Май был в этом году спокойным для гитлеровской армии месяцем. Несмотря на это, в дивизии за короткий срок набралось 23 судебных дела. В них вы найдете и пьянство, и хищение военного имущества, и мужеложство, и членовредительство, и очковтирательство, и трусость, и объедание подчиненных — и все, что хотите. Если за месяц набралось в дивизии столько судебных дел, то можно наверняка сказать, что количество дисциплинарных проступков было во много раз больше. Что явление это относится не только к одной 167-й дивизии, видно из другого попавшего к нам документа. Речь идет о директивном письме Ставки Верховного командования германской армии о поведении офицеров этой армии. В этом письме, изданном в секретном порядке, показан большой букет фактов разложения немецко-фашистского офицерства. Тут собрано все, начиная с полового разврата и кончая мошенничеством, воровством, членовредительством, дезертирством, пораженчеством и выступлениями против Гитлера и его партии. Мы приводим только небольшую часть выдержек из этого документа.
«…..Старший офицер, бывший в особом положении в одном высшем штабе, под влиянием тяжелых контрударов противника позволил себе в присутствии личности, стоящей официально вне армии, выразить явно пессимистическое представление о дальнейшем ходе сражения.
…..Капитан и командир роты, в присутствии других офицеров, а также в присутствии командиров из его батальона, неоднократно высказывался отрицательно о национал-социалистической партии и национал-социализме. Он также хвалился своим знакомством с писателями-эмигрантами. Когда ему заметили, что он ведь, кажется, национал-социалист, капитан ответил, что всего от него можно требовать, только не этого.
Командир батальона не выступил сразу же против речи своего подчиненного, а наоборот, ставя вопросы, побудил его к дальнейшим разлагающим разговорам. Лишь потом командир батальона объявил ему выговор и приказал извиниться перед офицерами, слышавшими высказывание капитана. После этого командир батальона объявил перед офицерским составом своего батальона вопрос исчерпанным. Один лейтенант из того же батальона не удовлетворился таким решением вопроса и обратился за советом к своему старшему брату, который также был офицером. Брат лейтенанта доложил об этом своему командиру батальона. Когда, таким образом, старшие начальники узнали о происшествии, командир дивизии предал лейтенанта суду чести. Суд обвинил лейтенанта в отсутствии у него гражданского мужества и в недоверии к начальству за то, что он не своему непосредственному начальнику доложил о факте своего недовольства исходом упомянутого происшествия, но обратился к своему брату.
Усматривая в этом нарушение чести, суд предложил разжаловать лейтенанта. Командир дивизии присоединился к предложению суда чести. Дальнейшие мероприятия против командира роты и командира батальона не были применены.
Принятые меры:
а) отставка командира дивизии согласно № 24/2/в военных законов;
б) снятие командира батальона согласно № 4/2/б военных законов и отправка на фронт для исправления в боях;
в) немедленное увольнение командира роты согласно № 24/3/с военных законов, с лишением звания. Восстановление в первичном солдатском чине может последовать лишь по милости фюрера;
г) лейтенанту сделать внушение и перевести в другую воинскую часть.
…..Офицер со средней репутацией …..слышал в узком кругу отрицательные суждения своего командира роты о национал-социалистической партии и ее организациях. Этот офицер, не выступил сразу же против суждения командира роты, не доложил об этом своим старшим начальникам. Лишь через четверть года он сообщил командиру батальона об упомянутом происшествии, в связи с жалобой по поводу дисциплинарного взыскания, которое на него наложил командир роты.
…..Врач из высшего штаба, проявивший себя на фронте, имеющий очень хорошую репутацию, напился во время служебной командировки так, что, несмотря на то, что всегда с трудом поддавался опьянению, подвергся патологическому припадку. В этом состоянии он потребовал от подчиненной ему медицинской работницы немецкого Красного Креста, чтобы она к нему пришла. Одному из подчиненных врачей он в коридоре признался, что пришел для интимного сношения. После кратковременного разговора с этой медработницей он стал ее целовать и, несмотря на ее сопротивление, насильно бросил ее на диван. Она вскочила и вырвалась из комнаты, несмотря на требование своего начальника остаться с ним….
…..Один командир батальона умертвил большую группу русских пленных, несмотря на то, что ему не угрожала от них никакая опасность. Этот поступок он объяснил, между прочим, тем, что один из его братьев был убит партизанами…..
…..Один офицер в ряде ходатайств о компенсации по поводу действительно происшедших от зажигательных бомб повреждений ряд вещей зачислил в категорию совершенно разрушенных и получил за них 10 000 марок. На самом деле в этих вещах были легко повреждены лишь незначительные детали…..
…..Офицер-комендант лагеря на Украине — в течение продолжительного времени, вопреки существующим приказам, отпускал самовольно за взятки военнопленных. Это, по-видимому, способствовало партизанскому движению…..
…..Один офицер неоднократно высказывал в присутствии подчиненных разлагающие армию мысли. Между прочим, он подверг сомнению перспективы немецкой победы. Об этих его высказываниях говорили офицеры и солдаты…..
…..Один офицер в апреле 1942 г., замещая в России командира батареи, наказывал некоторых солдат за малейшие служебные промахи трехчасовой маршировкой. Один час маршировки проводился в его присутствии, с недопустимыми затруднениями (солдат часто заставляли ложиться, делать повороты на поясной бляхе, на болотистой почве). Он приказал, чтобы через час после такого наказания солдаты являлись к нему в опрятном виде с вычищенным оружием. Один из наказанных вследствие всего этого застрелился. По поводу это происшествия офицер дал суду ложное объяснение, заявляя, что речь идет о несчастном случае, и нет никаких оснований говорить о самоубийстве….
…..Один офицер занимался мужеложством, используя для этой цели своих подчиненных. После того, как его поведение обнаружилось, он попытался склонить одного подчиненного к ложным показаниям, якобы опровергающим основное обвинение. Ввиду непосредственной угрозы суда, офицер хотел побудить подчиненного показать, что изобличающий его свидетель дает показания по злому умыслу, чтобы ими прикрыть имеющиеся на него подозрения в намерении дезертировать….
…..Офицер на прощальной пирушке в гостинице в Бельгии, в присутствии других офицеров, одного унтер-офицера, двух немецких женщин и одной бельгийки, высказал сомнение в победе немцев. Тут же он выразил сожаление о том, что сидящий здесь против него унтер-офицер не проникнут его (антигосударственной) идеей. О фюрере он высказался особенно враждебно…..
…..Один офицер на Восточном фронте, отговариваясь болезнью, уклонился от участия в предстоящем бою, добился направления его в лазарет и перемещения на родину. По возвращении через полгода во фронтовую часть он, пользуясь плохой погодой, симулировал в течение нескольких дней лихорадку, чтобы уклониться от службы на передовых позициях…..
…..Офицер на Восточном фронте, узнав о предстоящем большом наступлении войск, которыми он командовал, прострелил себе руку, чтобы освободиться от участия в этом наступлении. За членовредительство приговорен к смертной казни…..
…..Офицер продал трофейную пишущую машинку другому ведомству, выдавая ее за собственную, и полученные 700 марок оставил у себя. Когда началось следствие, он предложил своему подчиненному дать перед судом ложные показания.
Несмотря на запрещение отлучаться из квартиры, он с дорожными принадлежностями пришел в дом одного офицера союзного государства и стал просить помочь ему бежать за границу или скрыть его от немецких военных властей…»
Приведенные выдержки потому попали в документ, изданный для поучения офицерства от имени Гитлера, что факты, которые в них отмечаются, это не единичные явления в германской армии. Каждый из этих эпизодов является лишь примером, взятым из множества подобных. Рыба гниет с головы: мы увидим ниже картины морального распада солдатских масс гитлеровской армии.
В ходе августовских боев настроения в частях противника ухудшились. Причины этих ухудшений видны из показаний пленных. Рудольф Гольнов сообщает о частях 168-й пехотной дивизии следующее:
«В начале августа нас было в роте 55 человек. Уже 5 августа нашим батальоном командовал унтер-офицер, а батальон состоял из 30 человек. К 19 августа в полку было не больше 40 человек, а командование полком принял обер-лейтенант. Неоднократно сменявшиеся командиры все выбывали из строя. Пополнения рядового состава не было, если не считать 6 человек, присланных к нам 14 августа из обоза. Среди них были оставшийся без глаза повар и унтер-офицер-инвалид. Отсюда ясно, почему у солдат было такое тяжелое настроение. Мы не расходились во мнении о том, что войну не выиграем. Нам обещали все время смену, а потом стали говорить, что позиции придется удерживать собственными усилиями».
О настроениях в окруженной вражеской части дает показания унтер-офицер из
2-й роты 465-го пехотного полка 255-й пехотной дивизии Гербердт Матшуля.
«Пять — шесть дней тому назад, — говорит он, — офицеры нам объявили, что мы окружены. Прежде всего они предупредили нас против сдачи в плен. Они говорили, что в плену нас все равно расстреляют. От воздушных бомбардировок и от вашей артиллерии у нас были очень большие потери. В нашей роте, когда я оттуда уходил, оставалось 25–30 человек, а стрельба по ним продолжалась. Были среди солдат антивоенные разговоры. Ругали командование, ругали Гитлера и Геббельса, говорили о том, что положение германской армии безнадежно».
Наши войска подходили в этой сложной для противника обстановке к восточной столице Украины. В этом свете выясняется смысл поездки Гитлера в Харьков. Вопрос о том, в чьих руках окажется в ближайшее время этот город, был вопросом большой военной и политической важности. На фоне сложившейся международной обстановки, сдача Харькова означала весьма чувствительный удар по голове германского фашизма. Мы не ошибемся, если скажем, что в цели посещения Харькова входил и вопрос о боевом духе солдат и офицеров. Самоуверенный фюрер думал своим личным посещением города улучшить моральное состояние своих войск и тем самым обеспечить удержание столицы. На самом деле приказ Гитлера об удержании Харькова лишь напомнил обессилевшим дивизиям об их плачевном состоянии. Как прозвучал этот приказ в частях, рассказывает тот же Гольнов.