Там он занялся фермерством, основал свое хозяйство и построил настоящий «кулацкий хутор». Все его сыновья, отслужив срочную службу, получили полезные в сельском хозяйстве специальности, женились на деревенских, крепких и привычных к труду девчонках и продолжают фермерствовать, продавая свою продукцию на рынках, в том числе и в столице. С такой кучей внучков и внучек, Сашка, стал счастливым отцом и дедом.
Он приехал на встречу однокашников на микроавтобусе, загруженном солёным и копчёным домашними салом, окороками, колбасами и прочими вкусностями, со здоровенным мужиком, одним из его сынов, за рулём, объясняя всем нам: «Землица, она всему голова…».
Витька-Замок
Во время учебы в училище мы даже не предполагали, что в будущем курсанты старших курсов получат право проживания в комфортабельных общежитиях, с душем, умывальником и туалетом на один блок, состоящий из двух комнат на одного или двух человек каждая.
И совсем не могли предположить, что у курсантов появится право на свободный выход ежедневно после самоподготовки и до утреннего подъёма, и в субботу с воскресеньем, кроме, естественно, заступающих в наряд.
Условия, в которых мы жили, мы считали вполне нормальными и комфортабельными. Курсанты спали в помещениях, просторных и с высокими потолками, на одноярусных железных кроватях, заправленных и «отбитых» с помощью специальных дощечек ровными прямоугольниками. Кровати сверху застилались покрывалами в цвет занавесок, прикрывающих окна.
Считая совершенно не нормальным мытьё в бане только по субботам — всего один раз в неделю, мы выходили из положения с помощью двухметрового резинового шланга с распылителем от садовой лейки, который надевался на смеситель в умывальнике, создавая возможность для принятия душа хоть каждый день.
Увольнения в городской отпуск нам на первом курсе предоставляли по субботам, обычно с 17–00 и до 24–00, и воскресеньям с 12–00 до 23–00. В исключительных случаях, в виде поощрения или при приезде далеко проживающих родителей, увольнение давали «на сутки» — с 17 часов субботы до 23 часов воскресенья.
Серьёзные послабления, к нашей радости, наступали на втором и третьем курсе. Обычным явлением были увольнения на сутки с субботнего вечера до воскресного построения на вечернюю поверку для «женатиков», уже появившихся среди нас, и курсантов, чьи родители проживали в пределах «гарнизона», включающего сам город и его ближайшие окрестности.
Курсанты четвертого, выпускного курса, уже имели специальные пропуска розового цвета с фотографией и указанием времени, разрешенного для выхода в город, но не ежедневного, а только в выходные дни.
Все эти «развлекательные мероприятия», естественным образом, проходили с учетом заступления в наряды, проведения по воскресеньям спортивных соревнований и «праздников», успеваемости и дисциплинарных взысканий. В общем, мотивировка «учись хорошо» и «не нарушай дисциплину» была на достаточной высоте.
Самовольные отлучки, а по-простому «самоходы», в нашем училище были явлением исключительным, не вписывающимся в традиции, и строго преследовались командованием. На первом курсе мы присутствовали на весьма неприятном мероприятии, когда перед строем всего училища, выстроенного во взводные колонны, вывели курсанта третьего курса, пойманного патрулём в «самоходе», срезали с него курсантские погоны и, вручив вещевой мешок с «барахлом» и документы, под грохот барабанной дроби отправили в стоящий на краю плаца «Урал» с конвоем солдат из батальона обеспечения. Он поехал дослуживать в войска до «первого приказа», сменив курсантские погоны на солдатские, что произвело на нас неизгладимое и гнетущее впечатление.
Всей этой бумажной, бюрократической работой, связанной с учетом увольнений, нарядов, караулов, посещения занятий и тренировок, расписками за вверенное имущество, сдачей и получением белья, и прочими военно-хозяйственными вопросами, занимался заместитель командира взвода, такой-же, как и мы курсант, поступивший в училище из армии и уже имеющий сержантское звание.
Разложив на столе склеенные из нескольких листов бумаги «портянки» с расчерченными вручную таблицами, где были перечислены фамилии всех курсантов взвода, отмеченные разноцветными полосками в соответствии с данными о загруженности и «отдыхе» (что называется «диаграммой Гантта», о работах которого нам рассказали на лекциях еще в 1980 году), наш «замок» производил впечатление начальника цеха или крупного руководителя сельского масштаба, планирующего предстоящую работу.
Вообще роль сержантов в структуре военного училища разительно отличалась от роли сержантов в войсках. С одной стороны, они были прямыми командирами личного состава подразделений, но в то же время оставались простыми курсантами: вместе со всеми сидели на лекциях, отвечали на каверзные вопросы преподавателей на семинарах и экзаменах, убирали вместе с остальными закрепленную территорию, бегали кроссы и марш-броски, и выполняли упражнения на стрельбище. И их путь к лейтенантским погонам, по сути, ничем не отличался от пути любого из их формальных подчиненных.
Но вот справедливое и честное распределение нарядов, караулов, увольнений между курсантами взвода и было именно тем, чем они заслуживали наше понимание и нашу дружбу.
Витя был родом из славного города сталеваров и металлургов — Челябинска. Родившийся в семье отца-металлурга и мамы-диспетчера «горячего цеха» крепкий и высокий паренек с твердым характером был призван в Вооруженные силы по окончании школы и, пройдя школу сержантского состава, был направлен в батальон обеспечения учебного процесса нашего училища. Прослужив в нём полтора года, он подал рапорт на поступление и успешно сдав все экзамены был зачислен.
Назначенный на должность замкомвзвода уже на первом курсе, Виктор очень быстро адаптировался к новым условиям совмещения службы и учебы, и стал для многих из нас хорошим товарищем. Запредельно честный и справедливый в вопросах службы, он завоевал авторитет не в силу звания или должности, а своими поступками и поведением.
На третьем курсе Витька женился на девушке, с которой дружил еще до армии, учившейся все это время в институте в его родном городе. Весной после третьего курса он привёз молодую жену, уже беременную, в снятую недалеко от училища комнату.
На четвертом курсе незадолго до нового 1984 года, позвонив как-то вечером домой из телефона-автомата, (которые висели в бытовой комнате каждой роты, где к ним выстраивалась огромная очередь желающих пообщаться), он от хозяйки квартиры узнал, что жену увезла «скорая» в роддом.
Схватив шинель и надев фуражку, попавшуюся в руки вместо шапки, Витька бросился на поиски любого офицера, который мог бы выдать увольнительную среди недели. Не найдя никого в связи с вечерним временем и окончанием рабочего дня, он побежал к забору училища за стадионом и перемахнув его, буквально свалился на голову заместителю начальника училища по учебной части, весьма уважаемому курсантами пожилому полковнику, знаменитому тем, что он не признавал «полковничьи папахи», а зимой носил обычную офицерскую шапку — тот шагал по дорожке вдоль забора, совершая вечерний променад.
Полковник, слегка опешив от внезапного появления курсанта с лычками старшего сержанта, перепрыгнувшего через забор в п/ш, сапогах и шинели, сказал: «Сынок. А чего же ты в фуражке то? Смотри, голову застудишь и менингит получишь, а после него либо умирают, либо дураками становятся.» Выслушав Витькины сбивчивые пояснения про жену и роддом, полковник спросил фамилию и номер батальона, потом, снял с курсанта фуражку, надел ему на голову свою шапку с офицерской кокардой, дал пять рублей на такси и, нахлобучив курсантскую фуражку себе на седой ёжик, произнес: «Давай, беги в роддом! Я твоему комбату скажу, что я тебя отпустил. Шапку занесешь, когда вернешься».
Ошалевший от такого поступка Витька бросился бежать дальше, а полковник развернулся и пошел в училище, видимо, чтобы не подхватить «менингит», разгуливая в курсантской фуражке зимой.
Витька, появившийся на следующий день к вечеру, счастливо улыбался и повторял басом, щуря глаза от дыма табака в курилке: «Ребята, у меня сын! Ну вы поняли? Сын у меня родился…»
Когда Витька отправился отдавать шапку, а заодно вернуть «пятерку», он не нашел по второму вопросу понимания у полковника, который выгнал его из кабинета со словами: «Какие деньги, какой забор, какая еще самоволка? Шапку мою нашел, спасибо тебе. Вот фуражку тут кто-то забыл, так ты её забери. Свободен!».
После училища Витя получил назначение в одну из частей в Подмосковье.
Зимой 1986 года он при исполнении служебных обязанностей начальника караула по сопровождению воинского груза, сорвавшись с обледенелых поручней внезапно тронувшегося эшелона и упав на железнодорожные пути, погиб.
Серёга-Бульбаш
Немного забегая вперед, расскажу о таком важном и значительном мероприятии в жизни каждого выпускника военного училища, как «обмывание звёзд» или «отвальная».
Деньги на банкет и пошив формы мы начали собирать уже на третьем курсе. Примерно половина не очень большого курсантского денежного довольствия сдавалась Витьке, нашему «замку», славившемуся своей запредельной честностью и пользующемуся нашим абсолютным доверием.
Для проведения «отвального банкета» был снят один из залов ресторана в большой и пафосной гостинице, имевшей монументального, в униформе и фуражке, швейцара у входа. У зала были отдельный гардероб, туалеты и умывальники.
К семи часам вечера к ступеням гостиницы стали подъезжать многочисленные такси, из которых группами и по одиночке выходили недавние курсанты, блестя на солнце свежими лейтенантскими звездочками на погонах и кокардами фуражек.
Традиционно на банкете присутствовали законные супруги лейтенантов и приглашенные офицеры с женами. Потенциальные невесты и «просто знакомые девушки» курсантов-холостяков приглашения не удостаивались. В специально купленных, а то и пошитых в ателье для этого мероприятия платьях, с прическами, сработанными по этому случаю в парикмахерских, жены лейтенантов и старших офицеров выглядели потрясающе.