[818], когда и было подписано постановление ГКО № 2791 о формировании 1 ТА. Она должна была создаваться в тылу Северо-Западного фронта на базе 29 А, но по смешанному штату. В неё вошли «родной» Михаилу Ефимовичу 3-й мехкорпус, которым теперь командовал генерал-лейтенант С.М. Кривошеин, и 6-й танковый генерал-майора А.Л. Гетмана, а также 112-я танковая бригада[819], четыре отдельных танковых полка, две стрелковые дивизии и четыре лыжных бригады[820]. Сроки формирования Москва установила жесткие, полная готовность к 8 февраля 1943 г. Спешка была связана с тем, что её планировалось использовать в наступательной операции «Полярная звезда», первоначальной целью которой был разгром всей ГА «Север».
Сработанность командарма со своим первым помощником – начальником штаба – всегда залог слаженной и результативной работы всего управления, особенно в период формирования или подготовки к крупным операциям. Причём не секрет, что отношения начинают складываться с первых минут знакомства и крепнут в ходе общего дела. То, что танковая армия создавалась на базе общевойсковой, создало немало трудностей. Михаил Ефимович отмечал, что хотя назначенный начальником штаба генерал-майор Н.С. Дронов оказался человеком старательным, исполнительным, но далёким от танковых войск. Поэтому работа у него сразу не заладилась. «И чем дальше, тем больше Дронов чувствовал себя не в своей тарелке»[821], – вспоминал командарм. И тогда при поддержке Г.К. Жукова был решён вопрос об обмене начальников штабов: прежний убыл в 22 А, а на его место переведен генерал-майор М.А. Шалин, с которым у М.Е. Катукова уже сложились хорошие, рабочие отношения. Михаил Алексеевич не только быстро поставил дело на требуемый уровень, но и стал человеком, на которого в трудную минуту командарм мог положиться как на себя. М.Е. Катуков ценил деловые качества своего начштаба, его профессионализм, спокойствие, внутреннюю собранность, умение держать нити управления войсками под постоянным контролем. Генералам довелось не только вместе пройти до конца войны и встретить Победу в покорённом Берлине, но и сохранить добрые отношения до конца жизни. «Мне повезло с начальником штаба Михаилом Алексеевичем Шалиным, – писал в своих мемуарах, в контексте событий под Курском, М.Е. Катуков. – До войны он работал военным атташе в Токио. Это был необычайно работоспособный, точный и аккуртный до педантизма штабист. Бывало, в какое время ни заглянешь в штаб, он всегда за столом. Поглаживает бритую голову и что-то колдует над картой или бумагами. Я мог всегда положиться на него: Шалин всё предусмотрит, ничего не упустит»[822].
Несмотря на значительные трудности, М.Е. Катуков «собрал» армию в намеченные сроки, но операцию в том виде, в котором она первоначально планировалась, Москва была вынуждена отменить. Поэтому участвовать в наступлении не пришлось, а 23 февраля поступила директива о спешной переброске её войск под Курск. Ситуация на Украине резко обострилась в связи с начавшимся контрударом ГА «Юг», поэтому 21 марта Ставка передала её в личный резерв Г.К. Жукова[823], направленного на Воронежский фронт, войска которого с тяжелыми боями отходили из района Харькова. Все части и соединения, кроме стрелковых, прибыли в Курск по железной дороге, разгрузились и сосредоточились в районе г. Обоянь в намеченные сроки. Однако к 27 марта наступление группировки Манштейна было окончательно остановлено без привлечения её сил. А через месяц, 28 апреля, 1 ТА была передана новому командующему Воронежским фронтом генералу армии Н.Ф. Ватутину[824] и приступила к подготовке летней компании по его плану. К этому времени Москва приняла предварительное решение о переходе к преднамеренной обороне в районе Курской дуги и разработке одновременно двух операций фронтов, удерживавших её: оборонительную и наступательную, получившую впоследствии кодовое наименование «Полководец Румянцев». До второй половины мая войска Катукова готовились только к наступлению на Украину, а затем Ставка приняла решение включить танковые соединения и объединения непосредственно в план обороны Центрального и Воронежского фронтов. С 22 мая штаб Шалина начал разрабатывать контрудары и налаживать взаимодействие с общевойсковыми армиями, удерживавшими обоянское и прохоровское направления, где войскам армии предположительно предстояло вести боевые действия.
В момент передачи Воронежскому фронту первая танковая была укомплектована, если можно так выразиться, по переходному варианту. Изначально её сформировали по штату армии смешанного состава, затем стрелковые дивизии и лыжные батальоны забрали, но и до штата армии однородного состава её никто доводить не планировал. У фронта средств на это не хватало, а у Ставки «руки тоже не доходили», она спешила собрать в кулак стратегические резервы. Тем не менее М.Е. Катуков как никто осознавал, что перед армией буду стоять такие же задачи, как и перед полнокровным танковым объединением, но вот решать их в полном объёме ей будет не по силам. Имевшиеся в её составе четыре отдельных танковых полка были рассчитаны для совместных действий с лыжниками и стрелковыми дивизиями, которые у армии забрали. Перед её командованием встали вопросы: как эти части использовать в боях? Как налаживать взаимодействие с крупными подвижными соединениями – корпусами? М.Е. Катуков взял инициативу на себя, а Г.К. Жуков вновь оказал существенную помощь. Хотя к самому командарму маршал относился с прохладцей. Его раздражала самостоятельность Михаила Ефимовича и способность даже ему, «единственному заместителю Верховного», возражать. А в конце войны их отношения совсем испортятся. Тем не менее там, где руководил операциями Г.К. Жуков, на направлении главного удара часто находилась первая танковая (впоследствии 1 гв. ТА). И немудрено, профессионализм и слаженность в работе всегда ценились на войне.
Итак, Военный совет армии предложил Н.Ф. Ватутину на базе отдельных бригад и полков сформировать ещё один танковый корпус, т. е. по образцу штата гвардейской армии. Соединение, получившее номер 31, начали формировать в конце мая 1943 г., но дело шло трудно, фронт оказался не в силах полностью его укомплектовать. Командарм вспоминал: «Помог Г.К. Жуков, находившийся в это время в штабе Воронежского фронта. Позвонили ему и изложили свои соображения. Он внимательно выслушал нас и сказал:
– Предложение стоящее. Я – за. Но учтите, всё сам решить не могу. Обратитесь, Катуков, к Сталину. Если спросит моё мнение, скажите, что я целиком и полностью поддерживаю ваш проект.
В тот же день я позвонил Верховному. Сталин спросил, какие ещё силы мы думаем выделить на формирование нового корпуса. Я доложил, что мы решили взять по одной мотострелковой роте и передать вместо обычного мотострелкового батальона каждой бригаде для нового корпуса. Из армейских резервов сумеем выделить немного средств связи, а вот мотострелковую бригаду, мотострелковые батальоны, артиллерию, миномёты, транспорт и средство связи просим дать Ставку. Сталин внимательно выслушал меня и одобрил наше предложение. На другой день мы получили директиву о формировании 31-го тк. В той же директиве были указаны номера бригад (237-я и 242-я), создаваемых на базе танковых полков. Прошло несколько дней, и мы получили печати и штампы для штабов и частей нового танкового корпуса»[825].
Командарм, вероятно, за давностью лет запамятовал: директив по 31 тк было три. Первая в мае, о его формировании, вторая – 4 июня, о включении в уже формирующийся корпус 1 гв., 49 и 112 тбр (из 3 мк и 6 тк), и, наконец, третья, окончательная, о создании 31 тк на базе 100 тбр, 7, 62, 63 и 64 тп. Именно в последнем документе, который датирован 17 июня 1943 г., и были указаны номера бригад 237-я и 242-я[826]. Появление перед Курской битвой в армии третьего соединения сыграло важную положительную роль при обороне обоянского и частично прохоровского направлений. Корпус, который возглавил генерал-майор Д.Х. Черниенко, был задействован уже на третий день сражения, 7 июля 1943 г. Однако, опережая события, замечу, что до начала летних боев проблему обеспечения корпуса до штата решить не удалось, что заметно повлияло на его не совсем удачные действия. По сути, соединению пришлось драться в полсилы с превосходящим противником.
В преддверии событий под Курском ещё раз наглядно проявилась удивительная схожесть судеб военачальников. Одновременно вступив в марте 1919 г. в только что создававшуюся Красную армию, через неполные 24 года пройдя в её рядах непростой, порой даже тернистый путь, и Катуков, и Ротмистров опять в одно и то же время (с разницей чуть больше месяца) становятся в ней первыми командующими танковыми объединениями нового типа.
Свои армии командующие формировали в разных условиях. Павел Алексеевич, и это надо честно признать, оказался по меркам войны в привилегированном положении. 5 гв. ТА комплектовалась изначально как гвардейская (трехкорпусного состава) и резервная Ставки ВГК на территории Степного военного округа. Обеспечение округа и её было поручено персонально члену Политбюро ЦК ВКП(б) А.И. Микояну. Надо отдать должное энергии Анастаса Ивановича, он приложил большие усилия, чтобы войска получили всё необходимое. Хотя ответственность за своевременное создание полнокровного и полностью укомплектованного объединения все-таки лежала лично на 42-м летнем командарме и его «команде». Случались моменты, когда и А.И. Микоян был не в силах решить возникшие проблемы, и тогда Павел Алексеевич обращался лично к И.В. Сталину. Так произошло, когда под Харьков убыл 3 гв. Ктк