и сказал подойти к телевизору, стоящему на столе и включить его. Я включил. Тогда он сказал, чтобы я его выключил, я и выключил. После чего, взяв у меня зачетку написал оценку и сказал выметаться».
Мудрый преподаватель, изучивший за год занятий вдоль и поперек наши способности, склонности и уровень знаний, тогда пощадил самолюбие молоденького курсанта и не стал заставлять его брать билет и молотить чушь, будучи уверен, что не всем дано понимать, что такое тиристор.
И да, со временем, работая на технических средствах и средствах связи, Толик не испытывал никаких проблем с настройкой аппаратуры, ловко щелкая тумблерами и вращая рукоятки. А прозвище «Лопух» из знакомого всем фильма про студента Шурика, где им обозвали профессора той же специальности, приклеилось к Толику надолго.
Кстати, именно этот преподаватель с кафедры связи был одним из тех немногих офицеров училища, кто получил приглашение пожаловать с супругой на банкет в ресторан, заказанный нашим взводом по случаю выпуска, а это много говорило об отношении курсантов к его человеческим и профессиональным качествам.
Наш однокашник, лейтенант Толя, вполне преодолел свой внутренний страх за время учебы и, получив распределение, уехал к месту службы в Среднюю Азию.
Весной 1985 года в Афганистане при прочёсывании «зелёнки» возле маленького кишлака Толик погиб от пули «духа», попавшей ему прямо в голову. Он был награжден орденом Красной Звезды посмертно.
Ванька-Сын полка
Как часто говорят герои произведений про армию: «Традиции — это наше всё». Традиции строго и последовательно соблюдались и в нашем училище, как и в любом военно-учебном заведении Советского Союза, отличаясь только спецификой рода войск, местными условиями и некоторыми деталями.
Одной из важнейших традиций была дружба и взаимопомощь, своеобразное «курсантское братство», проносимое через всю жизнь и выражающееся в том, что даже убеленный сединами полковник, командир части, выслушав представление и узнав, что молодой лейтенант окончил «то самое» училище, спрашивал: «А рубль железный на выпуске под колено так и подкладывают?». И убедившись в том, что да, подкладывают, гордо говорил: «Наша школа!»
За четыре года учебы я не помню случаев «крысятничества», воровства, попыток переложить вину на товарищей или выдвинуться наверх путем опускания других курсантов, зато вспоминаю многие случаи простых человеческих поступков, дающие представление о курсантском коллективе.
Кстати, и прозвища, полученные курсантами, использовались внутри взвода довольно редко, в основном чтобы отличить парней с одинаковыми именами, и исключительно дружески, без обидного подтекста.
Однажды, после второго курса перед летним отпуском, мой однокашник попросил помочь ему с перестановкой мебели и поклейкой обоев в скромной «двушке-хрущёвке» на окраине города, где он жил с мамой, без отца. Быстренько переговорив с ребятами, проводившими отпуск в «шаговой доступности», мы прибыли десантом из восьми человек и переодевшись в «треники» и шапки, сделанные из газет, развили бурную деятельность по ремонту, пока мама нашего друга была на работе.
Побелив потолки и наклеив новые обои, мы починили розетки и выключатели, а под занавес и покрасили полы. Нашего однокашника и его маму, вернувшуюся с работы, забрали в гости на пару дней, пока высохнет краска. На все попытки высказать благодарность, мы отвечали фразой из «Тома Сойера»: «Красить забор — это увлекательное и интересное занятие!»
Принцип «один за всех и все за одного» иногда приводил к смешным (и не очень) последствиям. Весной на четвертом курсе в субботу во время ПХД, отмывая окна в спальном помещении, курсант пятого взвода случайно, столкнул тазик с водой с третьего этажа вниз, на ступени, по которым поднимался дежурный по училищу.
К счастью, тазиком по голове ему не попало, но китель, брюки и фуражка были забрызганы полностью. Поднявшись на наш этаж, подполковник стал громко жаловаться и требовать наказать виновного.
Построив взвод, командир роты приказал сделать шаг вперёд того, кто это сделал. Весь взвод шагнул, как один. Увидев такое единодушие и подкрепление в виде остальных курсантов батальона, возмущающихся «это же не специально, случайно вышло, не дураки же мы за месяц до выпуска такое делать…», подполковник стушевался, а майор, командир роты, сказал: «Я не могу наказать весь взвод, а «своего» они всё равно не выдадут». Правда, после ухода мокрого дежурного, курсант, допустивший оплошность, всё-таки зашел к командиру роты и признался в этом.
В классе каждого взвода, обрамляя грифельную доску, висели одинаковые деревянные пластины 10 на 15 сантиметров, покрытые лаком, с фамилиями всех курсантов — выпускников по годам, выжженными красивым почерком с завитушками в мастерской в городе. Было интересно читать фамилии, расположенные под цифрами 1972, или 1964, представляя, что твою фамилию когда-нибудь увидит выпускник 2024 года…
Особенно по-дружески, слегка снисходительно, как к младшим братьям, относились четверокурсники к курсантам первого курса. Старшие курсанты часто приходили в классы первокурсников во время самоподготовки, приносили и дарили свои конспекты лекций со словами: «Бери, я по нему пять баллов получил», помогали советами, рассказывали «маленькие хитрости» и щедро делились опытом.
В училищном буфете под громким названием «Чепок», курсанты старших курсов, особенно четвёртого, моментально определив по внешнему виду группу входящих первокурсников, отодвигали всю очередь назад с возгласами, обращенными к упитанной продавщице: «Тёть Маш, «минусов» обслужи, мы подождём» и задорным, совсем не обидным смехом и похлопываниями по плечам.
Что характерно, во всех военторговских точках все продавщицы было были полными и дородными, и среди них обязательно находилась своя «тётя Маша».
Наш Ванька был обычным пацаном с городских окраин, шустрым и в меру задиристым, готовым отстоять свою независимость на улице, при этом обладал маленьким росточком и худощавой фигурой с детским, «кукольным» лицом, белёсыми волосами и бровями.
Его, выросшего в типовой «хрущёвке» с мамой и не знавший своего отца, можно было бы отнести к «дворовым хулиганам», если бы не вполне приличные оценки в школьном аттестате.
На вопросы, почему он пошел в училище, Иван, загибая пальцы на руке, отвечал: «А что, сидеть что ли на мамкиной шее? Тут и проживание, и бесплатное питание, форму дают. А по выпуску и зарплата приличная, и комната в общежитии или квартира служебная. А потом и пенсия в 42 года, с квартирой по выбору, ну, кроме столицы. Чего плохого-то?»
Апрельским обычным днём на первом курсе наша самоподготовка в классе была нарушена вторжением здоровенных, взрослых парней- четверокурсников, без пяти минут офицеров. Ворвавшись в класс и увидев Ваньку, сидевшего за первым столом, они, показывая на него пальцами, заявили: «Вот! Вот этот подходит! Давай, «малой», пошли быстренько с нами!»
Возмутившимся курсантам взвода благодушно, но весомо, было сказано: «Не ссыте, ничего плохого с ним не будет. Традиция такая, он вам потом всё расскажет.»
Вернувшись через час, нагруженный треугольными пакетами с молоком, свертками с «ворошиловскими» булочками, нарезкой «докторской» колбасы, печеньем, шоколадными конфетами и бутербродами с сыром, Ванька поведал нам, бодро уплетающим принесённые им дары, следующую историю, не являвшуюся большой тайной, но и не афишируемую широко, чтобы сохранить элемент неожиданности и интриги.
За 100 дней до выпуска каждый взвод четвертого курса покупал лейтенантский повседневный погон со звёздочками и пришивал к нему новый, мягкий портняжный метр. Подвешивалось это изделие в классе, спрятанное с тыльной стороны большой грифельной доски.