Как видим, позиция отдела относительно его доклада от 19 апреля, по главным вопросам, стоявшим в это время перед германской стороной, не изменилась: советская сторона продолжает активно укреплять оборону Курской дуги и накапливать крупные резервы в нескольких местах. Надо отдать должное профессионализму подчинённых Г. Гелена, в документе чётко отражена неоднозначность плана Москвы на весенне-летний период. В ходе упомянутого выше совещания 12 апреля 1943 г. ситуация под Курском военно-политическим руководством СССР подробно рассматривалась лишь до завершения распутицы, т. е. примерно на период до середины первой декады мая, и все его решения (приказы) на это время носили оборонительный характер. Поэтому командующие Воронежским фронтом (генерал армии Н.Ф. Ватутин) и Центральным (генерал армии К.К. Рокоссовский), войска которых удерживали Курскую дугу, согласовав с Генеральным штабом первые варианты планов единой для их войск Курской оборонительной операции, по очереди, 25 и 28 апреля 1943 г., представили их на рассмотрение в Ставку ВГК и получили одобрение[291]. В ходе обсуждения в Кремле этих документов генералам было сказано, что если немцы слишком долго будут тянуть с началом активных действий, то оба фронта первыми перейдут в наступление. Поэтому их войска должны быть готовы и к отражению мощного удара сил вермахта к 10 мая, и к началу собственного крупномасштабного наступления – не позднее 1 июня[292]. В это же время Военные советы Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов получили приказы начать разработку своих наступательных операций, которые должны были начаться или в ходе заключительной фазы Курской оборонительной операции, или сразу после её завершения, т. е. с переходом в наступления войск Рокоссовского и Ватутина.
Подготовка масштабного наступления это не только разработка его плана фронтовыми и армейскими штабами, главным, самым сложным и затратным во всех отношениях является формирование ударных группировок, т. е. перевод резервов из состояния отдыха или обороны в состояние готовности к удару (в том числе переброска сил, вооружения и боеприпасов в определенные районы). Кроме того, это ещё и большая, сложная работа, связанная с подготовкой артиллерии к открытию огня (определение целей, подвоз боеприпасов и т. д.) перед войсками, изготовившимися для перехода в наступление, проведением многочисленных рекогносцировок маршрутов в районы исходных позиций, планированием мер маскировок, сбором разнородных сил и средств в «ударный кулак» и т. д. Поэтому, чтобы установить и подтвердить фактами свои выводы о ведении советской стороной работ параллельно по двум направлениям, т. е. подготовка войск и к обороне, и к наступлению, необходимы большие агентурные возможности или высокое мастерство аналитиков, которые могли бы по косвенным или очень скромным (кратким, разрозненным) данным точно определить замысел противника. Поэтому цитируемый документ интересен не только высказанными в нем оценками. Он даёт возможность представить степень информированности германской разведки о планах советской стороны перед первой датой начала «Цитадели», а также, хотя и в общих чертах, но всё же понять её агентурные возможности в этом районе.
Предположительный тон доклада, который сразу обращает на себя внимание, свидетельствует не только, точнее, не столько, о сложности и масштабе вопроса, а, прежде всего, о слабой информационной базе, имевшейся в распоряжении его авторов. Очевидно, что за минувшие две недели отдел не получил новых, значимых донесений, которые могли бы быть представлены в качестве весомого подтверждения оценок. Его основные выводы, и это указано в первых строках, не изменились, следовательно, они опирались главным образом на прежнюю информацию, которая подтверждалась некоторыми данными, полученными в последние недели апреля, но имевшими не большое значение или поступившими из ненадежного источника. Поэтому при знакомстве с докладом создаётся впечатление, что он, как и прежние документы, в значительной степени базируется не на данных разведки, а на стандартной логике любого военного руководства, которую аналитики отдела Гелена применили для выявления возможных шагов (решений) командования Красной армии в условиях апреля 1943 г.
Чтобы было понятно, какими источниками и данными при решении стратегических вопросов оперировали в отделе, процитирую приложение к этому докладу, где приведены несколько примеров, по мнению его авторов, подтверждавших их выводы:
«2. 27.04.1943 г. Надежный агент: «В Валуйки прибыли неполные стрелковые дивизии, 1 танковая бригада, 2 танковых батальона и 2 артиллерийских полка из Саратова. С танковых заводов в Казани и Горький каждый день выходят танки, моторы и танковое вооружение и поступают на фронтовой участок Купянск – Курск – Орел».
3. 28.04.1943 г. До сих пор не проверенный агент (условно надежный):
«Советы ожидают скорого немецкого большого наступления в районе Харьков – Курск. Обеспечение войск на этом участке особенно недостаточно. В Воронеж постоянно поступают новообученные группы солдат».
4. 30.04.1943 г. Помощник командира роты 248-й стрелковой бригады (Центральный фронт. – В.З.) сообщил, что с севера и юга есть опасность окружения, и в связи с этим свои танки русские собрали у Белгорода и Орла.
5. 1.05.1943 г. Надежный агент: «Советское командование собрало 2 танковых дивизии, 1 моторизированную дивизию, 5 танковых бригад, 3 кавалерийских дивизии и много тяжелой и легкой артиллерии в качестве усиления фронтового участка Харьков – Юг – Белгород для предотвращения немецких операций на этом участке. Все имеющиеся пехотные и танковые части в районе Волги перемещаются в район между Доном и Донцом. Резервы авиации находятся в боевой готовности»[293].
Как известно, все танковые и моторизованные дивизии в Красной армии были расформированы ещё во второй половине 1941 г. Поэтому в районе Курской дуги весной 1943 г. их быть не могло. Деталь хотя и не очень существенная, однако она показывает невысокий уровень источника, который был очевиден и для немецкой разведки. Вероятно, в том числе и поэтому, она его отнесла к разряду не надежных. Более важным является сообщение из 248-й стрелковой бригады, которая в это время находилась в составе Центрального фронта в первую очередь потому, что отдел не считает его не надежным. Хотя понятно, что к данным такого уровня в силу занимаемой должности доступа у него быть не может. Поясню, в это время в войсках Красной армии штатной должности «помощник командира роты» не было, был старшина роты, в звании сержант – старшина, и заместитель командира, лейтенант – старший лейтенант. А у командира пехотной роты вермахта было несколько помощников в звании унтер-офицер (сержантский состав). Поэтому, вероятно, по аналогии с вермахтом, офицеры абвера назвали источник из советской 248-й бригады – помощником командира стрелковой роты, хотя, возможно, это был даже старшина роты. Возникает вопрос: «Мог ли старшина или даже младший офицер (лейтенант – старший лейтенант) знать данные о распределении советским верховным командованием своих резервов, т. е. вопросы стратегического характера?» Ответ очевиден, нет. Вызывает удивление, что после двух лет войны эти детали не понимали высокопоставленные офицеры разведки вермахта. А если понимали, то зачем эта информация включена в доклад и даже не отмечена как не вызывающая доверия? Считаю, что ответ может быть один – иного выбора просто не было. В условиях острого дефицита разведданных отдел был вынужден представлять руководству ОКХ даже информацию сомнительного качества.
Следовательно, опираясь на обнаруженные архивные материалы, можно утверждать, что на первом этапе планирования наступления на Курск (в апреле и начале мая 1943 г.), несмотря на низкий уровень качества информации, поступавшей из разведструктур, в докладах отдела «Иностранных армий Востока» прослеживается объективность в оценках и точность прогнозов. Его сотрудники представляли вполне обоснованные ответы на главные вопросы, стоявшие перед ОКХ.
Возникает вопрос: «Как эта информация использовалась руководством ОКХ, а возможно, и самим Гитлером (как инициатором операции) и имела ли она существенное влияние на разработку плана «Цитадель»?». Ответить на него однозначно в данный момент сложно, так как в моём распоряжении нет всего объема информации, который отдел Гелена передавал руководству штаба ОКХ, а также всех материалов планирования операции, разрабатывавшихся ОКХ на протяжении трех месяцев её подготовки. Если же попытаться ответить на вопрос, опираясь на обнаруженные документы, то ситуация видится следующим образом.
Цели и задачи наступления, предложенного Э. фон Манштейном 8 марта 1943 г., которое можно назвать предтечей «Цитадели», носили сугубо военный характер. Да и генерал-полковник Г. Шмидт, выдвигая план «больших клещей» под Курском, тоже рассматривал его как чисто военную операцию. При их подготовке предполагалось учесть важнейшие аспекты, которые необходимы для успеха любого крупного военного мероприятия (состояние собственных войск, сил противника, местности и т. д.). А его главная идея опиралась на один ключевой фактор – два мощных удара в центр и южную часть Курской дуги предполагалось нанести по войскам Воронежского фронта, которые до этого не выходили из тяжелых боев три месяца, поэтому были обескровлены и имели минимум тяжелого вооружения и техники. Именно их состояние фельдмаршал считал залогом успеха. Операция «Цитадель» начала готовиться в совершенно иных условиях, и при её разработке важные военные аспекты Гитлер игнорировал. Во-первых, в середине апреля войска Рокоссовского и Ватутина уже заняли свои оборонительные рубежи и начали их укреплять, привели свои части в порядок, а из тыла для них шло пополнение и необходимое вооружение. Активно разворачивался ремонт техники и в их войсках. Во-вторых, Москва, ещё до подписания Гитлером приказа № 6, знала о наступательном характере замысла Берлина в районе Курска на период сразу после распутицы. Поэтому быстро приняла должные меры и по планированию обороны, и усилению опасных направлений именно в районе дуги.